Странник века - Неуман Андрес Андрес

Прежде чем за ней закрылась дверь, она обернулась и сказала: Знаешь, что меня выводит из себя? что приходится оставить незаконченной антологию европейских поэтов. Половина Хансова лица появилась в дверном проеме, и он ответил: Когда-нибудь мы ее закончим.

Раскрытая книга на столе повторяла стихи Гейне:

Мякоть послеполуденного дня плотно облепила луга. По пути к мосту Ханс видел затуманенные своды крыш и колючие башни Вандернбурга. От земли тревожно пахло дождем. Вдалеке журчала Нульте. Редкая повозка нарушала апатию главной дороги. Ханс надолго отключился от внешнего мира, но вдруг посмотрел себе под ноги и цокнул языком, вспомнив, что не прихватил с постоялого двора овечий сыр для шарманщика.

В пещере было холодно. Внутренние камни покрылись скользкой патиной. Выбежавший навстречу Хансу Франц нервно обнюхал его руки, словно чувствуя, что им полагалось что-то принести. Шарманщик и Ламберг сгребали дрок, газеты и остатки листвы. Помощь нужна? спросил Ханс, растирая руки выше локтя. Да, будь добр, ответил старик, сделай милость, сядь и вспомни, что тебе сегодня снилось, Ламберг уже много дней никаких снов мне не приносит. Ханс напряг память и понял, что не может вспомнить ни одного последнего сна: придется опять что-то выдумывать. Это меня больше всего забавляло в Рейхардте, вздохнул шарманщик, складывая хворост, он всегда приносил с собой какой-нибудь новый сон. Ты так ничего и не выяснил? спросил Ламберг, поденщики говорят, что давно его не видели. Ничего, сокрушенно ответил старик, мы все в полном неведении. Ханс подошел и помог им раздуть костер. Когда языки пламени осветили их лица, он заметил на шее Ламберга круглое пятно, то ли рану, то ли укус. Он отвел глаза и поднял лацканы шерстяного пальто.

Ламберг ушел рано. Сказал, что завтра у него тяжелый день: с осенними заказами вышла задержка, и на фабрике ходят слухи о новых увольнениях. Шарманщик обмотал шею шарфом и пошел его провожать. Через несколько минут, видя, что старик задерживается, Ханс застегнул пальто и пошел его искать.

Моросило так мелко, словно не моросило вовсе. Ханс застал старика созерцающим угасание дня. Тучи догорали медленным фейерверком. Этот дождик действует мне на нервы, сказал Ханс, устраиваясь рядом со стариком. В такое время года он всегда тут как тут, ответил шарманщик, это умный дождик, он говорит, что приближается зима, и заботится о цветах. О каких цветах? удивился Ханс, всматриваясь в жухлую траву. О тех, во-он тех, ответил старик, указывая на разноцветные точки вокруг стволов, последние осенние цветы всегда гораздо красивее весенних. Они замерли, такие разные, видя, что луч света отсекается от них, как пуповина.

Ханс вышел из кафе «Европа» и внимательно оглядел узкое русло Стекольного проезда: если он ничего не перепутал, то третий переулок налево должен вывести его на Гончарную улицу, по ней можно добраться до Герцогской, к вандернбургскому банку, а оттуда прямиком на Рыночную площадь. Правильно, это самый короткий путь. Но где же, черт побери, Гончарная? за три улицы до или после кафе «Европа»? Ханс мог по памяти нарисовать центральную часть города, но почему же так редко он оказывался прав? как могло так выйти, что?

Сумасшедший! завопил кучер с высоты пролетки, куда вас несет? Отскочив, как кошка, Ханс вжался спиной в стену и мысленно повторил: вот именно, куда меня несет? Колеса промчались, чуть не задев его башмаки. Когда экипаж скрылся из виду, Ханс с удивлением заметил в конце улицы булыжную мостовую рынка.

