Ульрих Бехер - Охота на сурков
Как ни утеснял капитан Грубаский Джаксу, однако ж ничего поделать не мог, когда спустя год того отправили в Грац на экзамен офицеров запаса и он вернулся оттуда в первом офицерском чине — «одногодичник-вольноопределяющийся взводный командир в звании фейерверкера, назначенный к прохождению практики с целью перевода в кадровые офицеры». И все-таки Грубаский сорвал производство Джаксы в лейтенанты, аттестовав его как «пригодного» вместо «в высшей степени пригодного». Но Косто взял отпуск и отправился к Янко Пеячевичу, под командованием которого служил его отец. Тот похлопотал за него перед двумя своими венскими кузенами, фельдмаршал-лейтенантом графом Юкскюль-Гилленбандом и викарным епископом («перед Икспуп-пластырьбантом и блудавым епископом»). Благодаря подобной протекции сын капрала был произведен в артиллерийские лейтенанты, а капитан Грубаский к тому времени получил чин майора.
Майор Грубаский — истязатель, служака и игрок, сорокасемилетний «старикан»: седовато-рыжая борода прикрывает зоб, красный бугристый нос — вовсе не следствие алкоголизма, густой бас, срывающийся в команде на фальцет, — словом, дубина стоеросовая.
После императорских маневров в Беловаре лейтенант Джакса сменил артиллерию на кавалерию и выиграл первые скачки в Сиссекской степи, а его рыжий жеребец Кад стал победителем в охотничьем паркуре — с охотой ничего общего не имеющем.
После многочисленных «любовных приключений и дуэлей» Джакса влюбился в примадонну Бургтеатра, гастролировавшего в Аграме. Не одну ночь напролет он катал ее на четверке цугом вокруг крепости и в конце концов твердо решил жениться на предмете своего поклонения. Императорско-королевским офицерам, желавшим взять в супруги актрис, требовалось на то высочайшее разрешение. Но к тому времени, когда его по этому поводу вызвали в Вену на аудиенцию, знаменитая актриса давным-давно позабыла маленького лейтенанта из балканского гарнизона. Ему ничего другого не оставалось, как, натянув на себя парадный мундир, отправиться в Хофбург и изложить престарелому, уже тогда престарелому, императору наскоро изобретенную бессмысленную просьбу: она касалась исследования морского дна в районе архипелага у острова Хвар.
Флигель-адъютанты разъяснили мне, что к императору можно обратиться либо по-военному: «честь имею доложить», либо на придворный манер: «всеподданнейше прошу»; в конце аудиенции можно по-военному удалиться — «кру-угом/», а можно — пятясь спиной (гражданским лицам предписывались три придворных поклона). Дверь из зала откроют лакеи.
Лейтенант Джакса обратился к императору, уже с утра многие часы стоявшему со склоненной головой: «честь имею доложить», а удалился на придворный манер (будучи солдатом — без поклонов), и тут-то обе его восьмигранные шпоры врезались в дверь: лакеи опоздали ее открыть.
Пришлось им — под застывшим взглядом монарха — вытаскивать Джаксу из двери.
Внезапно император, недвижно до сих пор стоявший, издал какой-то звук, будто коротко кашлянул.
— Его величество, кажется, чуточку простудились, — шепнул один из лакеев пострадавшему просителю, когда огромная раздвижная дверь скрыла его наконец от высочайшего внимания. По Джакса знал: старик смеялся.
Любовная драма отравила Джаксе удовольствие службы в аграмском гарнизоне: он подал просьбу о переводе в императорско-королевскую тренерскую школу верховой езды и фехтования в Винер-Нойштадте: младшим тренером.
— Езжайте с богом, — проворчал майор Грубаский на прощание.
Поскольку пунктиком его было — требовать от подчиненных дословного повторения своих приказов, Джакса рявкнул в ответ:
— Слушаюсь, ехать с богом!
Глаза майора застыли в две грязные ледышки.
Следующим летом в Пратере случилось, что через живую изгородь кафе «Зимородок» перемахнул всадник в мундире, увенчав свой прыжок в гущу испуганно заахавших и тут же разразившихся аплодисментами посетителей — среди которых сидел брат директора будапештского цирка Ратай, — превосходно выполненной левадой.
— Господин лейтенант, если когда-нибудь вам придется выйти в отставку, приходите к нам, — предложил ему прославленный знаток цирка, — Ратай сделает из вас звезду!
Джакса пустил лошадь рысью и выехал, задумчиво усмехаясь, на аллеи Пратера.
