Ульрих Бехер - Охота на сурков
Над Розачем плыла бледная, отливающая зеленью луна, чуть яйцевидная, уже убывающая. Перистые облака проносились под ней на северо-восток. Их спешный гон создавал обманчивое впечатление, будто эта чуть бесформенная луна плывет полным ходом на юго-запад, то появляясь, то исчезая; прежде чем вновь вынырнуть из-за взлохмаченных облаков, она, скрытая их непроницаемой пеленой, излучала магическое зеленовато-изумрудное свечение, и от стремительной смены света и тьмы вспыхивали и гасли горы и озеро.
В машине все молчали. Шоссе к Кампферу почти не делало поворотов. Закрытые окна запотели от дыхания пассажиров, я сидел на откидном сиденье рядом с Йоопом и, протерев рукавом стекло, завороженно вглядывался в отражение лунных бликов на зыбящейся поверхности озера.
Четкую шеренгу чугунных столбиков внезапно прервала одинокая лиственница. Не успела она промелькнуть, как я увидел в озере свет.
Удар-сигнал во лбу как бы подтвердил мое предположение, и я попросил Бонжура остановить машину. Йооп сразу же запротестовал: ему-де хочется домой, а меня, видимо, обманули лунные блики. Я возразил, что лунный свет нынче, смотрите-ка, определенно с зеленоватым оттенком, а свет, который бросился мне в глаза, был какого-то странно красноватого цвета и косым лучом вырывался из воды у берега. Полари, всем своим видом выражавшая торжествующее материнство, обнимая полусонную Ксану, предположила, что это фонарь рыбака. В чем я из-за сильного ветра очень и очень усомнился. Йооп настаивал на своем: лунные блики; но тут и Ксана высказалась против моего пожелания, глухо, вяло и сонно пробормотав мне в спину:
— Аль…ерт… Мал…ыш… Домой, домой.
Миновав озеро, Бонжур направил машину не по ответвлению шоссе, ведущему к курорту — обычной дороге де Коланы, — а поехал к «Акла-Сильве» через лес Сувретты и мимо отеля Пьяцагалли; на воротах моста нам кивнул зеленоглазый бидермейеровский фонарь, словно бы его подтолкнула рука сторожа. Тен Бройка со сдержанным вздохом удовлетворения отметил, что окна дома плотно занавешены, фасад же ярко освещен (видимо, устроить такую иллюминацию он приказал кухарке Уор-шлетте). Из кармана на дверце машины он вытащил шерстяной шарф.
— У Бонжура был сегодня трудный день. Поэтому, Требла, берите «крейслер» и езжайте в Понтрезину. Бонжур завтра приведет его назад. All right?[114]
Из глубины машины послышался женский шепот, потом прозвучало решительное «нет!», высказанное Полой.
— Ксана-золотце что-то не очень хорошо себя чувствует. Я считаю, им надо ночевать у нас.
Тен Бройка был как будто согласен. Пока он на своем неуклюжем голландско-французском диалекте прощался с Бонжуром, я помог Ксане выбраться из машины.
— Тебе нехорошо?
Она бессильно прильнула ко мне. Холодный ночной ветер шумел листвой ольхи, серебристой ольхи «Акла-Сильвы», и развевал Ксанину косынку. «Подмигивающая» луна освещала ее необычно бледное лицо, точно высеченное в минуту благоговейного раздумья, едва намеченную улыбку, сузившую глаза до щелочек. Она шепнула глухо, чуть шевельнув губами:
— Да, Пилотик, мне не очень хорошо. Но это пустяки. Может, это даже хорошо, что мне не очень хорошо. Даже хорошо.
— Последствия бронхита, — вмешалась Полари. — Вниз-вверх по горам, вот девочка и переутомилась. Сейчас уложим ее в постель, и завтра наша красавица будет свежа как роза.
— Bonne nuit, messieursdames, — попрощался Бонжур.
— Bonne nuit, Bonjour[115], — попрощался Йооп, взял Сирио на укороченный поводок, вступил на крытый мост и, отомкнув патентованный замок, подождал, пока женщины и я не вошли в сад, и запер ворота. Я понес Ксану по каменной лестнице, опасаясь, как бы она не заснула у меня на руках, и никак не мог сказать ей, что я задумал, а Полари отперла дверь и забрала у меня Ксану.
В дождевике, мучимый безостановочным, хоть и едва заметным, тиканьем во лбу, я стоял на лестнице меж ярко горящих фонарей, дожидаясь тен Бройку. Тот, поднявшись, отпустил Сирио:
— Марш!
Юный спаниель сонно заковылял в дом.
— Йооп, — сказал я, — ловлю вас на слове. Одолжите мне машину.
4
Тен Бройка удивился.
— Вы собираетесь один ехать в Понтрезину? Я полагал, что и вы переночуете у нас.
— С удовольствием, большое спасибо. Но я бы хотел еще разок быстро смотаться на озеро.
— Па озеро? Смотаться? Сейчас? Вам мало на сегодня автогонок?
— Так вы даете мне «крейслер» на полчаса? — вопросом на вопрос ответил я, маскируя вспыхнувшее нетерпение подчеркнутым дружелюбием.
