Странник века - Неуман Андрес Андрес

Вандернбургская библиотека была такой же, как и почти любая: уродливой, но милой, бедной, но неоценимой. В ней работала пухленькая девушка, любившая беспричинно смеяться в ответ на всякий обращенный к ней вопрос и часами сидевшая с раскрытой книгой в белых, словно вылепленных из папье-маше руках. Библиотека тоже годилась для встреч с Софи — она частенько сюда заходила, чтобы почитать те книги, которые в их доме не приветствовались. Помимо свечей, полок и пыли, в библиотеке Вандернбурга имелись журналы, специальные альманахи, приключенческие романы, путевые заметки, дидактика и история, местная периодика и полная — номер к номеру — подборка местной газеты.

Газета «Знаменательное» представляла собой четыре листа заковыристого синтаксиса и высокопарной лексики. Информация в ней почти всегда ограничивалась местными новостями, зато достигала вершин скрупулезности: подробнейшие, час за часом, освещения заседаний муниципального совета; речи председателя Ратцтринкера без купюр, со всеми повторами, витийством и отступлениями; жалобы читателей на состояние уличной клумбы, куска тротуара, уличного фонаря; утомительные перечисления хворей, происшествий и кончин; анонсы, похороны, рождения, женитьбы и приемы знатных семейств, Вильдерхаусов в том числе. Обычно в газете имелась вставка с какой-нибудь важной новостью из соседних городов, а иногда даже с сообщением о событиях международного масштаба, как то: коронации, войны, перемирия. Еще в ней был экономический раздел с ценами на сельскохозяйственную продукцию и другими рыночными котировками (Ханс вздрогнул, увидев, что автором ежемесячного обзора на эту тему является господин Гелдинг) и с индексами национальной, парижской и лондонской бирж. По воскресеньям, сразу после гневной проповеди некоего преподобного Вейса и объявлений о предстоящих на неделе священных обрядах публиковалось какое-нибудь стихотворение или литературно-критическая статья профессора Миттера, в подзаголовке обычно именуемого «светочем нашей литературы, беспристрастным, бдительным читательским оком, образцом непревзойденного вкуса, доктором Г. Л. Миттером».

Ханс огорчился, что на полках вандернбургской библиотеки так мало поэзии, зато с радостью обнаружил там девять томов «Всеобщей истории» Роттека, в которую частенько заглядывал, и спасительную энциклопедию Konversationslexikon [82], изданную как раз Брокгаузом. Однажды вечером, забравшись на лесенку, чтобы достать очередной том Роттека, Ханс заметил в зале пышную, затянутую в корсет даму. Она стояла к нему спиной, но Ханс сразу узнал ее, едва она заговорила с библиотекаршей: это была госпожа Питцин, тоже регулярно посещавшая библиотеку, чтобы ознакомиться с новыми рекомендациями «Рейнской Минервы» и «Филомелы Суабы», а заодно жадно проглотить очередной номер «Газеты элегантного мира», «Капризов наших дней» или журнала «Выдающиеся дамы».

Как-то раз, когда Ханс снисходительно наблюдал за госпожой Питцин, она подошла к нему и заговорщически прошептала, заставив его призадуматься: на улице я встретила Эльзу, она сказала, что Софи придет сюда в течение часа. Ханс закрыл книгу и вопросительно воззрился на госпожу Питцин, словно ожидая дальнейших объяснений. Но госпожа Питцин лишь повторила: В течение часа. И исчезла среди библиотечных полок.

Лиза принесла с собой запах реки. Принесла пылающий лоб, ледяные руки, прибрежную глину на подоле юбки и речную усталость. Захлопнув дверь ногой, она шмякнула об пол переполненную корзину белья и, вздохнув, стащила с головы платок. Пару раз окликнула мать. Ответа не последовало. Тогда Лиза прошла на задний двор, быстро развесила белье и обежала дом: отец тоже куда-то ушел, Томас еще не вернулся из школы. Лиза умылась, причесалась и поднялась наверх.

Она постучала в дверь и, не успел Ханс предложить ей войти, сразу вошла. Он сидел, склонившись над письменным столом, в окружении книг, с пером в руке. Лиза остановилась, разглядывая откинутый пюпитр, стремительные строчки, чернильницу без крышки. В этих значках, в самом печатном формате было что-то такое, что приводило ее в восторг, несмотря на непонимание, а может быть, имен-но благодаря ему. Особенная магия заключалась для Лизы в том, что Ханс мог долгие часы проводить, погрузившись в какие-то страницы, в плену оцепенелого воодушевления. Когда он читал, то казался другим, лицо его менялось, становилось отрешенным, но счастливым, как лицо поющего человека. Отец Лизы тоже читал, в основном газеты, но читал по-другому: он просто перелистывал страницы, особо в них не вникая, похожий на того, кто, подойдя к реке, трогает воду ногой и поворачивает обратно. Ханс вел себя не так. Он делал… но что он делал? что его так увлекало? Если погрузившийся в книги человек выглядит настолько другим, она тоже хочет этому научиться.

