Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович

— Ступай отсель, отрок. И передай старшему, что без надобности ему знать, сколько здесь казаков. Пришли мы по доброй воле, а что не понравится — так же и уйдём.

Егорка, получив такую отповедь, задумчиво почесал затылок правой рукой с зажатым в нём пером, испачкав при этом волосы чернилами. Потом пристроился поудобнее на ближайшей кочке и старательно вывел: "Да в большом же полку Мишка Черкашенин с казаки" [121]. Зря, что ли, он уже больше полугода служит в Земском приказе? Знает, что и как писать, если писать нечего…

А народ всё подходил и подходил. Из Дедилова, Ржева, Суздали, из Новгородской земли. Даже из Чернигова! И в этот день, и в следующие. Глеб с Егоркой уже двадцать дней жили при войске. Они уже записали всех, кто прибыл ранее, и лишь заносили на бумагу вновь прибывших. Поток ратников постепенно иссякал [122]. Когда в течение трёх дней не пришёл никто, к Глебу прибежал посыльный от Михаила Воротынского, маленький, щуплый человечишко с серьёзным, даже надменным лицом. "Такой, наверно, и пищаль не подымет", — подумал Егорка.

— Князь к себе требует, — произнёс посыльный. — И не мешкая!

И удалился, преисполненный собственной важностью и важностью выполненного задания. Глеб лишь насмешливо посмотрел ему вслед.

— Ну, коли князь требует, то надо идти. Собирайся, Егорка, кажется, дело государево мы выполнили.

Но Егорка и сам уже видел, что ратники убирают шатры, прибывшие на стругах спускаются к реке, где гребцы уже вставляют вёсла в уключины, а всадники приторачивают к сёдлам походные сумы. Глеб отсутствовал недолго. Вернувшись, бросил коротко:

— В Москву.

— А войско? — спросил Егорка.

— Войско — в Серпухов. Князь решил там оборону держать.

— Глеб, может, я с войском пойду? — робко спросил Егорка. — Всё равно ведь из Москвы в Серпухов все уйдут.

— Что?!!

Егорке показалось, что волосы на голове Глеба поднялись, словно зубчики на гребне. И даже опасливо отпрянул — вдруг писарь опять решит дать ему подзатыльник?

Но Глеб сдержался:

— Слушай, Егорка, дивлюсь я на тебя порой. То ты разумен не по годам, то такую ересь несёшь — хоть святых выноси.

— Ты на государевой службе, отрок. — Вставил стрелецкий десятник, слышавший их разговор.

Глеб кивнул головой:

— Верно. Ты, Егорка, на государевой службе и выполняешь государево поручение. Тебе велено сделать опись и представить Ивану Трофимовичу Челяднину. А он представит государю. И если тебе не сказали, что можешь после выполнения поручения отправиться с войском, значит, нечего об этом и думать. Значит, могут быть для тебя иные задания. А могут и не быть — не тебе это решать. Ты человек маленький, видишь кусочек картинки и не можешь судить обо всём. Вот как вернёмся в Москву, может, тебе сразу и скажут — иди в Серпухов. Или не скажут. Тогда будешь другим делом занят.

Егорка вспомнил, как по весне окольничий рассказывал ему притчу про лося и трёх слепых. Правы они, наверное — и Челяднин, и Глеб, и десятник. Да только так ведь хочется побыстрее вместе со всеми в сражение! Но пока… стрельцы садятся на коней, а Глеб указывает на прежнюю кожаную суму:

— Садись в седло, помогу пристроить.

Вскоре их небольшой отряд уходил на полночь, на Москву. Егорка оглянулся: по едва видимой уже Оке медленно ползли маленькие фигурки стругов, лишь крыльппки вёсел слаженно взлетали над водой. Берегом шли пешие ратники, да вдалеке оседала поднятая конницей пыль.

Глава 16

В ПОХОД!

Москва — Серпухов, лето 1572 года

Василий велел Егорке прочистить стволы их сороки, а заодно и тех двух, которые ещё не передали другим бойцам. Сказал, мол, их надо чистыми держать, не то в сражении худо будет. Так ведь до сражения ещё вон сколько! Да и в дороге в стволы снова пыль набьётся. Снова чистить, что ли? Не проще ли потом, уже перед битвой, — один раз?

