Птичка польку танцевала - Батлер Ольга Владимировна
Спустившись в подвал собора, Рокоссовский застал там местное руководство. Секретарь обкома, работники горкомов партии и начальник политуправления фронта укрывались в храме в ожидании Красной армии. Они очень обрадовались, увидев генерала.
– Товарищи, приехал командующий!
Рокоссовский сообщил, что он теперь генерал без армии.
В подвал вбежал еще один партработник. Он только что побывал на колокольне. Задыхаясь и поправляя свои очки в сломанной оправе, мужчина сообщил, что видел фашистские танки. Ему не поверили, секретарь обкома даже обвинил его в подслеповатости ипаникерстве.
Они вместе поднялись на колокольню. На окраине города разрастался густой столб дыма, это горела вяземская нефтебаза. А к повороту на Вязьму приближались немецкие танки. Из своих пушек и пулеметов они расстреливали все автомобили, которые выскакивали из города. Рокоссовский приказал немедленно готовиться к отъезду.
На извилистой улочке Вязьмы навстречу его ЗИСу выехал немецкий танк и уже нацелился на машину генерала, но она успела нырнуть в переулок. Судьба хранила Рокоссовского. Потомок шляхетского рода станет маршалом Победы.
А пока что, в очередной раз избежав смерти, он начал возвращать себе армию. Его штабами сделались перелесок в нескольких километрах от Вязьмы и насквозь промокший блиндаж, недавно принадлежавший тыловикам. Выполняя приказы Рокоссовского, офицеры выводили солдат из окружения.
Гитлер ожидал быстрой победы над Красной армией. Ее маршалов он считал бездарями, ее солдат – примитивной массой. Но именно эта простая масса и начала преподносить неприятные сюрпризы. Людская река разбивалась на ручейки, пытаясь прорваться через линию фронта. Красноармейцы сутками шагали без еды и сна. Поджидая их, немцы размещали своих автоматчиков в несколько линий на большаках и в тихих с виду деревушках. А русские соединения уже без всякой команды продолжали идти, сминая врага, падая сами, понимая, что или они, или немцы останутся на этой земле, другого не дано. Десяткам тысяч так и не удалось прорваться к своим. Окруженные под Вязьмой, они сражались еще две недели. То были очень важные недели, потому что время теперь работало против немцев. Их «Тайфун» терял свою мощь с каждым днем.
На облетевшем мокром кусте краснели сочные ягоды. Анна не знала их названия. Она протянула к ним руку, чтобы сорвать, но передумала. В лесу снова было тихо, лишь высоко над макушками раздавался крик летевших к югу журавлиных стай. И можно было поверить, что нет никакой войны, если бы не израненная лошадь, которая стояла, прислонившись к дереву. Из ее глаз катились мутные слезы.
Дорога тянулась вдоль кромки поля, мимо речки, там чернела сгоревшая мельница и лежал убитый мельник. Анна добрела до деревни, но деревни больше не было. Остались печи с кирпичными трубами и дымящиеся обугленные бревна, из-под которых вырывались язычки пламени. Между пепелищами копошились в земле куры, бродили ставшие в одночасье беспризорными козы и свиньи.
Сохранилась только одна изба на отшибе. Пекарская зашла внутрь, потерянно посидела на лавке, потом бесцельно походила, задевая какие-то чугунки, деревянное корытце, спотыкаясь о кольцо на крышке погреба. Она увидела ведро с чистой водой, зачерпнула ковшиком, напилась, умылась и без сил упала на украшенную подзорами и горой подушек кровать.
Ее разбудили голоса. На улице красноармейцы затаскивали в сарай пулемет. Их товарищи направлялись к избе, неся на шинели раненого. Солдаты не удивились горожанке. Конечно же, они не признали актрису в измученной женщине с запавшими глазами и в кое-как отчищенном от грязи пальто. Уложив раненого на кровать, они лишь поинтересовались, одна ли она здесь, и попросили помочь с перевязкой.
У бойца на ноге зияла глубокая рана. Анне хватило одного взгляда на кровавое месиво, из которого торчала уцелевшая кость, чтобы, пошатнувшись, вцепиться в край стола. Красноармейцы поняли, что медсестра из нее никудышная, и поручили заняться другими ранеными.