Добрый день, произнес Ханс, я тебя слушаю. Как поживаете? спросила Лиза. Хорошо, спасибо, работаю, ответил он, я тебя слушаю. Я только хотела узнать, как вы поживаете, промямлила она, и еще… забрать ваше грязное белье. Белье? переспросил Ханс. Да, кивнула Лиза, оглядывая комнату, где вы его держите? А твоя матушка? удивился Ханс, вставая из-за стола, разве не она этим занимается? У матушки, ответила Лиза, обходя стол, не хватает времени на все, стало быть, я должна ей помогать, вот я и пришла, так где вы держите грязное белье? Дело в том, смутился Ханс, я не знаю, надо ли это, послушай, ты уверена, что твоя матушка велела тебе забрать у меня?.. Ах вот что! воскликнула Лиза, под кроватью! по-вашему, это подходящее место для белья? Пожалуйста, Лиза, оставь, попросил Ханс, не нужно, я серьезно!

Ханс попробовал отнять у нее корзину.

Ты меня слышишь? настаивал он, тебе не следует, да отдай ты, ради бога, корзину! (ведь это моя работа, возразила Лиза, так какая разница?), вот именно, Лиза, какая разница, серьезно, я сам могу спуститься во двор (во двор? удивилась она, во дворе как следует не постираешь, нужно идти на реку), ну хорошо, схожу на реку (вы? засмеялась Лиза, да вы ни единого пятнышка не отстираете!), дай сюда! (отпустите рукав, ну же! настаивала она, притрагиваясь к его пальцам), Лиза, послушай, смотри (как скажете, только отпустите рукав), дело в том, что я считаю (так вы отпустите?), да! нет! минутку, послушай, тебе нужно учиться, понимаешь? учиться в школе, отдай корзину, ты…

Так что же вы меня не учите? замерла на месте Лиза.

Прости? переспросил Ханс, завладев наконец корзиной.

Так учите меня, сказала Лиза, читать эти книги, которые читаете сами, ведь вы говорите, что я должна, что я должна? вот и учите меня (но я, то есть, смешался он, вернее, твои родные…), и не думаю, что это будет так уж трудно, я знаю немало грамотных дураков. Отдайте же мне корзину. Вот, так лучше, спасибо. Так, значит, завтра начнем? А сейчас извините. Матушка вот-вот придет, у нас уйма дел. Не буду вам мешать. До завтра.

Лиза спустилась вниз, чувствуя на губах улыбку и легкие колики в животе. Она вымыла кухню и пошла забирать Томаса из школы. По дороге ей повстречалась госпожа Цайт, спешившая домой, чтобы приготовить полдник. Ты опаздываешь, сказала она Лизе, мне не нравится, что твоему брату приходится ждать у дверей. Я стирала, ответила она, и убирала кухню. Очень хорошо, не сдавалась госпожа Цайт, но идешь ты слишком поздно. Я иду вовремя, возразила Лиза. Если будешь и дальше препираться, перебила ее госпожа Цайт, то придешь еще позже. Когда заберешь брата, погуляй с ним на площади, а я пока приготовлю полдник, сама знаешь, как он ведет себя дома. Но мама, запротестовала Лиза. И увидела, что госпожа Цайт успела развернуться и уходит в противоположном направлении.

Возле барочного фонтана на Рыночной площади Томас и его приятели играли в жмурки. Лиза наблюдала за ними со смесью досады и зависти, как будто вместе с этой игрой упускала что-то очень личное, но одновременно что-то новое, недавно вошедшее в ее душу не позволяло ей присоединиться к играющим. Братишка бежал с завязанными глазами, вытянув руки вперед. Вдруг он остановился, оттопырил ногу и три раза пукнул. Томас! завопила Лиза. Другие дети покатились со смеху. Томас снова бросился в погоню. Он поймал одного из приятелей, сгреб в охапку, ощупал его лицо, живот и пониже и выкрикнул его имя. Подбежали все остальные, чтобы помучить пленника. Образовалась куча-мала, вспорхнули голуби, кто-то кому-то влепил пару затрещин, после чего повязка перекочевала на глаза другому ребенку. Лиза изумленно улыбнулась. Возможно, эти мальчишки выглядели оболтусами, но веселиться они умели. Интересно, когда она сама последний раз играла в жмурки? Давно. Впрочем, не так давно. В прошлом году. А почему с тех пор не играла? Потому что ей это не к лицу, потому что она уже выросла из таких игр. Неужели? Конечно. Вообще-то. На какое-то мгновение Лизе все же захотелось побежать за братом, подурачиться с ним, покуролесить. Она уже готова была так и поступить, как вдруг сердце ее сжалось: с другого конца площади к ней приближался Ханс. Он шел к ней? Конечно. А может, и не к ней, потому что вдруг стал отклоняться в сторону, но куда? пока не остановился перед бородатым стариком, который зарабатывал игрой на передвижной шарманке. Ханс наклонился, положил в тарелку монету и — вот чудеса! — погладил черную собаку нищего. Только после этого он поднял голову и заметил Лизу. С хорошо рассчитанным безразличием она подняла в приветствии руку. Потом повернулась и окликнула брата: Томас, бога ради, будет тебе валять дурака, пошли домой, уже поздно!