Странник века - Неуман Андрес Андрес
Его веки набухали, как бельевые мешки. На потолочных балках жирела паутина. Неспособные остановиться даже во сне, его измученные глаза продолжали бегать слева направо, вчитываясь в темноту.
Ему снилось, что пол вращается вокруг своей оси, что тело его — это часовой механизм, а кроватью ему служит нечто вроде водяной мельницы. Она двигалась, не продвигаясь вперед, сминала пространство в спирали, описывала круги, орбиты внутри орбит. А в самом центре закручивалась воронка. Чья-то рука махала ему из потока, взывая о помощи. Ханс шел и не шел, земля превратилась в липкую паутину, ноги подгибались, и вдруг у него не стало одной руки.
Он проснулся, словно от падения на спину. Было холодно. Очередное блеклое утро окутало комнату. Кровать показалась ему какой-то странной. Как только он понял, что ноги его лежат на подушке, а голова на месте ног, ему стало ясно, что время пришло. Вскочив с постели одним прыжком, он накинул теплое пальто и сел писать письма.
Эльза выглянула посмотреть, кто пришел, и опрометью бросилась вниз, чтобы опередить Бертольда. Столь ранний визит Лизы ее удивил: обычно Ханс присылал свои записки не раньше завтрака. Эльза спрятала конверт за вырез платья. Погладила Лизу по плечу, угостила анисовой карамелью и закрыла за ней дверь. Лиза брела на рынок, виновато грызя карамельку: до каких же пор она будет принимать сладости, как какая-нибудь малолетка?
Софи заперлась в спальне и прочла письмо. Думать она не могла. Только чувствовала острую боль во всем теле и пустоту в венах. Она яростно прикусила губу. Попыталась отвлечься, глядя в окно. Потом позвала Эльзу и сказала, что им срочно нужен предлог. Что бы там ни было, сегодня они должны выйти из дома.
Моросил дождь. Теперь он моросил постоянно. Казалось невероятным, что всего пару месяцев назад Ханс гулял здесь под ярким солнцем. Он укрылся под какими-то балконами. И стал ждать. Вода капала с его носа, отсчитывая секунды. Он поднял запястье, чтобы ее промокнуть, но в тот же момент заметил далеко впереди своего носа спешившую в мелькании зонтов и экипажей Эльзу. Он хотел помахать ей рукой, но из осторожности передумал. Его обеспокоило, что он нигде не видит Софи. Но тут Эльза подала незаметный знак (слегка вытянула шею и привстала на цыпочки), а затем повернула обратно. Ханс совсем испугался, но Эльза как ни в чем не бывало появилась снова, шагая с высоко поднятой головой, а в нескольких метрах от нее шла Софи и смотрела на него во все глаза. Эльза обернулась, сказала что-то госпоже и осталась стоять на углу улицы Точильщиков. Пока Софи подходила, пряча лицо под зонтом, Ханс чувствовал, как у него все переворачивается в желудке. То же самое чувствовала и Софи, пока приближавшиеся сапоги, сюртук и шарф Ханса становились все больше в размерах.
Хорошо, что ты смогла прийти, сказал Ханс. На то были причины, ответила Софи, сдвигая зонт назад. Они изумленно разглядывали друг друга. Софи показалась Хансу невероятно красивой и немного уставшей, похожей на актрису с чернотой под глазами. Ханс показался ей чересчур худым и довольно симпатичным со своей истекающей водой шевелюрой. Наступила пауза, словно они встретились лишь для того, чтобы разглядывать друг друга. Тогда Софи, привыкшая обороняться, переходя к практической стороне дела, заговорила первой. Эльза, пояснила она, будет ждать на том углу пять минут. Я попросила тебя встретиться именно здесь, потому что это район мастеровитых людей, и мои знакомые сюда не суются. Ханс засмеялся, но тут же стал серьезным. Я написал в издательство, что увольняюсь, сказал он тихо. А как же европейская антология? спросила Софи. Не знаю, ответил Ханс, может, как-нибудь потом. Хорошо бы! прошептала она. Еще я хотел сказать, что поговорил с ними о тебе и отправил им некоторые твои переводы и стихи, и, не делай такого лица! они хотят с тобой познакомиться. Ханс, возмутилась Софи, кто тебе разрешил? сколько раз я тебе? ладно, спасибо, сейчас мне не до этого. Но ты хотя бы подумай, настаивал он. С этим я сама разберусь, сказала она. Ты на меня очень злишься? спросил Ханс. Нисколько, сказала Софи, я понимаю, это твоя жизнь. Теперь мне нужно сконцентрироваться на своей. Но это и твоя жизнь тоже! заметил он, переводить, писать, разве нет? Это, возразила она, всего лишь мои мечты.
Стоя на углу улицы Точильщиков, скрестив руки на груди и качая головой, Эльза сверлила Софи укоризненным взглядом. Софи отмахнулась, показывая, что идет.
