Странник века - Неуман Андрес Андрес

Высунувшись из-под круглой тени зеленого зонта, Софи смотрела, как неровно, в такт фаэтону, скачут мимо поля, и разглядывала жнецов, согбенных трудом, она видела маятник их усилий. Но мысли ее занимала Эльза, сидевшая напротив хозяйки и, казалось, избегавшая ее взгляда. Софи была уверена в преданности Эльзы, не раз убеждалась в ее готовности держать язык за зубами и знала, что горничная не выдаст. Кроме того, она успокаивала себя тем, что ее свидания с Хансом на несколько часов освобождали Эльзу от работы и позволяли посвятить их собственной любви. Этому немудреному удовольствию, которого заслуживает лю-бая женщина, независимо от ее статуса и сословной принадлежности. Что в этом плохого? Софи считала, что ничего. А ее горничная? Почему Софи казалось, что Эльза лишь подчиняется ей, но в душе не одобряет поведения хозяйки? Какое архаичное морализаторство заставляло такую молодую и смышленую девушку, как Эльза, осуждать ее, Софи? А главное, почему ее саму это так смущало? потому ли, что сомнения грызли ее тоже, не только Эльзу? Она знала, что может обманывать отца, Руди, весь белый свет, но не пыталась обманывать себя. И все же, едва она закрывала глаза и вдыхала легкий полуденный воздух, ничто уже не имело значения по сравнению с тем безрассудством, которому они предавались, она и Ханс, а до какой поры это продлится? как знать! возможно, до конца лета.

Фаэтон остановился, чтобы выпустить Эльзу. Заметив, что половина лица Софи оказалась на солнце, Эльза сказала: Сударыня, прошу вас, спрячьтесь под зонт, иначе ваш батюшка сделает мне замечание и поинтересуется, чем мы занимались за городом. Но я хочу быть на солнце, ответила Софи, почему всем девушкам непременно надо его избегать? Это вы спросите у своего отца, ответила Эльза, я здесь ничего не решаю. Софи поняла, что сегодня горничная не склонна шутить. Она взяла ее за руку. Послушай, Эльза, шепнула она ей в ухо, ты ведь знаешь, как это важно для меня, ведь знаешь? и знаешь, насколько важна для нас конфиденциальность. Конечно, сударыня, мрачно ответила Эльза, вам незачем мне об этом напоминать, не беспокойтесь. Но ты ведь это знаешь, упорствовала Софи. Я, сказала Эльза, ничего не знаю, ничего не вижу и ничего не слышу. В этом заключается часть моей работы. В этом, возразила Софи, заключается причина моего крайнего беспокойства: ты все знаешь, а я не знаю твоих мыслей. Не волнуйтесь, сказала Эльза, закругляя разговор, можете быть спокойны, я буду молчать. Конечно, конечно, пробормотала Софи, но ты ведь меня понимаешь, правда? я хочу сказать, что ты не просто участница этих прогулок и что, оказавшись на моем месте, поступила бы, мне кажется, точно так же, поэтому ты меня понимаешь. Сударыня, ответила Эльза, мое дело не судить и понимать ваши решения, а прислуживать вам во всем, в чем возникнет нужда. Да-да, начала уже злиться Софи, но, помимо этого, Эльза, разве ты не можешь поставить себя на мое место и понять, что я чувствую, взглянуть на все моими глазами? Эльза на секунду потупилась, а потом посмотрела хозяйке в лицо: Хотите начистоту, сударыня? Именно об этом я тебя и прошу, воскликнула Софи. На вашем месте, ответила Эльза, я бы не утруждалась выяснять, что думает моя служанка… не знаю, понятно ли я говорю. Да уж понятнее некуда, вздохнула Софи. Значит, в шесть на этом месте? уточнила Эльза. Да, кивнула Софи, а, впрочем, лучше в половине шестого, вечером я ужинаю с господином Вильдерхаусом. Я буду вовремя, поклонилась Эльза и вышла из экипажа. До встречи, сказала Софи, усаживаясь поудобней, береги себя.

