Странник века - Неуман Андрес Андрес

Вечером Ханс забежал на постоялый двор, чтобы переодеться и прихватить теплые вещи, поскольку собирался провожать шарманщика в пещеру. Открыв дверь, он без удивления обнаружил на полу лиловую записку: перед обедом Лиза отнесла в дом Готлибов стихотворение Новалиса, но Софи была не из тех, кто оставляет последнее слово за другим. Он медленно развернул записку. И улыбнулся, увидев ответное стихотворение.

(«дражайший!», заликовал Ханс),

(«о другой жизни?», оторвался от чтения Ханс, стало быть, ее теперешняя жизнь и та, что ждет ее сразу после лета, не ее мечта? то есть, возможно, она? или все-таки нет? Полноте! читай!),

(«Равным!», вот как! Ханс раздулся от гордости. Но тут же впал в сомнения: Равным в «этом», говорит она, а в «другом»? Но в чем, собственно, «другом»? можем мы быть равными и в чем-то другом? То есть равными не только в «этом», но и в «другом»? И, кстати, что означает «дражайший друг»? больше «друг» или больше «дражайший»? Нет, не могу я читать…)

(Ага. Она предлагает мне написать ответ. То есть оставляет за мной последнее слово. Это подарок? Своеобразная капитуляция? Или я, как всегда, все выдумал?)

(М-м-м. «Сердечно». Не напоминает ли это больш… Нет, пожалуй, нет. Но имя указано полностью. Она мне его вручает? Хочет сказать: я твоя? Я Софи, я…, боже, что за бред! Нужно принять ванну. Хотя нет, уже поздно. Старик давно ждет. Стало душно, или мне кажется? А что за стихотворение? Отвечу ей завтра. Черт! Или поискать что-нибудь сейчас? Нет, лучше завтра.)

Уже перед самой тропинкой к мосту свет дня начал понемногу расщепляться. Солнце легкой лессировкой рисовало на траве микроскопические вибрации. Сельский простор, умевший поглощать все городские шумы, не казался уже ни золотистым, ни зеленым. Мельницы изо всех сил отмахивались руками от ветра. По главной дороге ползли обратно в город повозки. Птицы слетались в стаи, организуя небесный свод. Ханс, шарманщик и Франц миновали Высокие ворота и теперь приближались к Нульте, оживленно журчавшей среди едва окрасившихся тополей. Дорога затвердела: колеса тележки вращались быстрей, и сапоги Ханса вздымали облачка пыли, которые Франц обследовал лишь скуки ради. Смешанный с обильной растительной пыльцой, подогретый жаром тропинок, от полей по-прежнему шел запах навоза, удобрившего землю после последней вспашки. Вдалеке за изгородями припозднившиеся батраки пахали поле по третьему кругу, отбрасывая в сторону сорную траву. Ханс удивился, услышав собственные слова: Как же хорошо за городом! А я тебе что говорил? улыбнулся старик, а ведь ты еще ничего не видел, вот дождись лета! И Вандернбург тебе обязательно в конце концов понравится.

Когда они пришли в пещеру, Ханс упросил старика разрешить ему покрутить шарманку. Сперва шарманщик отнекивался, но детские мольбы Ханса его обезоружили, и он лишь попросил: Только осторожно, ради бога, осторожно! Ханс всегда сосредоточенно следил за рукой шарманщика, стараясь мысленно воспроизводить каждое его движение. В первой пьесе ему удалось вращать ручку довольно равномерно. Шарманщик поаплодировал, Ханс рассмеялся, а Франц смущенно тявкнул. Но когда, расхрабрившись, Ханс решил сменить пьесу, где-то внутри ящика слабо хрустнули цилиндры. Старик схватил приятеля за руку, оторвал ее от шарманки и крепко, словно защищая родное дитя, обнял инструмент. Ханс, дружище, пробормотал он, прости, но правда — нет!

Я поделюсь с тобой секретом, говорил шарманщик: когда шарманка играет и крышка закрыта, мне всегда кажется, что всю эту кутерьму устраивают не молоточки, а герои музыкальных пьес. Я представляю себе, как они поют, смеются, плачут, бегают между струнами. И благодаря этому лучше играю. Потому что, поверь мне, Ханс, внутри у нее есть жизнь. Что-то вроде сердца. А когда наступает тишина, я так хорошо помню ее звук, что иногда не сразу понимаю, остановился я или продолжаю играть. Ведь музыка уже здесь, в голове, и тут ничего не поделать. На самом деле воспроизводить музыку не так уж важно, понимаешь? важно ее слушать. А если слушать, музыка всегда найдется. Мы все несем ее в себе. Даже те, кто мчится по площади, ни разу на меня не взглянув. Инструменты играют именно с этой целью, чтобы нам ее подсказать. Бывает, я прихожу на площадь, начинаю играть, и мне вдруг кажется, что я только что проснулся в том же месте, которое видел во сне. Слава Богу, есть Франц, он помогает мне понять, во сне я играю или наяву, ведь когда шарманка играет по-настоящему, Франц настораживает уши и поднимает голову. Ему очень нравится музыка, особенно менуэты, менуэты он обожает, эта псина вообще неравнодушна к классике.

Ханс и шарманщик вышли провожать закат. Завернувшись в шерстяные одеяла, они сидели у входа в пещеру, как два часовых. Кроны тополей пронизывал солнечный свет, он вплетался между ветвями, свивал красные гнезда. После долгого молчания шарманщик вдруг опять заговорил. А что такое звук? сказал он, звук похож на цветы внутри цветов, на что-то внутри чего-то. А что есть внутри звука? откуда берется звук внутри звука? Почем мне знать! Микеле Бачигалупо, помнишь, я рассказывал тебе о Микеле? так вот, он говорил, что каждый произведенный нами звук — это способ вернуть пространству то, что когда-то оно дало нам. А эта мысль что означает? Опять же понятия не имею, правда! Мне кажется, музыка существовала всегда, понимаешь, музыка звучит сама по себе, а музыкальные инструменты просто пытаются ее подманить, уговаривают спуститься на землю. Как забавно, сказал Ханс, я примерно так же представляю себе поэзию, но горизонтально (горизонтально? удивился старик), ну да, я думаю, что поэзия подобна ветру, который вы так любите слушать, и что она прилетает и улетает, что она никому не принадлежит и общается только с теми, кто рядом. Не думаю, что слова спускаются с небес. Скорее, они похожи на странствующий почтовый экипаж. Потому-то я и верю в путешествия, понимаете? (Франц, одернул собаку шарманщик, уймись, не кусай чужие сапоги!), то-то же, Франц, сиди смирно! все путешественники в душе поэты и музыканты, потому что идут вслед за звуком. Это я понимаю, сказал шарманщик, я только не понимаю, зачем идти вслед за звуком, если можно сидеть на месте и внимательно слушать, как это делает Франц, когда ему кажется, что кто-то подходит к пещере, просто ждать, чтобы звук приблизился сам, а? Дорогой мой шарманщик, сказал Ханс, погладив старика по плечу, мы снова столкнулись на той же дилемме: идти или оставаться, двигаться или стоять на месте. Ну что ж, улыбнулся шарманщик, тебе придется согласиться, что хотя бы в этом вопросе мы топчемся на месте. Сдаюсь! улыбнулся Ханс.