"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
Я повертел в руках свиток. Значит, Сенека тоже в этом замешан? Сколько же людей участвовали в заговоре против Клавдия? И мать уже в который раз прочитала мои мысли:
– Неудавшееся из-за неразберихи покушение на Калигулу послужило мне хорошим уроком. Я решила, что смогу все сделать сама, от сообщников одна суета. Но то, что ты станешь преемником Клавдия, было очевидно, и Сенека заранее приготовил речь для такого момента.
Мать, конечно, лгала, но делала это, чтобы заручиться моей поддержкой и заодно успокоить мою совесть.
– А теперь приготовься, сын мой. Мой сын-император. – Она встала и, наклонившись, поцеловала меня в щеку, прижала к себе мою голову. – Ты – самый молодой правитель из всех, даже Александр и Клеопатра были старше. Но ты затмишь их обоих, твое имя станет легендой. Ничего не бойся.
Когда она ушла, утренний свет уже начинал просачиваться в комнату. Наступило утро первого дня моего императорства.
Император. Я с трудом это осознавал, из-за нехватки сна и переизбытка эмоций слегка кружилась голова. Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь – она мелькает у него в сознании, словно быстро сменяющие друг друга картинки. Я умирал – прощался со своей прошлой жизнью и прежним собой. И это правда – перед глазами мелькали живые картины: корабль Калигулы, сбор урожая оливок на вилле тети Лепиды, дом Александра Гелиоса, песок на арене для тренировок, предсказание в Антиуме, троянские игры. Шестнадцать лет жизни не могли подготовить меня к тому, что ожидало впереди.
Я встал. Но возможно ли быть подготовленным или готовым к будущему в полной мере?
XXXI
Дворец стоял в тишине, словно заколдованный. Я в одиночестве шел по непривычно безлюдным коридорам. На мне была чистая туника, а под мышкой я нес свою лучшую тогу, в которой должен был появиться на ступенях дворца. В ней толпа впервые увидит своего нового императора. И да помогут мне боги выглядеть достойно правителя Рима.
В покоях Клавдия действовало другое заклятие. Мертвый император сидел на кровати, оперевшись спиной на подушки, а перед ним выступали акробаты. Либо у них всех было плохое зрение (что сомнительно), либо им хорошо заплатили (скорее всего), чтобы они не замечали, что лицо императора на протяжении всего выступления остается неподвижным.
Я подошел к изголовью постели и низко поклонился. В это мгновение я осознал всю безмерность смерти и то, насколько она отличается от жизни. Лицо Клавдия не изменилось, таким я видел его сотни раз, но оно было не живее лица мраморной статуи. Я осторожно просунул в холодный рот Клавдия монету для Лодочника.
– Прощай, отец, – прошептал я.
Он был добр ко мне, я вжал в его руку маленькое кольцо, которое он подарил мне, казалось, целую вечность назад.
– Благополучной тебе переправы, дорогой друг. Спасибо, что защищал меня все эти годы.
– Тише, он отдыхает. – У моего плеча возникла мать.
В углу комнаты стояли, обнявшись, заплаканные Британник с Октавией. Они знают или тоже ослепли?
– Не надо было мне с ним спорить, – всхлипывая, сказал Британник. – Но как я мог подумать, что это наш последний разговор?
Очевидно, он знает.
– Не важно, как и в какой момент мы расстаемся в этой жизни, все испытывают нечто подобное. – Моя мать прижала Британника к груди. – Как же ты на него похож! Ты – все, что у меня от него осталось!
Из коридора донесся шум, Британник повернулся к двери, но мать крепко его схватила. Меньше всего она хотела, чтобы кто-то увидел его в таком состоянии. Ей удалось удержать и Британника, и Октавию в комнате, а потом она передала их под присмотр слуги.
– Надевай тогу, час настал, – велела мне мать, пока акробаты заканчивали выступление.
Я послушался, и, пока вставшие в дальнем углу комнаты Британник с Октавией не видели, мы выскочили из комнаты, и мать тут же затворила за нами дверь.
