Анатолий Лысенко - Хомуня
— Подойди ближе, — приказал он, — я хочу лучше рассмотреть тебя. — И тут же, повернувшись к Хурдуде и Савкату, тихо сказал: — Разденьте его совсем.
Едва Черное ухо выбрался из толпы, его тут же схватили, сорвали с него одежды. Когда раздевали, за поясом нашли кинжал и кошелек Тайфура с золотыми монетами. Нож и кошелек передали Бабахану.
Женщины, увидев обнаженного разбойника, еще недавно наводившего на них ужас, рассмеялись и начали бросать в него камнями. Но Бабахан поднял руку, и они затихли.
— Зачем ты оставил себе оружие? — спросил вождь.
Черное ухо усмехнулся и опустил голову.
— Отведите его к обрыву, — сказал Бабахан и указал на пленных. — А этим стяните руки одним длинным ремнем, чтобы никто не вздумал бежать. Снимите с них шапки, рубахи, халаты, оставьте только салбары и обувь.
Кинжалы обнаружили еще у шестерых грабителей. Их повязали отдельно от остальных, отвели к обрыву и поставили недалеко от Черного уха.
Хомуня остановил Сырму позади жеребца Бабахана и, не слезая с коня, молча наблюдал, как победители стягивали пленникам руки, связывали их между собой. И тут он узнал четырех телохранителей Омара Тайфура. Среди них был и Аристин. Юный раб, равнодушно подставив руки Савкату, пристально смотрел на своего бывшего товарища по каравану. Взгляды Хомуни и Аристина встретились. Лицо молодого раба просветлело от улыбки. Хомуня отвернулся.
Бабахан подозвал к себе Саурона.
— Посмотри на этого человека, — указывая на предводителя шайки, громко, чтобы слышали все, сказал Бабахан. — Его зовут Черное ухо. Когда ты, Саурон, был еще младенцем, он оторвал тебя от груди матери и жестоко убил ее. Он хотел убить и русича, твоего отца, и тебя, но мои воины помешали ему.
Черное ухо слушал Бабахана, посматривал на могучего Саурона и смутно вспоминал давнюю историю, которой он никогда не придавал особого значения. Заметив, что Саурон потемнел лицом, выхватил саблю и в гневе переломил ее, Черное ухо отступил в сторону.
— Этого человека надо казнить, Саурон. Боги услышали мою молитву и дали возможность тебе самому отомстить за кровь матери. Сам реши, как отнять жизнь у Черного уха.
Вспомнив Аримасу, Сахира громко зарыдала и крикнула зятю:
— Убей его, Саурон!
Женщины дружно поддержали Сахиру.
Хомуня вытащил из ножен свою саблю и протянул Саурону. Саурон не взял ее. Он медленно подошел к Черному уху, схватил его за бороду, чуть потянул вверх. Плюнув ему в глаза, вернулся к вождю.
— Бабахан, пусть эти шестеро, — Саурон указал на стоявших рядом с Черным ухом связанных вместе людей, у которых оказались спрятанные кинжалы, — столкнут его в пропасть и он разобьется о камни. Ночью тело его растерзают дикие звери, и душа этого убийцы никогда не найдет успокоения, ее не примут ни боги, ни демоны.
Люди одобрительно зашумели, всем понравилось решение Саурона.
— Пусть будет так, — сказал Бабахан и повернулся к шестерым пленникам. — Столкните его в пропасть, — приказал он.
Бывшие соратники, выпятив вперед грудь, начали теснить своего вождя к краю обрыва. Черное ухо яростно бил кулаками по их лицам, толкал их, а сам медленно отступал назад. Уже падая, он дико взвыл, ухватил за волосы особенно ретивого и увлек за собой. Остальные тоже, связанные одним ремнем, не удержались, полетели вниз.
Толпа засмеялась, такой неожиданный исход борьбы связанных грабителей со своим вожаком устраивал всех.
Бабахан повернулся к оставшимся пленникам.
— Всем остальным я дарую жизнь. Вас отведут в верховья Куфиса, и за стадо баранов продадут в рабство князю Пазару. Он строит себе новую крепость, и без ваших крепких рук там не обойтись.
Вождь приказал женщинам собрать одежду пленников и поделить ее между собой.
Лишь после этого Хомуня решился обратиться к нему с просьбой.
— Бабахан, присмотрись к тому юноше, с кудрявыми рыжими волосами. Я уверен, он не по своей воле появился в шайке Черного уха. Человек он честный и добрый. Прости его и отправь к Омару Тайфуру или забери к себе. Зовут его Аристин. В трудную минуту, когда я остался без оружия и вынужден был бежать, он принес мне кинжал.
Бабахан недовольно поморщился.
— Не в моих правилах жалеть человека, который пришел со злом. Если бы боги не отвернулись от Черного уха, то и юноша этот, не задумываясь, отрубил бы нам с тобой головы.
— И все-таки, — настаивал Хомуня, — я прошу тебя, Бабахан, будь милосерден. Не все люди на добро отвечают злом. Я верю Аристину.
