"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Наступили ежегодные празднества Фидес и Хоноса, богов верности и чести, и Клавдий решил устроить пир в честь этих давно забытых – во всяком случае, в его семье – добродетелей. Трапезе предшествовали выступления акробатов и танцоров и поэтические декламации. Все это продолжалось довольно долго, и к тому моменту, когда нас позвали к столу, мы все изрядно проголодались.

Что за славная компания! На левой кушетке мать с Клавдием, а рядом с ней – я. На почетном месте на средней кушетке расположился показавшийся мне знакомым крепкий коренастый мужчина, рядом с ним устроился Британник, а уже за ним – Октавия. На кушетке напротив моей возлежали Сенека и два незнакомца. Получалось, я не знал троих из присутствовавших за столом, что было большой редкостью на официальных сборищах и сулило хоть какое-то разнообразие в разговорах. За нами стояли еще три кушетки, на которых тоже возлежали неизвестные мне люди.

Клавдий поднял кубок и выдал бессвязную речь об истории веры и чести в нашем славном Риме. В этот момент он был еще трезв. Мать, поприветствовав гостей, также произнесла вдохновенную речь о благородных римлянах. Я не сомневался, что она не преминет сослаться на Германика, – так она и сделала. Объявила, что только-только переименовала крепость на Рейне, где появилась на свет, в Колонию Агриппина [430].

– Когда я родилась, мой благородный отец командовал тамошним гарнизоном, – сказала она. – Теперь в этой колонии обоснуются ушедшие в отставку солдаты.

Никогда не упустит возможности отвесить поклон Германику. Я протянул кубок за добавкой вина.

– Еще одно достижение Августы, – подал голос Сенека, поднимая свой кубок. – Колония, названная в честь женщины!

– Давно пора! – поддержал его возлежавший на той же кушетке широколицый мужчина. – Интересно, кто будет следующей?

Он был улыбчивым парнем, такие на званый ужин всегда приносят фляги с вином.

– О, Серен, а ты бы кого номинировал? – поинтересовалась мать. – Одну из девиц, которую вытащил из огня?

Так она поставила его на место. Как я узнал позже, это был префект вигилов [431].

– Мой кузен многих может предложить, – миролюбиво сказал Сенека. – Он у нас любимец женщин.

– Что есть, то есть, – вставил сидевший между ними глуповатого вида мужчина с обезоруживающей улыбкой. – Я знаю, был с ним в обходе.

– Но уже после того, как мы потушили все пожары, Отон, – парировал Серен, подтолкнув приятеля локтем в бок.

Отон хихикнул. Мне показалось, что у него на голове парик.

– С ним никогда не поймешь, где день, где ночь, все перемешивается…

Мать решила положить конец этому скользкому разговору.

– А теперь я хочу представить настоящего солдата и защитника Рима. – Она указала на крепкого коренастого мужчину с коротко подстриженными волосами. – Секст Афраний Бурр, только что назначен префектом преторианской гвардии.

Мужчина коротко кивнул.

– Я думал, должность разделяют двое, – сказал Британник; к этому времени голос его уже не был высоким, как у мальчишки. – Что случилось с Руфрием Криспином и Луцием Гетой?

– Куда надежнее, когда командование сосредоточено в руках одного человека, – заметила мать. – Бурр опытный военачальник. Он храбро служил в армии; был ранен в руку; к тому же ему доверена моя казна и казна императора.

Голос у матери был беззаботный, но ее взгляд говорил: «Не спорь». Британник сердито на нее посмотрел и отвел глаза.

– Защита императорской семьи и Рима всегда будет для меня наивысшим приоритетом, – отчеканил Бурр.

Не знаю почему, но я ему поверил. Может, он правда был честен? Бурр кивнул всем собравшимся, и мы выпили в его честь.

Клавдий молчал, его ничуть не задевал тот факт, что супруга делает политические назначения и открыто об этом заявляет. Да это и не шло ни в какое сравнение с тем, что он позволял ей принимать иностранных послов, – на встречах она, как равная, сидела в кресле рядом с императором. Я мельком глянул на Клавдия и понял, что он уже захмелел.

Стали вносить блюда с яствами. Фаршированные морскими ежами свиные сосцы сменяли языки цапли с медовым соусом, следом шла утопающая в остром соусе мурена. А в переменах рекой лилось вино.