– Быстрее! – решительно сказала она.
Прошагав по коридорам, мы вышли на ступени дворца, перед которым уже собралась многолюдная, окруженная преторианцами толпа.
Солнце в зените – предсказанный удачный час. Я стоял и смотрел на бескрайнюю, словно море, толпу.
Бурр, в великолепной униформе, подал знак, и тут же затрубили фанфары – их звуки отражались от стен окружавших дворец зданий.
– Император Клавдий умер! Узрите вашего нового правителя Нерона!
Наступила оглушающая тишина. Возможно, собравшиеся у дворца люди задавались вопросом: «Где Британник?» Но уже в следующее мгновение площадь накрыл рев одобрения.
Эти сладостные предвечные звуки я не забуду никогда в жизни.
Все шло в точном соответствии с планом матери. Меня в паланкине пронесли по улицам Рима к казармам преторианской гвардии. По мере нашего продвижения все шире распространялись новости и все больше людей высыпало из своих домов – они заполоняли улицы и мешали проходу.
– Нерон! Нерон! – кричали римляне.
Время от времени я протягивал руку из окна паланкина и касался их ладоней. Мой путь был усыпан цветами. Стояло время фонтиналий [432], и каждый фонтан в Риме был украшен цветочными гирляндами. Вода в фонтанах пела и журчала, но без укора за то, что люди бросали мне ее цветы.
Двенадцать тысяч солдат в казармах преторианской гвардии признали меня своим императором, а я пообещал им денежное вознаграждение, равное выплате за двенадцать лет каждому. Такова плата за императорство.
После казарм – курия и сенаторы, ожидавшие моего появления с серьезными лицами. Прибыл я туда уже далеко за полдень, и косые солнечные лучи заливали все мягким золотистым светом. И снова все прошло стремительно – именно так, как запланировала мать. Поддержка преторианцев лишала сенаторов любой возможности выдвинуть своего кандидата. Я выступил перед ними с написанной Сенекой речью. Речь, естественно, была идеальной, преисполненной уважения к сенату; в ней содержалось бесконечное множество связанных с моим правлением обещаний. Когда я договорил, сенаторы единогласно заявили, что это речь божественная и она будет выгравирована на серебряных табличках, дабы каждый новый консул прочел ее перед вступлением в должность. Так совершается переход от гражданина к всемогущему правителю: мои слова (вообще-то, не мои) отныне признавались божественными.
Сенаторы буквально завалили меня всяческими титулами, но от одного я отказался – это был Отец отечества.
– Позвольте, я сначала его заслужу, – сказал я им.
Когда мы вернулись во дворец, тело Клавдия уже куда-то перенесли. Я должен был переселиться в его покои, но только после похорон, и это меня вполне устраивало – для одного дня перемен было более чем достаточно. Стоя у окна, я наблюдал, как в темнеющем небе одна за другой появлялись и становились ярче звезды. В комнате снова зажгли масляные лампы, и так замкнулся круг этого дня.
Мать тихо вошла в комнату и встала рядом со мной. Взявшись за руки, мы молча застыли на фоне звездного неба. Говорить было не обязательно, для такого момента просто невозможно найти подходящих слов. Спустя какое-то время мать направилась к выходу, по пути оставив на моем столе свиток. Дверь бесшумно закрылась.
Я тяжело опустился на стул. Просмотреть содержание свитка или все же подождать, пока не спадет усталость после дикого напряжения? Я действительно жутко устал – можно даже сказать, выдохся. Но содержание свитка принадлежало текущему дню, и одно это делало его для меня священным. Развернув свиток, я прочел полный список отныне занимаемых мной постов и полномочий.
Верховный главнокомандующий с абсолютным контролем над всеми легионами на суше и на море, которые дважды в год должны приносить мне клятву верности. Власть объявлять войну и заключать мир.
Верховный губернатор всех провинций империи.
Народный трибун с правом накладывать вето на все решения сената.
