Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович

Несколько раз встречал он на торге Акинфия Дмитриевича с Варей. Правда, больше у него времени не было, чтобы поговорить с девочкой так же долго, как при первой встрече в Москве. С приходом лета все в кремле, чувствуя приближение большого сражения, носились, словно угорелые. В столицу везли оружие из Каргополя, Устюга Железного, из устья Двины. Всё надо было принять, учесть, раздать прибывающим войскам. Но в Москву войск прибывало немного. Князь Михаил Воротынский, которого царь назначил командовать войском против татар, стоял в Коломне, поэтому всем было предписано идти сразу туда. В Москву заходили лишь те, кто не мог миновать столицу по пути в Коломну.

Как-то раз перед обедом в Земский приказ явился гонец от царя и объявил, что Иван Васильевич ждёт главу приказа у себя. Все знали, что "ждёт" означает, что надо бросать все дела и мчаться как можно быстрее в царёвы палаты, а иначе государь может прийти в плохое расположение духа, и тогда случится что-нибудь очень неприятное. Иван Челяднин, как сидел за столом, так сразу отложил перо, стряхнув с него остаток чернил, и, присыпав написанное песком, поднялся и быстрым шагом вышел из комнаты. Отсутствовал он недолго, появившись в приказе всё таким же быстрым шагом.

— Глеб, оставляй всё, отправляешься в Коломну. Возьми с собой кого-нибудь. Да вот, Егорку возьми. Он отрок путёвый, будет тебе в помощь.

Глеб степенно поднял глаза на Челяднина:

— Когда выезжать?

— Немедля. Стрельцы с вами пойдут. Десяток.

Глеб бросил взгляд на лист бумаги с прерванным на половине письмом.

— Это без тебя есть кому сделать. Ступай. Государь велел. В Коломне войско собирается, надо опись сделать — сколько, откуда. Дело важное, государево.

Глеб встал из-за стола:

— Так я готов. Саблю только захвачу.

— Егорка, а ты чего сидишь?! — прикрикнул на отрока Челяднин. — Бегом вниз, у крыльца Глеба дождёшься. Всё равно сабли у тебя нет.

Егорка подскочил с места. Он по заданию Глеба составлял опись поставленных в Москву подвод с камнем для мостовой и так увлёкся, что пропустил момент, когда Иван Трофимович появился в приказе, и только громкий крик Челяднина оторвал его от подсчёта берковцев [112] мостильного камня, ввезённых в Москву за прошедшую зиму.

— Давай, давай, шевелись! — подгонял его взмахами рук Челяднин и даже попытался дать подзатыльник, но Егорка недаром уже считал себя опытным работником и, ожидая это, ловко увернулся от вздорного окольничего.

Выскользнув вслед за Глебом из приказа, он спустился к крыльцу. Там гарцевали на конях десяток стрельцов. Ещё два взнузданных коня с пустыми сёдлами стояли у коновязи. Стрелецкий десятник без интереса глянул на него:

— Старший кто будет?

— Глеб, — коротко ответил Егорка, ловко вскакивая в седло.

Десятник одобрительно хмыкнул. Егорка не понял — одобрение относилось к его ловкости или к тому, что спутником будет Глеб, которого все в кремле хорошо знали и уважали. Расспрашивать не стал — ещё чего! Он не нуждается в признании кого бы то ни было. Вскоре по ступенькам степенно спустился Глеб с большой кожаной сумкой через плечо. Коротко приветствовал стрельцов и протянул сумку Егорке:

— На. Да смотри, не потеряй. Там чернила, перья да бумага.

Он помог Егорке приторочить сумку к седлу, затем взобрался на коня, и спустя короткое время кавалькада уже выезжала из кремля через ворота у Тайницкой башни. Стрельцы в зелёных кафтанах равнодушно проводили их взглядами: много народу сейчас мотается туда-сюда, а это ведь свой брат, стрелец. А с ними Глеб, писарь Земского приказа, да отрок Егорка — их-то они уже давно знают.