Вождь подозвал Савката, приказал отвязать и привести молодого раба.
— Тебя зовут Аристин? — спросил Бабахан.
Раб, выпучив испуганные глаза, стоял перед вождем и молча хлопал рыжими ресницами.
Хомуня повторил вопрос Бабахана по-гречески. Аристин улыбнулся, радостно закивал головой.
— Он что, не понимает нашего языка? — спросил Бабахан. — Кто он?
— Эллин, — ответил Хомуня.
Бабахан снова нахмурился. Эллинов он не любил. Кроме отца Димитрия, демонстративно ни с кем из них даже не разговаривал. Искренне считал, что эллины и их бог повинны были в гибели селения под снежной лавиной.
— Переведи Аристину, что он как был рабом, так и останется им до конца дней своих. — Бабахан подождал, пока Хомуня закончит перевод, и, не заметив ни радости, ни огорчения на лице юноши, добавил: — Я дарю его тебе, Хомуня. Отныне — ты его господин. Так и скажи своему эллину.
Аристин, услышав решение вождя, радостно засмеялся, стал перед ним на колени, поклонился до самой земли, потом быстро вскочил и, улыбаясь припал губами к сандалии Хомуни.
— Раб, он и есть раб, — презрительно усмехнулся Бабахан, плюнул на Аристина и направил лошадь к селению. Потом, обернувшись к Хомуне, сказал: — Я не приглашаю твоего раба в саклю. Пусть сидит где-нибудь рядом, под стеной, и спит под звездами. Там же и корми его.
Аристин захлопал ресницами, не понимая, чем он не угодил этому могущественному старцу.
Через неделю в селение приехал Анфаны и сообщил, что Омар Тайфур ушел с караваном за перевал, Кюрджи делает вид, что ничего не произошло. Игумен просит Саурона приехать, повидаться хочет.
— Передай игумену, Анфаны, что Саурон еще не вернулся от Пазара. Я его жду только завтра к полудню. Отдохнет ночь, а утром вместе с солнцем прибудет в город.
Хомуня, едва услышав, что купец покинул пределы Алании, почувствовал, как дрогнуло сердце. Как ни старался, Хомуня не мог сдержать своих чувств, они неожиданно хлынули наружу. Забывшись, он вслух прошептал благодарные слова Одигитрии и перекрестился, хотя в последние дни избегал этого делать в присутствии Бабахана, чтобы не будить в нем ненависть к Христу, чтобы неприязнь язычника к чуждой вере не отразилась на его добрых отношениях с вождем. Хомуня понял, что именно теперь наступило время его возвращения на русскую землю. Он переживал тревожную радость и не видел больше преград, способных помешать отъезду.
Бабахан, услышав шепот Хомуни, взглянул на него и поразился необычному состоянию, которое овладело гостем. Прикрыв глаза, Хомуня дрожащими пальцами быстро перебирал складки своей одежды, будто искал что-то, крестился, потом снова нетерпеливо и бессмысленно теребил одежду.
— Что с тобой, Хомуня? — спросил Бабахан.
Хомуня, очнувшись, смутился, но тут же овладел собой.
— Прости, Бабахан. Разволновался я. Спасибо, что ты приютил меня. Никогда я не забуду твоей доброты. И хочу сегодня же выехать к себе на родину, к своему племени. Ты разреши мне воспользоваться тем, что Анфаны возвращается в город, и ехать вместе с ним, — не дожидаясь ответа, Хомуня повернулся к Анфаны. — Ты мне поможешь найти игумена, того русича? Мне так захотелось увидеть его перед дальней дорогой, хотя бы словом обмолвиться с ним.
— Я тебя понимаю, Хомуня, но не надо так торопиться, — сказал вождь. — Дорога окажется трудной, если к ней как следует не подготовишься, не услышишь прощального слова близкого человека. Я сам подберу тебе и рабу твоему хороших коней, оружие. А сейчас поезжай с Анфаны, повидай игумена. — Бабахан улыбнулся и добавил: — Тебе обязательно надо сейчас поехать, хоть один раз сделать так, как самому захотелось. Без этого не почувствуешь себя свободным человеком. И побыстрее возвращайся, Хомуня, я буду ждать.
В пути Хомуня постоянно торопил Анфаны, просил ехать быстрее. Но тот медлил, все поглядывал на лошадь Аристина и покачивал головой. Привыкшая к неспешному движению в караване, она все чаще и чаще спотыкалась, останавливалась на крутых подъемах. Анфаны не выдержал, соскочил с седла и заглянул в зубы быстро уставшей лошади.
— Эта кобыла родилась в один день с твоей матерью, Аристин, — засмеялся Анфаны.
Аристин ничего не понял, лишь пожал плечами.
Пришлось почаще делать привалы. Хомуня нервничал, ругал себя за то, что не попросил для Аристина хорошего коня, такого же выносливого, как Сырма. Только теперь он убедился, насколько прав Бабахан — без крепких лошадей в далекий и опасный путь отправляться рискованно.
