Ведуньи из Житковой - Тучкова Катержина

После этого в комнате воцарилась тищина. Нарушил ее только скрип деревянной скамьи, когда Ирма на нее опустилась, а потом шипение коры и трав, которые она залила водой из горшка.

Дора готова была взорваться. Высказать старой ведунье, что она обо всем этом думает: как она ошибается, как плохо читает по восковой пластине. Опрокинуть на нее ушат слов, чтобы она не вторгалась в Дорину личную жизнь, которую могла со смехом или негодованием разбить вдребезги.

Но Ирма ее опередила.

Неожиданно для Доры она протянула через стол руку и погладила ее по тыльной стороне ладони. Так по-матерински нежно к ней уже годы никто не прикасался. Забытое чувство заставило Дору растеряться и вместе с тем переполнило внезапно нахлынувшей волной благодарности.

Она подняла глаза и встретила взгляд Ирмы — дружески теплый и понимающий.

— Я знаю, девочка, что тебе поможет и с чего тебе надо начать, — сказала та. — Знаю и дам тебе совет. И если ты сделаешь то, что я тебе скажу, тебе полегчает, поверь мне. Потому что так, как сейчас, остаться не должно.

— Что? — спросила Дора озадаченно.

— Ты сама знаешь что. Но я помогу тебе найти правильный путь, не бойся… хотя ты, может быть, уже догадалась, какой это путь, а? Ну, не бойся! Все равно оно выйдет наружу, но потом ты будешь во всем уверена, не бойся, стоит только начать распутывать это с нужного конца. Но сначала пообещай мне, что сделаешь так, как я тебе скажу, и я закончу. Пообещай, что послушаешься меня, Дор-личка!

— Хорошо, — осторожно скзала Дора, — обещаю.

— Вот и славно, вот и славно, — закивала Ирма. — Так знай, все перемелется, ты найдешь покой, поверь мне, и тебе станет куда легче. Только сперва ты для этого должна кое-что сделать. Ты должна пойти и поговорить с ним.

— С кем? — неуверенно спросила Дора.

— Да с отцом же твоим!

Дору словно холодной водой окатили: она окончательно опомнилась и, когда до нее дошел смысл сказанного Ирмой, почувствовала, как будто сердце у нее на какой-то момент остановилось.

ОТЕЦ

Дора думала, что после всего тогда случившегося больше никогда его не увидит. После ареста отец исчез из ее жизни, она старалась о нем не вспоминать, и в конце концов совсем выбросила его из головы. Как будто он перестал существовать. Ей совершенно не приходило на ум, что может быть иначе. И тем не менее — он вернулся за пару месяцев до окончания ею университета.

Когда в тот день они с Якубеком выходили из автобуса, площадь в Грозенкове выглядела как обычно по пятницам. У остановки переминались с ноги на ногу несколько соседок, дожидавшихся автобуса на Бойковице, на скамейке у магазина сидели старички с трубками в зубах, греясь под теплыми лучами послеобеденного солнца, чуть поодаль мальчишки играли в футбол.

Дора — с рюкзаком на спине и под руку с Якубеком, — прежде чем подняться к себе наверх, направилась в магазин запастись едой. В углу магазина они, как всегда, взяли тележку, Дора, по обыкновению, громко поздоровалась со всеми, и ей, как обычно, ответили. Все казалось точно таким же, как много раз до того. Кроме одного. Это нельзя было никак назвать, а можно было только почувствовать: что-то висело в воздухе, и ощущалось это только по тому, сколько пар глаз сразу устремилось на нее в магазине.

Она взяла с полки макароны и две банки овощных консервов, вынула из пластмассового дырчатого поддона буханку хлеба и наклонилась над холодильником, чтобы достать оттуда пакет молока — с синими полосками, обезжиренного. Пройдя чуть дальше, к прилавку с копченостями, она попросила кольцо колбасы.

— Заверните, пожалуйста!

Ее голос одиноко прозвучал в тишине замершего магазина. Дора растерянно покатила тележку к выходу.

— Добрый день, пани Янкова, — поздоровалась она с соседкой, минуя ее. Та, сгорбленная, выставив в проход длинную костлявую ногу, всматривалась с серьезным видом в полупустой ряд бутылей с сиропом.

— Христос навстречу, Дорка, — ответила она. — Домой?