Сверившись с часами на Ветряной башне, он радостно убедился, что у него еще осталось время, чтобы поздороваться с шарманщиком. Он хотел послушать старика и пригласить его на кружку пива. Они давно никуда не ходили вместе и виделись только в пещере. Сначала он ничего не заметил и, не задумываясь, пошел в облюбованный шарманщиком угол. И даже когда все стало очевидно, он продолжал идти, как будто в ушах его звучала музыка. Только в нескольких метрах от края площади он заморгал и остановился. В первый момент ему показалось, что ошибся местом. Снова поглядев на башенные часы, он растерянно осмотрелся: впервые за год старика не было здесь в рабочие часы.

Встревоженный Ханс вбежал в пещеру. Он нашел шарманщика съежившимся на соломенном тюфяке. Старик попытался улыбнуться. Ханс провел рукой по его лицу. Лоб бедняги пылал, губы заледенели. Плечи мелко тряслись, а ступни непрерывно терлись друг о друга. Пронзительный кашель сопровождал каждую его фразу. Голова болит, сказал шарманщик, знаешь, кхэ-кхэ, это даже не голова, это что-то внутри, кхэ-кхэ, что-то внутри. Но как же так! воскликнул Ханс, дыша себе на ладони, здесь все промерзло! почему вы не развели огонь? Здесь не так уж холодно, ответил старик, кхэ-кхэ, в прошлом году и похуже бывало, помнишь, Франц?

Лай и кашель раздались в унисон.

Четыре следующих дня Ханс вставал рано утром (относительно рано) и приносил шарманщику завтрак и другую провизию. Заставлял его пить бульон, травяной отвар и лимонный настой от простуды. Он также принес ему одежду, но шарманщик согласился ее принять только в обмен на монеты, которые заработает, когда вернется на площадь. По мере того как с него сходило сто потов, тюфяк под ним расплющивался, но глаза постепенно яснели. Уговорить его сходить к врачу оказалось делом безнадежным. Что ты выдумал? возражал он, да притом сколько они дерут! кхэ-кхэ, и сколько врут! После нескольких попыток Ханс оставил упрямца в покое в обмен на обещание строго выполнять все его указания. И, действительно, первые два дня шарманщик беспрекословно позволял ему делать все что угодно. Был сговорчив, съедал все, что давали, и спал так подолгу, что Франц принимался облизывать хозяину бороду, чтобы тот хотя бы моргнул. Но на третий день старик вознамерился встать. Ханс, дорогой, говорил он уже без кашля, послушай, ну кто лучше меня может знать, как я себя чувствую? я искренне благодарен тебе за заботу, но, право, я в полном порядке, ведь это был просто отдых, понимаешь? на старости лет уже трудно обходиться без отдыха, и в этом-то и была моя ошибка, обещаю тебе тепло одеваться, честное слово, нет, спасибо, я уже пил, да, замечательно, я выйду совсем на немножко, да отпусти ты меня! я же не ребенок, что ты говоришь? однако такое создается впечатление, что поделать! так ты меня отпустишь? да что же это такое! Франц, кусни его за ботинок! Боже, какие мы оба упрямцы, а? Ханс!

Хансу удалось удержать его в постели вплоть до пятого дня. Но на пятый день утром окрепший и порозовевший шарманщик встал, переоделся, надел свою щегольскую шапку из толстой шерсти и вышел из пещеры, неспешно толкая перед собой шарманку.

По окончании воскресной мессы отец Пигхерцог и председатель городского совета беседовали в портике собора Святого Николауса. Опасаясь чужих ушей, они так прильнули друг к другу, что острый нос председателя почти уперся в восковой подбородок церковнослужителя. Это немного злило господина Ратцтринкера, и не только из- за дыхания отца Пигхерцога, но и из-за разницы в росте, оказавшейся сейчас слишком очевидной. Внимание священника привлекла группа выходивших из церкви прихожан. Слово «талеры» вынырнуло из-под нафабренных усов председателя, но, не обнаружив перед собой уха священника, повисло в воздухе и растаяло как дым.