Со временем он вернулся в свой полк: уже обер-лейтенантом, между тем как Венцель Грубаский остался майором. Сокращение дистанции между чинами Грубаский счел непростительной дерзостью.
Этажом выше прежней квартиры Джаксы поселился чахоточный преподаватель гимназии, с которым Джакса любил при случае поболтать о Лукиане. Однажды ночью пьяная орава офицеров, «зафрахтовавшая» цыганскую капеллу, дурачась и распевая песни, ввалилась к Джаксе; вспугнутый со сна педагог высунулся из окна и пожелал солдатне провалиться в преисподнюю.
Офицер, оскорбленный в присутствии третьего лица словом или действием, обязан незамедлительно отомстить за оскорбление имеющимся у него холодным оружием.
Оснащенный подобным «кодексом чести», капитан, старший по званию в этой пьяной компании, обнажил саблю. Джакса удержал его и рекомендовал возмущенному педагогу тотчас извиниться. Что тот, заикаясь, поспешил сделать. Инцидент казался исчерпанным, но дал, однако, майору Грубаскому желанный повод созвать полковой суд чести. Против обер-лейтенанта Константина Джаксы было возбуждено «дело» в связи с тем, что он воспрепятствовал старшему по чину осуществить право на «защиту чести».
Джакса «держался перед судом чести, как клоун»; он был уволен из армии и переведен в резерв. Казалось, Венцель Грубаский может торжествовать победу.
Спустя год и три месяца в Аграм возвратился, проведя часть отпуска в Будапеште, уланский ротмистр и, хохоча, рассказал в казино о новехоньком аттракционе, который публика ежевечерне встречает с восторгом и который ему также довелось лицезреть в цирке Ратая: клоун-наездник, именующий себя «Полковод Полковин». Его нос-картошка размалеван фиолетовой краской, пышные рыжие усы и борода скрывают огромный зоб; он нацепил на себя исполинскую саблю и фантастическую форму, кивер которой, увенчанный черным конским хвостом, кофейного цвета мундир и небесно-голубые шаровары чертовски смахивают на форму тринадцатого полка артиллерийского корпуса Лобковица. Клоун, с чрезвычайной важностью подходя к коню, внезапно резко спотыкается о собственную саблю, подлетает вверх и, сделав сальто, оказывается в седле; хрипло-гнусавым басом он ругается так, что лопается его зоб — обычный воздушный шар. В подсумках его жеребца припрятан реквизит: труба, головные уборы и всевозможные знаки различия. Да, он не только полковод, но и полковой трубач, который так фальшиво трубит к атаке, что полковода трясет от ярости. Он и канонир, который вместо орудийного выстрела добивается лишь трезвона будильника. Он канонир, капрал, лейтенант, майор и полковник в одном лице, и ему удается не только чудо — ругательски ругать самого себя то резким стакатто фагота, то громовыми раскатами трубы, но еще ему удается даже сложнейший трюк иллюзионистов — перед самим собой вытянуться по стойке «смирно».
Проделывая свои коленца и кувырки, клоун показывает в то же время совершенное искусство верховой езды, высшую школу, какую и в Вене в Испанской придворной школе верховой езды показать не стыдно. Аграмский ротмистр ни на секунду не усомнился: это Косто Джакса. Однако, когда он после циркового представления пожелал узнать подлинное имя клоуна и навестить его, ему, как он ни скандалил, было и в том и в другом отказано.
Майора Грубаского, до которого дошел слух о Джаксе, едва удар не хватил. Он метал громы и молнии и дошел до военного министерства. Но отчислить из армии резервиста потому только, что тот избрал себе артистическую профессию, было нельзя. Да и за его прозвание, за бессмысленное искажение «пол-ковника-полковода» в «Полковода Полковина» (увековеченного в последующие годы подобно остротам блестящих клоунов Грока и братьев Ривель) — тоже, пожалуй, не накажешь. Ибо Венцель Грубаский, сущность которого в столь фантастической форме была высмеяна в номере Джаксы, вовсе не был полковником, напротив, он остался майором (ежели не принимать во внимание повышение его в следующий чин клоуном цирка Ратая). Тем не менее суд чести вынес решение: разжаловать.
Один из старых полковых приятелей своевременно дал знать об этом Косто, который успел перекочевать в Мюнхен — в те времена цитадель свободомыслящих художников — и выступал там с номером «Джакса и Джакса» в цирке Кроне. Когда ему вручили заказное письмо с решением суда, он ухитрился не принять его. Военное министерство отправило ему двадцать заказных писем: двадцать раз он отказывался их принимать. В конце концов документ сгинул в казенной пыли из-за укоренившейся издавна нерадивости чиновников.
