Кристиан Жак - Под акацией Запада
Ответственным за охрану обоза был воин, ранее служивший во вспомогательной армии, пришедшей на помощь Рамзесу, когда он в одиночку сражался с хеттами у Кадеша. Он хорошо знал Аша и уважал его. Подвиги Аша как дипломата и его знание местности еще больше усиливали уважение. Верховного сановника знали также как любезного человека и блестящего собеседника, но с самого отъезда он был печальным и мрачным.
Во время привала в овчарне, где животные и люди грелись вместе, воин сел рядом с Аша:
— Вы не заболели?
— Устал, не более того.
— Плохие новости, да?
— Они могли быть и лучше, но все равно, пока правит Рамзес, ситуация никогда не останется безнадежной.
— Я хорошо знаю хеттов: это жестокие завоеватели. Несколько лет перемирия сделали их еще более мстительными.
— Вы ошибаетесь. Мирный договор, возможно, будет нарушен из-за женщины. Правда, она отличается от всех других, потому что речь идет о Великой Супруге Фараона. Рамзес прав: нельзя уступать, когда под угрозой находятся основные ценности цивилизации.
— И это речь дипломата!
— Приближается старость. Я пообещал себе, что откажусь от должности, как только путешествия покажутся мне утомительными и неинтересными. Этот день наступил.
— Царь не согласится расстаться с вами.
— Я такой же упрямый, как он, и попытаюсь добиться успеха в этих переговорах. Найти мне замену будет легче, чем он думает. Среди «царских сыновей» есть прирожденные дипломаты, они превосходно послужат Египту. В нашем деле, когда гаснет любопытство, нужно уметь остановиться. Внешний мир меня больше не интересует, у меня нет иного желания, чем сидеть в тени пальм и смотреть, как течет Нил.
— Может, это временная усталость?
— Переговоры и просто болтовня меня больше не привлекают. Мое решение бесповоротно.
— У меня это тоже последнее путешествие. Наконец-то грядет отдых!
— Где вы живете?
— В деревне, недалеко от Карнака. У меня очень старая мать, и я буду счастлив помочь ей прожить спокойную старость.
— Вы женаты?
— У меня не было на это времени.
— У меня тоже, — задумчиво сказал Аша.
— Вы еще молоды.
— Я предпочитаю подождать, пока преклонный возраст погасит мое влечение к женщинам. А до тех пор буду мужественно переносить эту слабость. Надеюсь, что суд великих богов простит мне ее.
Воин разжег костер из сухих веток.
— У нас есть превосходное сушеное мясо и приличное вино.
— Я ограничусь чашей вина.
— Вы потеряли аппетит?
— Да, аппетит покинул меня. Быть может, это преддверие мудрости?
Дождь, наконец, прекратился.
— Мы могли бы отправиться в путь.
— Животные и люди устали, — возразил воин, — когда они отдохнут, то будут быстрее передвигаться.
— Я немного посплю, — согласился Аша, заранее зная, что не уснет.
Обоз пересек дубовый лес, который возвышался над крутым склоном, усеянным растрескавшимися глыбами. По узкой тропинке можно было продвигаться только гуськом. Странное чувство одолевало Аша, раньше такое чувство ему не приходилось испытывать. Он безуспешно гнал его от себя, мечтая о берегах Нила, о тенистом саде в Пи-Рамзесе, где протекут его безмятежные дни, о собаках, обезьянах и кошках, заниматься которыми у него наконец-то будет время.
Его правая рука легла на железный кинжал, врученный Хаттусили, чтобы посеять беспокойство в душе Рамзеса. Обеспокоить Рамзеса… Хаттусили плохо знал Фараона! Он никогда не дрогнет перед угрозой. У Аша возникло желание бросить оружие в реку, текущую внизу, но не этот кинжал развяжет военные действия.
Одно время Аша думал о том, как было бы хорошо упростить обычаи, стерев тем самым разницу между народами, но теперь он был убежден в обратном. Единообразие может породить чудовищ: безразличный народ, покорный бездушным государям, защищающим человека лишь затем, чтобы легче было его подавить и обезличить.
Только Рамзес способен противостоять человеческим порокам: глупости и лени, эгоизму и жестокости. И если жизнь не даст роду человеческому еще одного такого Рамзеса, то он исчезнет в хаосе и крови братоубийственных войн.
Как хорошо полагаться на Рамзеса при принятии жизненно важных решений! У Фараона не было других проводников, кроме невидимого и потустороннего. Эти таинственные силы направляли решения Фараона во благо своему народу, которому он должен служить, не думая о собственной славе. И уже тысячелетия Закон Фараонов преодолевал все препятствия и кризисы, потому что ему покровительствовал Незримый.