Послушай, заторопился Ханс, я не могу здесь оставаться, я должен продолжать свой путь, я должен двигаться, начинать сначала. Знаю, знаю, вздохнула она, куда же ты отправишься? Думаю, в Дессау, ответил он, хотя, как знать! Угу, кивнула она. Послушай, воскликнул он, пожалуйста, послушай! я знаю, ты не можешь, но я хотел бы, чтоб ты уехала со мной. Софи молчала. Глаза у Ханса загорелись. Или все-таки можешь? настаивал он, время еще есть! поедем? С удрученным, но решительным видом Софи сказала: Не кажется ли тебе, что лучше ни за кем не следовать? Ханс пожал плечами. Софи улыбнулась сквозь слезы. Эльза перешла дорогу.
Как удивительны прощания. В них, как и в смерти, есть что-то леденящее, но в то же время они пробуждают яростную жажду жить. Как знать, возможно, расставания и образуют основу той территории или возвращают нас на ту единственную, принадлежащую нам территорию, имя которой «одиночество». Как если бы каждая жизнь должна была время от времени возвращаться в эту зону, переходить некий рубеж и говорить себе: я отсюда родом, я была такая, какая я теперь? Раньше я думала, что любовь придаст мне уверенности. Но наша любовь принесла мне только сомнения. Какая я? Не знаю, никогда не знала. Теперь я осталась наедине с собой (с одной стороны я, с другой — она), и в некотором смысле это стало возможным благодаря нашему общению. Ах, любимый, боюсь, я ничего не объяснила! Надеюсь, ты поймешь меня без слов. Это нечто вроде «здравствуй» внутри «прощай», понимаешь? И конечно, острейшая боль, она прежде всего. Я заморочила тебе голову! (Но зато, может быть, смогу, пока ты разбираешься в этих строчках, ххх хххх хххх украсть у тебя поцелуй.) Ханс, ведь я увижу тебя еще, хотя бы на минуту? Если я смогла сбежать один раз, то смогу и второй. Знаешь, что сказал отец, когда увидел, что я вернулась с…
…для прощаний, как ты говоришь. Думаю, что по большей части жизнь в том и состоит, чтобы встречать событие так, как оно того заслуживает, и расставаться с ним с должной благодарностью. Подозревая, что такого совершенства не удалось достигнуть никому.
Софи, я хотел тебе признаться. Xxxx xxxx xxx xxx Раньше, когда я приезжал на старое место и встречал старых друзей, то дело всегда заканчивалось моим прощанием со всеми. Сейчас я почему-то чувствую, что со мной прощаются другие. Не знаю, хорошо это или плохо. Человек постепенно перестает бояться отбросить свой багаж, а заодно уверенность в своем праве на его содержимое.
Моя любовь (смогу ли я когда-нибудь впредь назвать тебя своей любовью?), конечно, мы увидимся. Хотя бы на несколько минут Как это устроить, мы решим. Я так многое хотел тебе сказать. В этом письма похожи на влюбленность: всегда не хватает времени высказать все, что тебе бы хотелось.
Ты спрашиваешь меня, думаю ли я о старике. Я думаю о нем каждый день. А еще я беспокоюсь (не смейся) за Франца, собаку, ты его помнишь? Не знаю, где он. Я искал его повсюду, но не…
…уверена, что домоседы гораздо больше подвержены ностальгии, чем путешественники. А ты как считаешь? Для тех, кто никуда не ездит, время ползет медленно, оставляя свою метку, след, похожий на след улитки на листке календаря. Неподвижность — это пища для воспоминаний. Ностальгия наваливается на тех, кого мы покидаем, и я знаю, о чем говорю. Ничто не повергает меня в такую задумчивость, как чьи-то проводы и вид уменьшающегося и исчезающего экипажа. А когда я поворачиваю назад, мне всегда кажется, что в этом городе я чужая. Я все время думаю о том, что было бы со мной, если б я пошла тебя провожать, и клянусь тебе, любовь моя, это было бы выше моих сил. Я даже представить себе не могу, какими глазами смотрела бы я вокруг, каким увидела бы все после того, как твой экипаж…
…потому что я тоже не смог бы этого выдержать. И тоже предпочитаю так.
Ты права, путешественники убегают от ностальгии. В пути нет времени для воспоминаний. Глаза наполнены. Мускулы утомлены. И вряд ли хватает сил на что-то еще, кроме движения вперед. Сборы в дорогу не приносят ощущения перемен, скорее они заставляют нас отодвинуть назад прошлое, пока настоящее вбирает в себя все неотложные хлопоты. Время скользит по коже путешественников. (Как поживает твоя кожа? чем она пахнет? какого цвета на тебе чулки?)
Время скользит по ней, именно так. Своей избыточностью долгое путешествие провоцирует нечто вроде амнезии, и человек думает: уже? и это все? а где же во всем этом был я?..