— Ну да…

— Береги себя, девочка. И поторопись, а то скоро стемнеет.

Дора улыбнулась. Как будто ей впервые предстояло пройти этот путь наверх из Грозенкова в Житковую!

— Знаешь, что? — объяснила ей наконец все эти странности кассирша Тихачка, когда протянула руку за содержимым ее тележки. — Твой отец вернулся.

Пакет молока выскользнул из Дориных пальцев и с мокрым шлепком упал на полосатый линолеум. Тихачка смотрела на нее, растерянно сжав губы. Что она такого сказала-то?!

— Отец?

Тихачка кивнула.

А затем, совсем уже вечером, когда Копрвазскую пустошь напротив уже окутала тьма, в их старом доме и впрямь зажегся огонек. Робкий, почти незаметный, он пробился сквозь темноту, пронизанную нитями сплошного дождя, и задрожал, подавая ей знак. Что он там. Что он действительно вернулся.

Дора сидела посреди неосвещенной комнаты, тишину которой нарушали лишь мерное дыхание Якубека и резкий барабанный стук капель о крышу, и наблюдала за ним сквозь узкую щель окна, не в силах отвести взгляд. Так она сидела до тех пор, пока не поняла, что вокруг — кромешная тьма. Но и после этого она не захотела встать и повернуть выключатель, чтобы подать ему такой же знак, как он ей. Что она здесь.

Тем временем в голове у нее беспорядочно проносились вопросы, сливающиеся в один: что дальше? Мысль об отцовском существовании она вытравила из себя настолько, что совсем забыла подготовиться к такой ситуации, как эта. И теперь она застигла ее врасплох. Дора чувствовала, что ее руки покрываются гусиной кожей, стоит ей лишь представить, как близко он к ней сейчас. Достаточно было сбежать вниз по дороге из Бедовой, туда, где скрещивались две тропы, подняться наверх вдоль ровной борозды общественного поля и обойти слева одичавший сад, чтобы очутиться перед домом, за стенами которого был он. Или наоборот. Выйдя прямо сейчас, он меньше, чем через четверть часа, мог бы оказаться у ее двери.

Осознание этого наполнило ее страхом.

Вдруг он так и сделает?

И тут, как будто она сама это накликала, снаружи тихо скрипнула калитка. У Доры ёкнуло сердце. Она не смела вздохнуть, чтобы не пропустить другие звуки, если они последуют. И дождалась: со двора донеслись приглушенные шаги, а затем раздался стук в дверь. Дора оцепенела. Новое стаккато по двери — и сдавленный голос из-за нее: Дорка?

Не успела она ответить, как дверная ручка опустилась, и в сени неуверенно вплыла промокшая Янигена. Едва она открыла дверь, снаружи в землю с оглушительным треском врезалось золотое острие молнии.

В тот год они проводили выходные в основном в Брно. Из страха и нежелания встретиться с ним она — до наступления зимы, которая на время отрезала дом на Бедовой пустоши от цивилизации, — нашла в себе силы съездить в Житковую всего пару раз. Вернулись они туда в марте. Но и тогда Дора не обрела там покоя: дом стал для нее клеткой.

Изо дня в день она раздумывала, не лучше ли им вообще не показываться в Житковой и до тех пор, пока там будет он, просто не ездить в Бедовую. Обидно, конечно, особенно из-за Якубека, но постепенно она уже стала привыкать к этой мысли. И вдруг случилось нечто неожиданное.

Нет, она ни за что не пойдет туда, даже упряжкой волов ее не затащат, упиралась Дора изо всех сил, однако Баглар, который пришел за ней в то утро, сказал:

— Если ты не пойдешь, мы принесем его сюда. В конце концов чей это долг, как не твой?

И она пошла.

Вдвоем с Якубеком они спускались вниз от Сурменина дома, а потом взбирались наверх по дороге на Копрвазы, еле переставляя ноги, в шаге-двух позади Баглара.

— Что, неохота? — повернулся он к Доре.

Она замотала головой.

Калитка в небольшой дворик была распахнута. Сквозь булыжник пробивались сорняки и высокая трава, а старая рябина, росшая у дома, навалилась на соломенную крышу, словно ища себе опору. В доме царила суматоха.

Когда Дора вошла, все обернулись. Багларка, Янигена и фельдшер. Тела отца она не увидела. Только его сапоги под лавкой у печки. Такие же, как тогда.