Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Такатаи-Кахи все это повторил своим людям несколько раз, чтобы они лучше запомнили и точнее передали его слова, и закончил наставления похвалой Рикорду.
Затем он в глубоком молчании помолился перед изваянием маленького каменного Будды и, положив это изваяние в небольшой ящичек, поручил наиболее любимому из своих людей, Тасимара, доставить статуэтку его жене вместе с саблей, которую тут же вынул из-за пояса, пояснив Рикорду, что сабля эта перешла к нему от его предков и теперь он посылает ее для своего сына и наследника.
Затем Такатаи-Кахи со спокойным и даже веселым лицом попросил у Рикорда водки, попотчевал ею своих матросов и сам выпил вместе с ними, затем проводил их наверх.
Тотчас же матросы доставили их в шлюпке на берег, и с «Дианы» было видно, как японцы беспрепятственно прошли в селение.
Поведение Такатаи-Кахи удивило и тронуло Рикорда. Он даже решил отпустить его на берег.
Если Такатаи-Кахи не вернется на шлюп, он сам сойдет на берег и, умея уже говорить по-японски, без посредников объяснится с начальником острова.
Приняв такое решение, Рикорд призвал к себе старшего офицера Рудакова:
— Павел Ильич, я еду на берег вместе с Такатаи-Кахи. Приказ о передаче вам командования шлюпом я написал. Если я не возвращусь, идите в Охотск и просите, чтобы правительство приняло более решительные меры к освобождению пленных.
Затем он объявил Такатаи-Кахи, что отпускает его и едет на берег вместе с ним.
— Понимаю, — отвечал японец: — тебе без письменного свидетельства об участи русских нельзя возвратиться в Охотск. Да и мне нельзя подвергать свою честь малейшему бесславию, иначе как ценой жизни.
— Во всем полагаюсь на тебя, — сказал Рикорд — Твое невозвращение и мне будет стоить жизни.
— Благодарю за твою доверенность! — воскликнул Такатаи-Кахи.
И тут он объяснил, что недоверчивость Рикорда и брошенная им вчера угроза снова увезти его, Такатаи-Кахи, в Охотск, как какого-нибудь обманщика Леонзаймо, крайне его оскорбила.
— Честь человека моего звания, по нашим обычаям, — сказал при этом Такатаи-Кахи, — не позволяет мне быть пленником в чужой земле. Знай, что на Камчатку я отправился с тобой в прошлом году по своей воле, ибо считаю, что нам, японцам, следует жить в дружбе со столь великим народом, как твой. Одни только матросы были взяты тобою силой. Но не я!
Рикорд слушал его с удивлением.
— Жизнь моя, — продолжал Такатаи-Кахи, — была всегда в моей власти. Если бы ты привел в исполнение угрозу увезти меня снова из Японии, то не увидел бы меня в живых. Вчера я даже отрезал свои волосы и положил их в ящичек, который отдал матросам для своей жены. Это было знаком того, что я умер с честью. Ожесточение мое было столь велико, что я даже намеревался убить тебя и твоего старшего офицера. Я с радостью мщения мечтал о том мгновении, когда выйду на палубу я объявлю твоим матросам о твоей смерти, а потом распорю себе брюхо бритвой, которая уже была мною приготовлена.
Смелая откровенность Такатаи-Кахи поразила Рикорда. Он воскликнул:
— Забудем о сем! Поедем вместе на берег.
И оба они сели в командирскую шлюпку, спущенную с «Дианы» на воду. Но еще не достигнув берега, они встретили шлюпку с матросами Такатаи-Кахи, которые возвращались на корабль.
Матросы рассказали, что были хорошо приняты в крепости и что там по случаю прихода русского корабля давно уже живут три больших чиновника, из коих два старших были приятелями Такатаи-Кахи.
— Вот видишь, — обратился японец к Рикорду: — все нам благоприятствует. Поезжай на свой корабль и жди моего возвращения. Это будет лучше для тебя.
После некоторого колебания Рикорд решил последовать совету Такатаи-Кахи.
Но перед тем как пересесть в другую шлюпку, он вынул из кармана белый носовой платок, разрезал его пополам ножом, взятым у матроса, и одну половину передал Такатаи-Кахи с такими словами:
— Кто мне друг, тот через день и не долее трех дней привезет мне сию половину платка[14].
Такатаи-Кахи ответил, что лишь одна смерть может помешать ему исполнить это. Он сдержал свое слово. Дела русских пленников повернулись в благоприятную сторону. На другой день он возвратился на шлюп, где Рикорд ждал его с великим нетерпением. Поднявшись на палубу, Такатаи-Кахи низко поклонился Рикорду, по японскому обычаю, и сказал:
— Все русские живы и здоровы. Болен только штурман Хлебников.
Затем он вручил Рикорду письмо губернатора из Матсмая и записку, посланную Василием Михайловичем и Муром.
Рикорд, не медля, собрал на шканцах всю команду, прочитал перед строем письмо капитана Головнина, затем передал его грамотным матросам, чтобы они прочли его сами еще раз своим товарищам.
Провожая Такатаи-Кахи, Рикорд условился встретиться с ним через несколько дней, чтобы узнать, какой ответ следует ждать из Матсмая.
Точно в условленный день Такатаи-Кахи подплыл к «Диане» на большой лодке, доверху наполненной свежей рыбой. Поднявшись по трапу, он медленно и важно сказал:
— Я слышал, что будто сюда идет судно из Матсмая с Сампео-Такакахи, а при нем курилец Алексеи и один матрос из ваших пленных. Они должны прибыть сюда сегодня или завтра.
Весть эта наполнила сердце Рикорда радостью. Отныне он мог считать освобождение своего друга как бы свершившимся» ибо в случае какого-либо возражения со стороны японцев решил предложить себя взамен его.
Сейчас он мог считать себя равноценным своему другу на случай такого обмена, ибо был уже важным для японцев лицом. В прошлом году он был назначен вместо Петровского начальником Камчатки и, по совету Такатаи-Кахи, называл себя в письмах, посланных в Матсмай буньиосу, губернатором Камчатки.
Приняв такое решение, Рикорд с тем душевным восторгом, который проявлял он с самого детства, сказал мичману Филатову, который снова плавал на «Диане»:
— Никандр Иванович, есть ли что-либо на свете выше святого чувства дружбы? Я готов поменяться с Василием Михайловичем его участью. Желаете ли вы таким же образом освободить кого-либо другого?
— Охотно! — горячо отозвался Филатов. Такатаи-Кахи, присутствовавший при этом разговоре, сказал:
— Честь вам и слава за то, что вы приняли такое решение. Но я думаю, что японцы и так освободят пленников, ибо наступили уже иные времена.
— А как узнать корабль, на котором идет сюда Сампео-Такакахи? — спросил Рикорд.
Корабль этот императорский, — отвечал Такатаи-Кахи. — Он весь красный, по бортам обведен полосой из дорогой ткани, на мачте ты увидишь большой шар, а на корме — флаг, приличествующий званию Сампео, и четыре пики с изображением птиц и восходящего солнца.