Василий на Егоркины доводы отвечать ничего не стал, буркнул только:

— Сказано чистить — значит, чисти.

Егорка тогда подумал, что это, наверное, оттого, что его после поездки в Коломну из Земского приказа отрядили в полное распоряжения Василия — мол, пусть, перед битвой от бумажного духа отвыкнет, а воинского наберётся.

Прочистить шестьдесят три ствола — не шутка. Василий притащил откуда-то чуть не целую охапку пакли, велел использовать малую часть, а остальное оставить в сохранности и ушёл куда-то. Егорка сначала не хотел чистить, думал: "посижу просто так, а скажу, что чистил — всё равно стволы почти не грязные". Но потом, осмотревшись, решил так не делать: народу кругом полно, кто-то да расскажет Василию, что отрок его распоряжения не выполнил.

Подзатыльников Егорка не боялся, хуже, если Василий нажалуется Челяднину. Очень уж окольничий не любил, когда кто-то не выполнял то, что ему по положению выполнять следовало. Из приказа после битвы, может, и не выгонит, но благоволения его Егорка лишится надолго. А в том, что из битвы он вернётся живым, Егорка не сомневался — уж очень ему запомнилось Варенькино предсказание — тогда, на торге на Красной площади. После слов её поселилось в Егорке это убеждение, хотя все говорили, что битва будет ужасной, потому что войск у нас много меньше, чем у татар, и биться придётся в степи. Одна надежда и была, что на гуляй-город.

Егорка взопрел уже после первого десятка стволов. А в сражении, когда враг подступает, их, что ли, так же долго чистят? Он провозился до самого вечера. Хорошо, хоть темнеет поздно. Когда он чистил предпоследний ствол, подошёл Кирилл. Проверил, хорошо ли всё сделано. Глянул с усмешкой на уставшего Егорку, похлопал по плечу:

— Молодец. Считай, уже на четверть воин.

Потом добавил, заметив Егоркин кислый вид:

— В бою так чистить и не надо. Шомполом остатки сгоревшего пороха выбьешь — и довольно. Глянешь, чтобы не слишком грязно было, и сыпь порох снова. Не до того, чтобы вычищать до блеска. Этим можно и после сражения заняться.

Задумчиво почесал затылок:

— Навыка у тебя мало. Надо бы тебе в помощники ещё кого-то взять. А то пока вы вдвоём с Василием справитесь — может, второй раз и стрельнуть уже не успеете. Татары ведь ждать не будут. Ладно, ступай спать.

Весь следующий день Егорка был занят тем, что помогал Василию с Кириллом, которые ставили сороки на колёса. Откуда-то привезли на телеге небольшие одноосные повозки, отдельно — шесть колёс. Сначала Василий прикрепил к осям колёса, обильно смазав ступицы дёгтем. Потом они вместе с Кириллом начали устанавливать сороки на повозки, крепя их деревянными клиньями и пеньковыми верёвками.

Егорка с интересом вертелся рядом, стараясь не мешать. Иногда Василий или Кирилл говорили:

— Малец, а ну-ка, подсоби!

Не обижаясь на "мальца", он кидался помогать: подержать какой-нибудь клин или принести что надо. Когда первая сорока была установлена на тележку, Егорка с интересом оглядел её и даже покатал её туда-сюда. Тележка оказалась непростой. Сорока на ней свободно крутилась вправо и влево, её даже немного можно было наклонить вперёд и назад.

— Гляди, гляди, — сказал ставший вдруг добрым Василий, — нам с тобой скоро из неё палить придётся как-никак. Знаешь, как эта тележка называется?

— Нет.

— По-немецки — лафет. Придумали, как пушки перевозить и ловчее для боя устанавливать. А я покумекал да лучше их сделал. Видишь, посерёдке круг вращательный?

— Вижу.

— Это чтобы в бою выстрел в нужную сторону направить. Весь лафет-то крутить туда-сюда не так уж и легко, а когда сорока на круг установлена, то попроще будет.

— А зачем она вперёд и назад наклоняется? — спросил осмелевший Егорка.

— Если враг рядом, то мы стволы пониже поставим, а если далеко, то можно и повыше поднять, чтобы выстрел в землю не пришёлся. Ясно?

— Ясно.

— А вот это, глянь, упор, чтобы при выстреле сороку назад не отбрасывало.