Андраш Рона-Тас - Монголия. Следами номадов
Соседняя юрта выглядела совершенно городской. Родители её хозяина – пастухи в сомоне Баян-Дзюрх. Он сам работал как рабочий в мастерской в Хатгале, позже он был назначен в народный суд, где работает до сегодняшнего дня. Хозяева пододвигают мне стул, чтобы я уселся удобней. Я поблагодарил их за учтивость. Хотя удобнее было бы мне на войлочном ковре, по здешнему обычаю. Я спросил при входе, как следует сидеть в юрте. Хозяин объяснил мне, что есть много способов сидения, а каждый из них имеет своё название. Наихудшим способом является цохюрюм суудж, состоящий в том, что сперва становятся на колени, а потом садятся на пятках. Так нужно было сидеть раньше в присутствии господ или перед богами в храме, а следовательно, был это способ сидения, продиктованный смирением. Поэтому старики даже сегодня неохотно так садятся. Лучшим способом является сидение с ногами, сложенными накрест, что мы называем сидением по-турецки, а у монголов называется это дзами-линг или дзэвилдж суудж. Сидение с вытянутыми ногами – чомчадж суудж – считается за позволительную позу. Если, однако, вытянуть только одну ногу, а на другой сидеть на пяте, нужно помнить всегда, чтобы вытянутая была только нога со стороны дверей, в зависимости от того, по какой стороне сидим. Со стороны двери входит в юрту всякое зло, и вытянутая нога охраняет от него. Если вытягиваем случайно одну ногу, можно это сделать также только в сторону двери, так как вытягивание ноги в направлении северной части юрты или тыльной – это что-то большее, чем непристойность. Сидение с двумя ногами вытянутыми – это попросту недостаток воспитания, и о сидящем таким образом человеке сразу известно, что не знает он вежливости.
Монгол, главным образом, сидит на корточках, что по-монгольски называется явадж суудж (дословно: сидение пешком, двигаясь). К этой позиции не относится почти сидение на косточках. Монголы могут так, без движения, сидеть целыми часами. Я попросил хозяев, чтобы они вышли со мной из юрты и позволили мне сфотографировать все способы сидения. Я выбрал для «показа» двух мужчин, которые не носили уже традиционного монгольского наряда. Речь шла о том, чтобы я мог хорошо видеть и нарисовать их способ держания ног.
Не только способ сидения, но также осанка монгола является совершенно другой, чем у европейца. Видя кого-то, приближающегося к нам, уже издалека можно отличить, или это человек из города, или ездящий всегда на коне. Разнят их разные способы передвижения. Если ездящий всегда на коне кочевник идёт временами пешком, то верхняя часть тела его сильно наклонена вперёд, голова легко отодвинута назад, а руки заложены сзади на поясницу. Ритм его шага тоже другой, чем у человека, не приученного к конной езде.
В соседней юрте застали мы старого человека. Несмотря на то, что было ему около семидесяти лет, что у монголов считается уже за преклонный возраст, ездил он ещё на коне. В первый раз сел он на коня, имея неполных пятнадцать лет, а до этого пешком пас стада своих родителей. Как видно, здесь на севере, на залесённой степи, жизнь номадов другая. Старик уже плохо слышал, но охотно ответил на мои вопросы. Его родители имели три или четыре лошади и около пятнадцати овец, а кроме того, стадо скота. Он сам, будучи старшим сыном, как только подрос, пас коней. В одном году даже пять или шесть раз его родители меняли пастбища. Зимой прятались в лесу и ставили юрту по мере возможности у южного, защищающего от ветра подножия гор. Отдельные поселения состояли из четырёх-пяти юрт, а жили в них не родственники, но знакомые. Всегда наиболее старший, пользовавшийся наибольшим авторитетом или богатейший пастух решал, где нужно выпасать стадо, каким путём кочевать. Теперь поселения имеют выбранного начальника, который управляет целым кочевьем.
По мере того, как знакомились мы с окрестностью, моя записная книжка быстрее заполнялась вопросами, чем ответами, но, к сожалению, время наше заканчивалось, и проводники настаивали возвращаться в соответствии с маршрутом в Мурэн. Съели мы здесь ещё пышный обед из рыбы; сдаётся мне, что в целой Монголии лучше всех приготавливают рыбу в Хатгале.
С сожалением попрощались мы с этой окрестностью. Двинулись в сторону аймачного центра.
11. Кочующая земля
Вавилонская башня. Старый партизан. Борьба за свободу. Где собирают хлеб комбайном, а где руками? Грациозные журавли. Переезд паромом. Во что играют монголы? Загадка одной даты. Таинственные надписи. Снова в Улан-Баторе.
Вечером мы вернулись в Мурэн. Остановились в знакомой нам уже гостинице. Вечером посетили мы несколько юрт за городом. Перед одной из них играли в шахматы. Сейчас же нас узнали. Конечно, присели мы у играющих. Как будто были мы соседями. Во время игры мы припоминали себе «родственные» слова, потом раздавался вопрос за вопросом, а около одиннадцати часов хозяева не хотели отпускать нас домой.
На берегах Мурэна
Утром вместе с прибывающим сюда Советником Китайского Посольства мы едим рыбный суп, приготовленный по-китайски. Во время завтрака господствовало смешение языков, как под Вавилонской башней. Я говорил с советником по-английски, но Кара по-китайски. Часть городских руководителей предупредительно для нас пользовалась русским языком, но не раз дискуссия происходила на монгольском языке. Один из сотрудников китайского советника происходил из Внутренней Монголии и говорил отдалённым монгольским диалектом, а мы, венгры, объяснялись между собой часто по-венгерски. Ничего удивительного, что потом у меня было головокружение.
После завтрака поехали мы рыбачить на реку Мурэн. Напрасно пытались мы отговорить от этого наших приятелей. По-видимому, вылазка на рыбалку составляла часть здешнего гостеприимства. Остановились над рекой в романтичном углу, окружённом зарослями. Является это, по всей вероятности, местом отдыха, так как мы встретили здесь много купающихся и отдыхающих семей. Быстрое течение реки местами замедляло бег, а мелкие волны заливали прибрежный песок. Местами под крутыми обрывами образовывались небольшие водовороты, которые увлекали листья со склонённых над рекой кустов. В чистой воде хорошо были видны стаи рыб с чёрными хребтами, двигающихся в разные стороны. Проворный шофёр китайского советника сумел до полудня поймать пять больших рыб. Убегая от палящего солнца, спрятались мы в гуще и пообедали. Добрый настрой испортила нам только соевая водка, которой угостили нас в знак уважения китайцы, несмотря на то, что сами не очень охотно её пили. По моему мнению, водка из сои – наиболее мерзкий напиток, который я в жизни пробовал. Имела она 60 % содержание алкоголя, а её вкус и запах преследовали потом меня в течение нескольких дней.