Повернув после ворот налево, они вскоре выехали к наплавному мосту через Москву [113]. Ступив на противоположный берег реки, всадники бодрой рысью направились через болотистую низину в Заречье [114]. Егорка тайком взглянул на Глеба: где-то здесь совсем недавно стоял дом, где жила его семья. Но теперь некогда оживлённый район стрелецких и купеческих слобод представлял собой унылое зрелище: одни обгорелые руины, бурьян, чертополох да стаи чёрных ворон, которые, словно чуя гулявшую здесь недавно смерть, не желали покидать приглянувшееся им место. Редко-редко где белели свежими бревенчатыми стенами возведённые после ухода татар дома.

Глеб печально оглядел представшую перед ними картину и стал смотреть прямо перед собой, застыв, словно языческий истукан. Егорка неловко отвёл взгляд. Ему стало стыдно, что он так пристально разглядывал своего наставника. И хотя Глеб ничего ему не сказал и даже, кажется, не заметил Егоркиного нескромного интереса, всё равно. Не надо так — чай, он не на представлении же скоморохов-кукольников.

Вскоре сгоревшие слободки закончились, и они вышли за городскую черту. Хорошо выезженные лошади шли ходко. Даже те, что достались Егорке и Глебу, прекрасно слушались незнакомых седоков, не делая попыток показать свой норов. Солнышко припекало жарко, и у Егорки из-под шапки даже потекли струйки пота. Глеб тоже скакал, весь взопревший. И лишь стрельцы как будто не чувствовали жары. Вскоре впереди и чуть правее появилась группа всадников, скачущих в том же направлении, что и они.

— К Воротынскому торопятся, — сказал стрелецкий десятник, не проронивший с момента выезда из кремля ни слова. Впрочем, остальные, включая и Егорку с Глебом, также не отличались словоохотливостью.

Глеб вопросительно посмотрел на него.

— Больше некуда, — пояснил десятник, — сторонних людей здесь быть не может — татары много народу побили. А кого не побили, того в полон увели.

— А разбойники? — поинтересовался Глеб.

Десятник энергично замотал головой:

— Нет, этим здесь делать нечего. Кого грабить-то? Да воинские люди рыщут повсюду. Нет, разбойникам здесь не место. Если в другую сторону от Москвы — на полночь — тогда да. Стоит опасаться. Туда ведь татары не дошли, места неграбленые.

Егорка подумал о Сергиевой обители — до неё ведь тоже не дошли. Выходит, сестрёнке надо опасаться? Но нет, какое там! Там всё время царёвы люди — то мешки с крупами привезти, то железо да оружие увезти. Там разбойникам поживиться не дадут.

Десятник замолчал, а остальные и не думали говорить. Так и ехали дальше молча. Лишь когда солнце коснулось нижним краем той линии, где небо встречается с землёй, десятник заговорил снова:

— Заночуем вон в той рощице.

И указал нагайкой на появившуюся вдалеке купу старых берёз.

— Светло ещё, — возразил Глеб, — а нам велено быть в Коломне не мешкая.

— И нам велено, — ответил десятник, — только лучше завтра встанем с рассветом да отправимся по холодку. Так и нам легче будет, и лошадям.

Он взглянул на Глеба, улыбнулся:

— Чего лоб морщишь, земской? Послезавтра к вечеру будем в Коломне. Ты уж положись на меня. Я ж не пером по бумаге карябаю, знаю, что и как.

Глеб кивнул в знак согласия, и вскоре отряд спешился на краю рощи. Привыкшие к походам стрельцы тут же запалили костёр, и Егорка с удивлением увидел, что на треноге уже болтается невесть откуда взявшийся небольшой казан, из которого вкусно пахнет ячменной кашей. Один из стрельцов, отъехавший сразу после остановки, вернулся с тремя утками. Выстрелов Егорка не слышал, а для ловли силками просто-напросто не было времени. Стало быть, это он так ловко из лука управился.

Вкусная каша и печёная в углях утка — да просто царский ужин после такого перехода! Стрельцы, правда, выглядели совсем бодрыми, а вот Егорка, и особенно Глеб, чувствовали себя уставшими: сказывалось постоянное сидение в приказе. Егорка ещё подумал тогда, что надо побольше упражняться в верховой езде — ему ведь как самому молодому, кажется, предстоит немало ездить по служебным надобностям, как только полностью освоится в приказе. Да и на предстоящую вскоре битву его возьмут — в этом он нисколько не сомневался. А там умение ездить верхом — первое дело! Или второе, после умения стрелять.