Зеленый зонт лежал на боку возле бревна. Переплетенные щиколотки влюбленных отдыхали. Наполовину задранная юбка зигзагами замялась у него между ног. Его по-прежнему расстегнутые брюки скомкались в гармошку. Сейчас, как всегда, когда им удавалось несколько часов побыть вдвоем в тени деревьев, они чередовали возбужденную беседу с продолжительным молчанием: зная, сколько всего могут сказать друг другу, они не тяготились тишиной. Им нравилось думать без слов, теряться мыслями друг в друге. Слушать, как струится тишина. Софи села, поправила ленты, подняла с земли зонт. Ханс склонил к плечу голову, чтобы смотреть на нее снизу, все еще чувствуя на языке ее слюну, пот, горький привкус вагины. Она смотрела вдаль и вращала зонт с изящной ручкой из слоновой кости, как солнце вращает кроны деревьев, как ветерок, дразнясь, вращает петли воздушных засовов, как вдалеке, на большой дороге, вращаются колеса телег и как на Рыночной площади вращаются шестерни Ветряной башни, как вращается и вращается на одном из ее углов миниатюрная, но столь грандиозная ручка шарманки.

Ханс о чем-то задумался, и Софи следила за ним с улыбкой, стараясь отгадать его мысли. Он улыбнулся ей в ответ и попытался ущипнуть за грудь. Ему припомнился трепет этой неугомонной груди, манера Софи неистово царапаться и кусаться, садиться на него верхом и загонять до полного изнеможения. Он вспомнил почти животную откровенность ее инстинктов и неожиданную для него физическую силу. Вопреки его предположениям, она не стала покорно следовать за ним, а с непосредственностью опрокинувшегося кувшина выплеснула на него свои желания. Хансу стыдно было в этом признаться, но в первый момент опытность Софи его испугала. Вспомнив свои наивные предположения о ее невинности, он засмеялся. Она тоже засмеялась, сама не зная чему, но затем поцеловала его и попросила: Расскажи. Да нет, ничего, ответил он, ерунда, я думал о твоих, пфф! о наших… значит, ты не была…! Ханс, дорогой, перебила его Софи, прикладывая два пальца к его губам, имей в виду, и больше повторять я не буду: ни в чем не напоминай мне моего отца! Но я не вижу в этом ничего плохого, возразил Ханс, напротив! просто я не ожидал, дело в том, что… стало быть, у тебя большой опыт общения с мужчинами? Софи кокетливо повела плечом: Какой ты предпочел бы ответ? Дело не в этом, попробовал объяснить он, пойми меня правильно, просто, глядя на тебя, я не думал, что ты такая… Такая какая? подняла брови Софи. Не знаю, закончил Ханс, такая искушенная. Как видишь, улыбнулась она, ты разочарован? Нет-нет, ответил он, просто удивлен. Ну что ж, сказала Софи, одергивая юбку, и пока не прошло твое удивление, дорогой, постарайся держать его при себе, потому что моя репутация в приличном обществе всегда была безупречной, а мои любовники из низших сословий всегда вели себя адекватно. Почему из низших? поинтересовался Ханс. Твой вопрос меня удивляет, пожала плечами Софи, во-первых, по причине их естественной привлекательности, во-вторых, мой ненаблюдательный кавалер, трудно себе представить, чтобы ремесленники, извозчики и крестьяне обменивались сплетнями с аристократами. И даже если бы они этим занялись, им все равно бы никто не поверил. Сказать по правде, барчуки — моралисты похлеще бедняков. И не делай такого лица, а знаешь почему? потому что живут так хорошо, что перестают ценить наслаждение. Респектабельных мужчин революция в постели пугает гораздо больше, чем анархия в политике. Тебя не затруднит немного обмахнуть меня веером? Ужасно жарко.

Как-то раз, разговаривая с Хансом в его комнате, Софи принялась перебирать лежавшие на столе книги и бумаги. Ханс показал ей несколько журналов со своими переводами и пару поэтических сборников, к которым должен был написать вступления. Они сели поближе к огню и, просматривая стихи, напечатанные на двух языках, не смогли удержаться от соблазна опробовать собственные варианты перевода. Софи сделала Хансу пару робких замечаний, показавшихся ему на удивление дельными. Они обсуждали книгу до тех пор, пока Ханс не предложил ей оставить критику напечатанного и помочь ему перевести с английского кое-что из стихов, которые он должен был срочно сдать в «Атлас». В «Атлас»? загорелась Софи, да ведь я каждый номер этого журнала подкарауливаю в библиотеке! Они тут же взялись за дело, и, хотя Софи уверяла, что ее английский далек от совершенства, Ханс изумился, с какой легкостью она компоновала фразы, подбирала эпитеты и допускала смелые, но разумные поэтические вольности, напоминая ребенка, который управляется с различными предметами, руководствуясь исключительно смекалкой. Наблюдая, как жадно она перечитывает тексты, с каким упоением задерживается на сложных пассажах, как шепчет и шепчет отдельные строки, Ханс загорелся новой идеей, наполнившей его бодростью и вдохновением.