Странник века - Неуман Андрес Андрес

В комнате наступила печальная тишина: вечерний свет дрожал где-то около без пятнадцати семь.

Побуду здесь, внизу, повторила Софи, опускаясь на колени, пробуду столько, сколько мне удастся протянуть.

По какой-то причине, представлявшей собой нечто среднее между сословной застенчивостью и персональной скрытностью, Ханс почти не рассказывал Софи ни о шарманщике, ни о пещере. Когда он впервые упомянул своего друга, Софи не сразу поняла, что речь идет о том чумазом старике, хозяине черной собаки, который крутит ручку облезлой шарманки где-то на углу Рыночной площади. Кто? этот? удивленно переспросила она, а что в нем особенного? он здесь уже сто лет околачивается. Заметив, что Ханс слегка обиделся, она стала просить его познакомить ее со стариком. Сначала он отнекивался, частично от стыда (заставлявшего его чувствовать себя мерзавцем), частично из-за страха, что не вынесет, если Софи, как и все остальные, поведет себя со стариком высокомерно. Но, в конце концов уступив ее уговорам, он решил рискнуть. В глубине души он уже несколько месяцев хотел и боялся их познакомить. Если не считать Альваро, шарманщик был его единственным другом в этом городе, и, конечно, Софи должна была его знать. Да и сам старик к тому времени знал о Софи почти все. Наконец как-то в полдень, в одну из жарких июльских сред, Ханс организовал эту встречу и мысленно перекрестился. Софи должна была уйти из дома под предлогом закупки у галантерейщика нескольких катушек ниток и нескольких мотков ангорской пряжи и ожидалась вместе с Эльзой где-то ближе к обеду.

Рыночная площадь бурлила. Дети возвращались из школы, женщины прогуливали яркие краски своих развевающихся на ветру одежд, мужчины возрождали к жизни таверны. Ветряная башня, расстелив на мостовой свою перпендикулярно переломленную тень, нацеливала в небо обе часовые стрелки, которые как будто готовились проткнуть мембрану времени и умчаться прочь, подобно двум настоящим стрелам. Ханс в нетерпении коротал время, играя с Францем, а тот пытался укусить носок его сапога. На тарелке шарманщика красовалось только три монеты, две из которых положил Ханс. Узнав наконец плывущий в толпе зеленый зонт, Ханс обернулся к шарманщику и попросил его сыграть аллеманду. Тот кивнул и уже переключил цилиндр, но вдруг поднял голову и воскликнул: Аллеманду, нет, лучше вальс. Почему вальс? удивился Ханс. Не будь таким недотепой! улыбнулся старик, потому что вальс более дерзкий!

Софи! Эльза! торжественно объявил Ханс, это мой друг, господин шарманщик. Старик поклонился, взял двумя пальцами руку Эльзы, коснулся ее губами и произнес: Очень приятно. Затем то же самое он проделал с рукой Софи и добавил: Давно мечтал познакомиться с вами, сударыня, мне много рассказывали о вас, и вижу, что без преувеличений. Заметив, что Ханс занервничал, шарманщик пояснил: к вашей семье в Вандернбурге всегда относились с большим почтением! Софи, сбитая с толку благородными манерами старика, столь не вязавшимися с его внешностью, отдала Эльзе зонт, слегка склонила голову набок и возразила: Напротив! это для нас большая честь, и должна вам признаться, сударь, что в последнее время тоже слышала о вас немало лестных слов.

Наступила тишина, показавшаяся Хансу неловкой, Софи — занятной, шарманщику — абсолютно восхитительной. Все поглядывали друг на друга, отводили глаза и не знали, что сказать. Ханс нервно откашлялся. Шарманщик прищелкнул языком и воскликнул: Фу-ты ну-ты! какой же я невнимательный! прошу извинить меня, сударыни! одним словом, это существо, которое отдыхает внизу, у ваших ног, это мой защитник Франц, Франц! встань и поприветствуй дам. Ханс провел рукой по лицу и подумал: нет, добром это не кончится. Но Софи, явно очарованная стариком, весело засмеялась и погладила пружинно вытянувшегося на земле Франца. Очень приятно, господин Франц, сказала она. Франц поднял на нее свои глаза-озера, нахмурил поджаристые брови и снова погрузился в дрему. Это очень воспитанный пес, объяснил шарманщик, просто он экономно расходует силы.