Пекарская разорвала полотенце, стала неловко бинтовать руку пожилому ополченцу. Повязка никак не получалась.
– Давайте лучше я, – сказал молодой боец, которому надоело ждать своей очереди на перевязку. Он был легко ранен в голову, его стриженные ежиком светлые волосы были окрашены кровью.
Парень отобрал у Пекарской полоску ткани, ловко смотал ее. Одной рукой он разматывал бинт, другой придерживал его на руке пожилого, расправляя ходы.
– Снизу вверх надо. Вот так…
– Я с германцами воевал в Первую мировую, – сообщил им пожилой. У него были пшеничные усы, как у солдата царских времен. – Тогда Бог миловал, без ранений обошлось. Только в плен угодил. Три года в Германии прожил.
– Ну, и как они? – спросил молодой.
– Кто? Германцы-то? В бою упорные, крепкие. А в плену терпимо к нам относились.
Заметив, что молодой недоверчиво покачал головой, он добавил:
– А что… Мы христиане, они христиане… Мы под конец в Германии свободно жили. Некоторые даже на немках женились.
Молодой усмехнулся, закрепляя повязку на его руке.
– И кем же ты у них работал, дед?
– Кем-кем… По специальности работал, я портной, мастер мужского пальто, – с достоинством ответил пожилой. На его армейском котелке была выцарапана фамилия «Епифанов». – Я и зарплату получал. Меня хозяин уговаривал остаться, но мне Германия не нужна. Я и язык-то ихний не учил…
Молодой вдруг рассердился.
– Брешешь ты все!
– Да ты еще на свет не родился, когда я там был, – обиделся пожилой. – Историю по книжкам знаешь.
– Книжки тоже люди писали, – огрызнулся молодой.
Он разорвал еще одно полотенце и сам перебинтовал себе голову, соорудив из двух полосок ткани белый чепец.
На кровати заворочался тяжелораненый. Он попросил воды. Анна поднесла к его губам ковшик.
– Жарко… – пожаловался парень.
Пекарская намочила тряпку и положила ему на лоб.
Кто-то хозяйственный принес дрова, растопил печь, нашел чугунки, чтобы приготовить еду. В избе запахло тушенкой, которая варилась вместе с картошкой и пшеном из сухпайков.
Вошли еще несколько человек.
– Скоро станет тесно, как в трамвае, – пошутил кто-то.
Красноармейцы были все вчерашние гражданские из московского ополчения. Каждый хранил свое воспоминание о самом дорогом, что он оставил в Москве. Даже если их довоенная жизнь была не очень счастливой, они сейчас не признались бы в этом.
Прибыли двое новых солдат. Оба были навеселе, их никто не знал. Что-то в их упитанных лицах и повадке заставило Анну вспомнить слово «ряженый».
– Чего вы тут прячетесь? – спросили они. – Комсостав давно разбежался. Надо сдаваться.
– Да пошли бы вы, – покосился на них молодой.
– Не верите? Ну, дело ваше… Возьмите это хотя бы.
Один толстомордый вынул из кармана листовки, положил на стол. Уже на выходе из избы он значительно добавил:
– Наше дело предупредить.
На немецких листовках был изображен красноармеец, избивающий своего комиссара. Парень с забинтованной головой скомкал рисунок.
– Значит, так. Группа наша небольшая, засечь сложно будет. Прорвемся.
– На рассвете пойдем… Переночуем и пойдем, – не сразу откликнулись красноармейцы. Всем хотелось отдохнуть.
Они стали обсуждать, где бы раздобыть материю для теплых портянок. Армия не успела перейти на зимнее обмундирование. У них не было варежек, и шинели уже не грели.
Раненый слушал их на кровати, прикрыв глаза.
– Нет, сегодня же и уйдем, – решительно сказал молодой. Он уже вел себя как командир. – Только провиантом надо запастись.
– Конечно. Вон сколько на улице живности бегает!
Солдаты поели, их разморило, некоторые задремали прямо на полу.
Анна опять смочила компресс для раненого и поднесла ему воды. Парень сделал глоток.
– Вы ведь нездешняя?
Узнав, что она из Москвы, он обрадовался.
– Я из Апрелевки. Почти соседи. А кем вы работали?
Анна ответила.
