Странник века - Неуман Андрес Андрес

Софи под руку с господином Готлибом направлялась в сторону Оленьей улицы. Отец Пигхерцог вытянул шею, откашлялся и дважды ее окликнул. На его призыв отреагировал господин Готлиб, но не Софи. Отец и дочь подошли к священнику: он, широко улыбаясь, она с более строгим лицом, и господин Ратцтринкер откланялся, промолвив: Мы продолжим завтра. Проходя мимо Готлибов, он лишь слегка притронулся к краям шляпы. Дочь моя, воскликнул священник, я так рад тебя видеть, недавно я упоминал тебя в своих молитвах. Весьма великодушно с вашей стороны, отец мой, ответила Софи, но означает ли это, что прежде вы за меня не молились? Ах, добрейший отец мой, смущенно вмешался господин Готлиб, вам ведь уже знакомо чувство юмора моей дочери. Знакомо, знакомо, сказал отец Пигхерцог, ничего! не волнуйтесь, я молился за тебя, дорогуша (священник провел рукой по руке Софи), и за полное благополучие твоего брака, ведь ты знаешь, как я уважаю семейство Вильдерхаус и как горжусь тем, что наша пытливая и прилежная девочка, помните, господин Готлиб? превратилась во взрослую женщину и счастливо связала свою судьбу с человеком благочестивым, достойным и знатным. Премного благодарна, отец мой, ответила Софи, впрочем, еще больше двух месяцев до. Именно об этом, перебил ее священник, я и хотел с тобой поговорить: я задумался о деталях литургии, о missa pro sponso et sponsa [153], о подготовке священного храма, поскольку я, как лицо в конечном счете причастное, ты понимаешь, о чем я говорю? полагаю, что ничего нельзя пускать на самотек, учитывая тот резонанс. О! да-да, конечно! торопливо воскликнул господин Готлиб, конечно, мы почтем за честь, если вы посодействуете нам во всем необходимом, и я, со своей стороны, заверяю вас, что мы никогда, ведь это обсуждалось между нами уже не раз! правда, Софи, дорогая? мы никогда не сомневались в том, что доверим вам все почетные хлопоты о свадьбе, и, как вы правильно изволили заметить, всегда считали это само собой разумеющимся, поэтому я как раз хотел просить вас о встрече, чтобы. Конечно, конечно, улыбнулся отец Пигхерцог, времени еще предостаточно, только знаешь, о чем я подумал, дочь моя? для того, чтобы упростить подготовку, нам следовало бы возобновить наши прерванные в прошлом беседы, хотя ты от них и отвыкла, но, поскольку перед окончательным «да» предусмотрена обязательная исповедь, я тебе напоминаю, что всегда буду рад быть твоим наставником и подготовить твою душу, чтобы она приняла обряд в состоянии полной гармонии. М-м-м, промычала Софи, глядя куда-то на улицу, я учту, отец мой, спасибо. Уверен, вмешался господин Готлиб, что случай обязательно представится, хотя эти дни такие суматошные! но, безусловно, ваше предложение нам очень. Упомянутые беседы, отец, обернулась к нему Софи, предполагается вести со мной. Не вижу в тебе душевного равновесия, дочь моя, снова заговорил отец Пигхерцог, или тебя что-то тревожит? ты можешь быть совершенно откровенной, у тебя есть причины? ты чего-то боишься? Человек всегда чего-то боится, отец мой, вздохнула Софи, жизнь есть страх. Именно для этого, воскликнул священник, нам и дарован наш Господь, который приходит к нам на помощь в минуту наибольшей нужды; тебе не следует отчаиваться, все мы тянем за собой шлейф грехов, но путь к спасению всегда открыт, ты ведь знаешь: сыны человеческие рождаются грешными. Скажите, отец мой, перебила его Софи, но если сыны человеческие рождаются грешными, то как им догадаться, что они грешат? И, кстати! как насчет дочерей? нам-то что делать?