Перед тем как расстаться, Ханс, Софи и шарманщик еще немного поболтали, как болтают при случайной встрече старые знакомые. Завершая беседу, старик церемонно пригласил Софи к себе в пещеру. В мою скромную пещеру, уточнил он, где в это время года весьма прохладно. Софи простилась с ним, пообещав приехать. И Ханс заподозрил, что она собирается выполнить свое обещание. Когда Софи обернулась к Эльзе, чтобы взять служанку под руку, Ханс увидел по ее лицу, что она приятно провела время и что шарманщик ее чем-то заинтересовал.

Замызганный старик с шарманкой кивнул на свою дворняжку. Софи наклонилась, чтобы ее погладить, и выглядела явно довольной. Эльза стояла и смотрела на это, как столб. А Ханс, который почему-то там тоже оказался, сделал какой-то странный жест руками. Интересно, что он им говорит? Руди Вильдерхаус наблюдал эту сцену через окно «Центральной». Слышать их он не мог и разумного объяснения увиденному не находил. Правда, Софи была с Эльзой, но что их так задержало? о чем они говорят с Хансом и этим немытым стариком?

У барной стойки раздался смех. Один из молодых господ, приятелей Руди, все еще смотревшего назад, в окно, положил руку ему на плечо. Эй, Вильдерхаус, сказал молодой господин, тебя не беспокоит, что твоя невеста водит дружбу с иноземцами? и почему ты терпишь, что она регулярно посещает какой-то непотребный постоялый двор? Моя невеста, обернулся к нему Руди, водит дружбу с теми, с кем находит нужным, она давно не ребенок и не такая дура, как твоя. А что касается ее визитов на постоялый двор, то ее отец и я прекрасно о них осведомлены, она занимается там литературными переводами, это одно из ее любимейших увлечений.

Приятели Руди переглянулись и, удержавшись от смеха, подняли кружки. Твое здоровье, Вильдерхаус! сказал один из них, поднимаю кружку за литературные увлечения твоей невесты! Руди чокнулся с ним и ответил: А я поднимаю кружку за то, чтобы и твои потомки сохраняли свойственную вашему роду дремучесть. Все, кроме адресата, рассмеялись. Руди снова посмотрел в окно. Он успел поймать тот момент, когда Софи и Эльза, распрощавшись с чумазым стариком и Хансом, как раз пошли дальше. Софи, похоже, улыбалась. Когда Руди снова облокотился о барную стойку, лицо его было крайне серьезным, хотя внешне совершенно невозмутимым. В самом деле, Вильдерхаус, отважился заговорить другой его приятель, не кажется ли тебе, что это чересчур? Не разумнее ли, хотя бы ради приличий, исключить любые сомнения? Во всем, что касается Софи, процедил сквозь зубы Руди, выдвигая вперед нижнюю челюсть, приличиям ничто не угрожает. Повторяю тебе: я полностью ей доверяю, а себе и подавно! Конечно, конечно! не унимался приятель, но скажи, неужели ты даже не ревнуешь? Руди секунду молчал. Потом медленно выпустил из легких воздух, бешено грохнул кружкой о стойку и взревел: Ты с кем разговариваешь, тупица? неужто мне пристало волноваться из-за какого-то безродного оборванца? где его благородное происхождение? где капиталы? где воспитание? и ты полагаешь, что я могу хотя бы представить себе угрозу со стороны этого безродного плебея, прозябающего на постоялом дворе? Меня злят не занятия Софи: она всегда развлекала себя чудачествами, на что имеет полное право, меня злят всевозможные мерзкие инсинуации, подобные твоим. Меня унижает и оскорбляет сам факт, что, согласно твоему разумению, я должен об этом волноваться. Я требую, чтобы ты немедленно взял назад свои наглые слова, или тебе придется повторить их мне с любым, на твой выбор, оружием в руках. То же самое относится и ко всем остальным.

Приятель Руди потупил глаза и пробормотал извинения. Другие поспешно последовали его примеру. Наступила тишина. Руди Вильдерхаус подал бармену знак, бросил на стойку несколько монет, встал и, не прощаясь, вышел.

Каждый раз, когда профессор Миттер разжимал сурово сомкнутые губы и начинал говорить, становилось слышно, как журчит фонтан, потому что все участники Салона предупредительно смолкали и слушали его с трепетным благоговением. Ханс не переставал дивиться авторитету профессора Миттера, но причину этого феномена так и не разгадал. Свое мнение профессор никогда не навязывал, а лишь невозмутимо излагал, а остальные, казалось, с готовностью принимали его к сведению. Господин Готлиб глубокомысленно кивал. Софи чуть загадочно улыбалась. Но Ханс, понемногу научавшийся читать ее лицо, подозревал, что такая долгая и статичная улыбка означает категорическое неприятие.