Теперь он стоял меж фонарями; из-под козырька его дорожного кепи на меня блеснули солнечные очки, бессмысленные сейчас, словно деталь маскарадного костюма.
— А вот оно что. Вы, стало быть, хотите еще разок взглянуть на свет в озере. На это чудо природы. А вернее говоря — в чем я готов держать пари, — на плод вашей возбужденной фантазии.
Формулировка, должно быть, вполне его удовлетворила. С самодовольно-снисходительным видом он вошел в вестибюль, отворил стеклянную дверь в празднично освещенную каминную, на стене которой вспыхнули красные шаровары «Спаги», и показал:
— Voilà[116]. Предлагаю выпить перед сном по рюмке виски с содовой. Это успокоит ваши нервы.
— Пожалуйста, вызовите мне такси по телефону.
— О-мм. Подытожим. Сперва вы пытаетесь мне внушить, что моего «Спаги», чего доброго, украдут. Затем слышите душераздирающий вопль с глетчера, которого никто, кроме вас, не слышит. Затем…
— …принимаю шофера за священника, затем не рискую въехать с вами в чернорубашечную Италию, углядев там некую возможность ареста, затем, не иначе как под влиянием луны, вижу какой-то обманчивый свет в Кампферском озере, знаювсе-знаювсе. Даете мне машину, Йооп, или нет?
Тен Бройка прикрыл за нами дверь. Первым стал спускаться по саду, ни слова не говоря, позвякивая ключами. Мы снова прошли по мостику, под качающимся фонарем; заперев за нами ворота, Йооп вытащил шарф и обмотал его вокруг шеи, после чего, придерживая за козырек кепи, зашагал рядом со мной; мою пелерину вздувал ветер, шаги наши едва были слышны в неистовом шелесте серой ольхи, а наша походка чем-то напоминала моряцкую — враскачку. В эту беспокойно-обманчивую, зеленовато-бледную лунную ночь все вокруг — не только верхушки деревьев — раскачивалось или симулировало качку, даже угрожающе близкий, мерцающий чернотой массив Роза-ча, над которым сквозь мчащиеся тучи покачивалась яйцевидная луна; и одинокая лампочка над гаражом тен Бройки раскачивалась, хоть и была прикреплена наглухо; и освещенное окно над воротами в гараж. Когда же мой провожатый их отомкнул, порыв ветра рванул тяжелую створку, и она, отлетев, громко скрипнула.
Бонжур, в белой рубашке, высунулся, тоже будто раскачиваясь, из окна.
— Tout va bien, Bonjour! — крикнул ему Йооп. Ветер заглушил и точно оскопил его голос, и он залепетал как-то странно: — Allez vous coucher![117]
Он включил свет в гараже, молча подал мне ключ от машины. Я протиснулся мимо громадного «австродаймлера» к «крейслеру», вывел его, не слушая поучений Йоопа, задним ходом из гаража:
— Осторожно! Держитесь левой стороны! Ле-во-ой!..
— Я принципиально держусь левой стороны, — попытался я пошутить, чтобы отделаться от тревоги, — приношу глубокую благодарность за машину.
Но тен Бройка, заперев ворота гаража, уселся рядом со мной и вытащил из кармана на дверце меховые рукавицы.
— Вы едете со мной, Йооп?
— Да, присмотрю за вами и уличу вас.
— Вот как!
— Уличу в… как это называется… в лжепророчестве.
Я уже вел машину по прибрежному шоссе.
— И в нашем озере нынче ночью горят огни. Пропасть обманчивых огней. — Йооп попытался продемонстрировать иронию.
Я покосился на озеро, оно тоже покачивалось, волновалось. Тихое глубокое Морицкое озеро обычно напоминало спокойный глаз под насупленной бровью Менчаса. А сейчас хоть волны не пенились, но били о наш берег с силой морского прибоя, и на их гребнях зеленоватыми искрами вспыхивал и разливался лунный свет, взблескивал и искрился обманчивыми огнями.
Ветер, врываясь в подземный туннель у вокзала, гудел низко и глухо, а на «мосту вздохов» у гостиницы при почте завывал, точно орда ошалевших в лунную ночь котов.
— Скажите, Требла… а не кричит там кто-то?
— Нет, это ураган «Малойя», как его здесь называют. А ведь эти места защищены лесом Сувретты. Вот проедем дальше, у Кампфера будет жутковато.
— Да, но… вы же едете не к Кампферу. Куда это вы, собственно говоря, направляетесь.
— Прошу вас, Йооп, пять минут терпения.
Улица в Санкт-Морице, с которой начисто вымело все живое, раскачивалась в колеблющемся свете трех висячих фонарей. Ни одной летучей мыши вокруг них. Мы промчались по переулочкам, мимо темного полицейского участка, мимо до времени погасившего сегодня огни углового кафе господина Бенедета Кадуф-Боннара. Площадь Шульхаусплац, у горы, была все-таки защищена от ветра; тем призрачнее казалась в ее квадрате игра света и теней от пробегавших по ночному небу туч. На протестантской церкви в ту самую минуту, когда я подъехал к дому адвоката, глухо прозвучали удары, а им будто вторили чьи-то стоны — одиннадцать.