Когда он оставит пост верховного сановника, то соберет древние тексты о двойной природе Фараона, небесной и земной, и подарит сборник Рамзесу. Они будут говорить об этом теплыми вечерами в беседке из виноградных лоз или на берегу пруда, покрытого лотосами.
Аша повезло, очень повезло. Быть другом Рамзеса Великого, помогать ему раскрывать заговоры, устранять хеттскую угрозу… Разве можно было пожелать себе лучшего? Сто раз Аша отчаивался из-за низости и предательства, но сто раз возрождался благодаря присутствию Рамзеса, заставлявшего сиять солнце.
Засохшее дерево.
Высокое, с широким стволом и обнаженными корнями оно казалось тем не менее несокрушимым.
Аша улыбнулся. Не было ли это высохшее дерево источником жизни? Птицы находили там убежище, насекомые им питались. Оно символизировало тайну невидимых отношений между живыми существами. Кем были фараоны, если не огромными деревьями, достигающими неба, дающими пищу и защиту всему народу? Рамзес никогда не умрет, потому что его предназначение обязало его при жизни переступить порог вечности; и только знание сверхъестественного позволяло царю правильно направлять обыденное.
Аша почти не посещал храмы, но он соприкасался с Рамзесом и через космос приобщился к некоторым тайнам, носителем и хранителем которых был Фараон. Быть может, сановник Рамзеса уже устал от безмятежной жизни в тишине и покое задолго до того, как успел прожить ее, не лучше ли было оставить обыденную жизнь и вести существование затворника, чтобы познать свою душу?
Тропинка становилась крутой, лошадь Аша напряглась. Еще один перевал — и начнется спуск к Ханаану, дорога к северо-восточной границе Египта. Когда-то Аша не хотелось верить в то, что можно довольствоваться простым счастьем на земле, где он родился, вдали от шума и страстей. В утро отъезда, посмотрев в зеркало, он обнаружил первую седину; снег анатолийских гор пошел раньше времени. Знак всепобеждающей старости, которой он так боялся.
Только он знал, что его организм изможден путешествиями, риском и опасностями. Неферет, главный лекарь царства, поможет облегчить лишь некоторые недуги и замедлить ухудшение здоровья, но Аша не обладал, как Рамзес, энергией, обновляемой обрядами. Дипломат дошел до предела своих сил, и время его жизни было почти исчерпано.
Вдруг раздался ужасный крик смертельно раненного человека. Аша остановил лошадь и обернулся. Послышались и другие крики. Внизу шло сражение, с верхушек дубов летели стрелы.
С обеих сторон дороги выскочили ливийцы и хетты, вооруженные короткими мечами и копьями.
За несколько минут была истреблена половина египетских воинов. Оставшимся в живых удалось убить нескольких нападавших, но силы были неравны.
— Бегите! — посоветовал Аша воин.
Аша не колебался. Выхватив железный кинжал, он бросился на лучника ливийца, которого можно было узнать по двум перьям в волосах, схваченных черно-зеленой повязкой. Резким движением египтянин перерезал ему горло.
— Осторожно, ост…
Предупреждение воина захлебнулось в хрипе. Тяжелый меч длинноволосого великана раскроил ему череп.
В ту же минуту стрела вонзилась в спину Аша. Глава египетской дипломатии, задыхаясь, упал на влажную землю.
Сопротивление прекратилось.
Длинноволосый воин приблизился к раненому.
— Урхи-Тешшуб…
— Да, Аша, я — победитель! Наконец, я отомстил тебе, проклятому дипломату, ты способствовал моему падению! Но ты был всего лишь препятствием на моем пути. Теперь очередь за Рамзесом, который подумает, что виновником нападения является подлец Хаттусили. Что ты думаешь о моем плане?
— Что… подлец… это ты.
Урхи-Тешшуб схватил железный кинжал и всадил его в грудь Аша. Начавшийся грабеж обоза отвлек хетта. Если бы он не вмешался, то ливийцы перебили бы друг друга, деля добычу.
Аша был не в состоянии написать кровью имя Урхи-Тешшуба. Напрягая остатки покидавших его сил, он на своей тунике нацарапал указательным пальцем единственный иероглиф и умер.
Рамзес поймет этот иероглиф.
Глава 18
Во дворце царила мертвая тишина. Вернувшись из Гермополиса, Рамзес сразу же понял, что произошло нечто непоправимое. Придворные исчезли, слуги забились по углам.