Что ты себе позволяешь! яростно цедил сквозь зубы господин Готлиб, пока они шли к Оленьей улице, как ты смеешь так дерзко себя вести! почему ты заставляешь меня краснеть? где твоя голова? что с тобой происходит? (Софи собралась ответить, когда ее взгляд натолкнулся на пылающие глаза и одеревеневшие черты смутно знакомого лица: Ламберг застенчиво улыбнулся и хотел было остановиться и поздороваться, но, увидев, что она отвела глаза, прошел мимо, держа спину очень прямо), Софи! ты вообще меня слышишь? ты меня слушаешь? (да-да, ответила Софи, я только тем и занимаюсь, что слушаю), отлично, в таком случае будь любезна отвечать, когда тебя спрашивают: ты хоть соображаешь, как ты с ним обращаешься? (с кем? не сразу поняла Софи), как с кем? с ним! с Руди! господи! да ты слышишь меня или нет? (а! воскликнула Софи, но ведь я вам уже не раз говорила, отец, что все хорошо, это просто нервы), пусть нервы, пусть что угодно, но именно сейчас ты не имеешь права так себя вести, ты должна уделять ему больше внимания, проявлять нежность и заботу (я даже не знаю, отец, чего вы хотите больше: сделать из меня хорошую жену или хорошую актрису?). Послушай! Софи Готлиб! ты знаешь, я никогда не был сторонником подобных методов, но сейчас ты явно напрашиваешься на парочку хороших пощечин! единственное, что я пытаюсь сделать, хоть и не должен, это напомнить тебе, что нельзя так холодно держаться со своим женихом и так любезничать с этим господином, или ты воображаешь, что наши гости в Салоне ничего не замечают? (извините, отец, но на что вы намекаете?), ни на что я не намекаю, этого еще не хватало! я просто говорю, я просто требую, чтобы с сегодняшнего дня ты занималась только важными вещами и уделяла помолвке не меньше времени, чем она того заслуживает (больше времени, говорите? повысила голос Софи, вам все еще мало? разве не бросила я своего любимого увлечения? разве не прекратила заниматься переводить с господином Хансом только ради вашего удовольствия? что я еще должна сделать? перестать думать?).

По мне, кхэ-кхэ, возражал шарманщик, лучше уж работать, не могу я сидеть здесь и целыми днями думать. Чего вам точно не следует делать, отчитывал его Ханс, так это таскаться по улицам в подобном состоянии. Но ведь это, кхэ-кхэ, всего лишь простуда! упирался старик. Его слова звучали глухо, словно наваленные на него одеяла душили его голос.

Не прошло и недели с тех пор, как шарманщик вернулся на площадь, и ему опять пришлось слечь в постель. Сырой ветер и непрекращающийся дождь спровоцировали новую простуду. Теперь приступы кашля не отпускали его дольше, а хрипы рвались откуда-то из самой груди. Температура не спадала. Каждая косточка ныла. Укутав старика в шерстяное тряпье, Ханс помог ему подняться и сходить по малой нужде. Из крошечного пениса с трудом капала темная жидкость, буравя первую наледь.

Если Ламберг счел возможным остановиться и поздороваться с Софи на Оленьей улице, то лишь потому, что во время их немногочисленных встреч она всегда держалась дружелюбней, чем он ожидал. Вообще-то, он имел вполне определенное мнение обо всех вандернбургских семействах вроде Готлибов: имя и дорогие тряпки значили для этих господ гораздо больше, чем люди и поступки. Он никогда не доверял Софи, но простота, с которой она держалась в пещере, заставила его частично пересмотреть свои взгляды. Потому-то и было ему сейчас так обидно: в первый же раз, когда он решился ей улыбнуться и подойти, она прошла мимо, совершенно его проигнорировав. Рассказать об этом Хансу, когда придет в пещеру? Нет, все равно Ханс ее оправдает. Какой же я идиот, говорил он себе, раздраженно шагая по мосту, ничему меня жизнь не учит.

Ламбергу шарманщик показался не таким бледным, как накануне, но еще весьма далеким от выздоровления. Увидев его, старик выронил ложку и попытался встать. Ханс мягко его удержал и снова плотно укутал. Альваро, который и сам только что приехал, протянул Ламбергу бутылку водки. Ламберг отказался таким резким жестом, что напугал Франца. Мальчик мой, пожурил его шарманщик, водке не говорят «нет», это даже собаки знают! Ламберг позволил себе второй раз за день улыбнуться, сел возле тюфяка и поднял бутылку.

Пламя костра сгибалось пополам. Холодный воздух влетал и вылетал через вход пещеры, как качели. Уже скрылась из виду лошадь Альваро. Уже не осталось водки. А вам? спросил Ламберг, вам что снилось? Как раз сегодня утром, сказал старик, перед тем как проснуться, я видел во сне вереницу женщин, они махали мне руками, и знаешь, что самое интересное? все они были в черном, кроме одной. Почему? поинтересовался Ханс. Откуда мне знать? ответил шарманщик, это же был сон!