Клавдий начал клевать носом. Наконец подали блюдо с невероятно ароматными фаршированными грибами. Мать насадила один на длинный тонкий нож и стала, громко причмокивая, его поедать. Я потянулся к блюду, но мать меня опередила – сама выбрала гриб на краю блюда и с ножа скормила его мне. Я втянул в себя мясистый и сочный гриб. Все это было немного странно и эротично. Мать смотрела мне в глаза, смотрела так пристально, что я не мог отвести взгляд. Потом наконец отвернулась, подцепила на кончик ножа гриб из самого центра блюда и предложила Клавдию. Тот открыл рот, словно огромная рыба, и заглотил гриб. Прошло совсем немного времени, и голова его упала на грудь – он заснул. Поначалу за оживленной беседой и сменой блюд этого никто не заметил. Но потом, когда Клавдия не смогли добудиться, мать приказала на носилках отнести императора в его покои. Она заверила гостей, что ничего страшного не случилось.

– Увы, император часто слишком увлекается вином, – сказала она. – Но завтра он очень расстроится, если узнает, что его сонливость испортила званый ужин, так что оставайтесь и наслаждайтесь вином и дружеской беседой.

Ее рука скользнула мне за спину и с нежностью меня погладила. Я понял, что никакого завтра для Клавдия уже не будет. Это произошло. Опасность, о которой я знал и к которой уже много дней готовился, подкралась совсем близко, а я не сумел ее заметить.

В голове промелькнул вопрос: «Чем был нафарширован гриб, который мать скормила мне?»

Время шло, желудок не подавал никаких признаков отравления. По крайней мере, пока. Но мать легко могла убить меня, просто решила до поры этого не делать. Что она хотела сказать, поглаживая меня по спине? «Я бы могла, но не стала. Видишь, как я тебя люблю?»

Или она так сделала, только чтобы развеять подозрения? Было бы слишком, если бы мы с Клавдием оба умерли в одну ночь.

Я встал с кушетки и, слегка пошатываясь, вышел из комнаты.

Мне не спалось. Да и как тут уснешь? Я сидел в тунике на краю кушетки и смотрел на мерцающее пламя масляных ламп. Огонь плясал, подпрыгивал и покачивался, отбрасывая тени на стены. Снаружи осенний ветер задувал в окна шуршащие листья. Хмель выветрился, и передо мной предстала ничем не прикрытая правда, которую невозможно было осмыслить. Я стоял над обрывом, смотрел вниз – в бездну моего будущего, и ничего не видел, кроме сплошного непроглядного мрака. Темнота постепенно рассеялась, небо стало серым, огонь в масляных лампах зашипел и погас.

Мать беззвучно вошла в комнату; словно призрак, заскользила ко мне и села рядом. Обняла обеими руками и положила голову мне на плечо. Ее присутствие успокаивало, в этот момент я снова был потерянным ребенком в полном опасностей море.

– Ты дрожишь, – сказала она и крепче меня обняла. – Не бойся. Ты был рожден для этого. Этот день ждал тебя.

– Клавдий умер? – спросил я.

– Да, только что. Понадобилось несколько часов, – признала она открыто. – Он не страдал. Вообще-то, он даже не проснулся, совсем как в любой другой вечер.

– Если не считать, что этот стал последним. – Я отстранился от матери и спросил: – Как ты это сделала? Дегустаторы не могли не снять пробу.

– Отравлен был только один гриб, и только я знала какой. А еще я знала, что дегустатор попробует тот, что с краю. Они всегда так делают. Предсказуемость позволяет обойти любые меры безопасности. Например, стражники, которые совершают обход в один и тот же час, – слабое звено охраны.

Получалось, ее целью был вовсе не Британник и я смотрел не в том направлении.

– А теперь послушай меня. Вот что будет дальше. Мы распространим новость о болезни императора, закроем дворец и никого не впустим внутрь. Бурр – зачем бы еще я назначила его префектом? – призовет преторианцев. Сенат станет молить богов о выздоровлении императора. Вчерашние акробаты будут его развлекать. В полдень – астрологи сказали, что это самое благоприятное время, – ты выйдешь на ступени дворца и будешь объявлен императором. Далее по порядку: преторианцы ликуют и сопровождают к своим казармам, там тебя приветствуют гвардейцы и присягают тебе как императору, ты произносишь речь и раздаешь деньги. После этого направляешься в сенат, где тебя уже официально признают императором. Произнесешь вот эту речь, – мать уверенно вложила мне в руки свиток, – подготовленную Сенекой. Мы не хотим, чтобы ты из-за какой-то ерунды, подобно Калигуле и Клавдию, оказался в неопределенном состоянии перед своим приходом к власти.