Мойра Янг - Кроваво-красная дорога
Рабы в белых туниках, уже освобожденные от оков, толпами высыпают из бараков и стремительно несутца к открытой площадке. Мужчины, женщины, даже несколько детей. Они останавливаютца у платформы и начинают свои безумные танцы - раскачиваясь, кружась вокруг своей оси и высоко подпрыгивая над горящими урнами. Ночной воздух наполняет все нарастающая барабанная дробь.
Тонтоны — барабанщики начинают песнопения, и рабы присоединяютца к ним. Слов нет. Звуки раздаютца откуда-то из глубин их глоток. Тонтоны раскачиваютца и кружатца, рабы подпрыгивают и вращаютца по кругу.
Какое-то движение вокруг Дворца. Факелы освещают дорогу, ведущую от дома к полям.
Эпона по-прежнему не расстаетца с увеличителем и прижимает его к глазам.
— Што-то там происходит, - говорит она. А затем из нее словно дух вышибает. — О, боже, — шепчет она. — О, боже, не верю своим глазам!
— Што? — спрашиваю я. — Што там?
Ее рука трясетца и глаза навыкате, когда она передает мне увеличитель.
Как будто она только што увидела привидение.
Я навожу увеличитель на Дворец.
На ступеньках стоит Викар Пинч собственной персоной.
Мое сердце пропускает удар. А потом начинает бешено колотитца.
— Этого не может быть, — восклицаю я. — Он же мертв!
— Што? — спрашивает Джек. — Ты же не имеешь в виду того самого Пинча? Король жив?
— Да, — киваю я. — Но я же видела, он был мертв. Клянусь, он был мертв!
— Дьявола не так-то просто прикончить, — замечает Айк.
Пинч нарядился во все золотое: укороченные пышные бриджи, гольфы и туфли на высоких каблуках. Поверх всего этого он накинул роскошную золотистую мантию с отделкой из белого меха. Мантия спускаетца до самого пола и тянетца за ним шлейфом, вся усыпанная сверкающими камнями, частичками зеркал и переливающимися дисками. Сегодня на нем надет белый парик. Длинные вьющиеся локоны спускаютца до плеч и пышно взбиты над макушкой.
Его лицо так же раскрашено в золотистые тона какой-то краской с блестящими частичками. Он позирует со своей тростью, стоя на верхней ступеньке лестницы. Блики факелов играют на нем. Он весь блестит в окружающей темноте, подобно солнцу, спустившемуся на землю. Король-солнце.
Я вдруг замечаю, что он как-то всё больше опираетца на левую ногу.
Я наклоняюсь, заглядываю под сухопутный корабль.
Викар Пинч валяетца распластанным на земле, его правая нога вывернута под странным углом.
— Он сломал ногу, — говорю я. — Должно быть, это случилось, когда на него опрокинулся корабль.
Четыре мальчика-раба поддерживают края его мантии. Затем подходят два самых здоровенных Тонтона и осторожно приподнимают его. Они переносят Короля вниз по лестнице и усаживают его в сверкающую золотую колесницу, ожидающую у подножия. Мальчики расправляют его одежды. Шестеро Тонтонов поднимают колесницу на руки и начинают шествие по освещенной факелами дорожке прямиком в поля чаала.
Я слежу за ними через увеличитель, в то время как они направляютца к площадке с платформой. Колесница Пинча с трудом проталкиваетца сквозь толпу рабов, по-прежнему напевающих и танцующих. Они протягивают руки в безумном желании коснутца Короля. Тонтоны раздают направо и налево пинки и оттесняют толпу в стороны. Они поднимают колесницу вверх по лестнице на платформу и устанавливают ее в центре.
Затем поднимают Пинча; его сверкающие одежды развеваютца на ночном ветру. Тонтоны переносят его на платформу поменьше и усаживают в золотое кресло, подхватывают колесницу и уходят прочь.
У меня снова возникает то ощущение. То беспокойство, глубоко внутри, которое всегда предвещает, что произойдет что-то значительное. Не могу сказать точно, что это будет, но я должна быть готова. Такое ощущение уже бывало раньше, когда я входила в Клетку.
Дикое возбуждение. И оно нарастает.
— Давайте спустимся туда, — предлагаю я.
Пригнувшись, мы с Джеком, Айком и Эпоной бежим между рядами кустов чаала. Подныриваем под желобами оросительной системы. И достигаем края площадки.
Приседая, мы скрываемся за кустами, покрытыми настолько густой листвой, что они дают нам замечательное укрытие. Рабы, кажетца, совсем впали в безумие: подпрыгивают над факелами, танцуют, поют и кружатца, как полоумные. Меня пронзает дрожь от грохота барабанов. Топот ног сотрясает землю. Флейты пищат, а сладковатый аромат горящего чаала окутывает воздух.
Викар Пинч восседает в своем золотом кресле. По одну сторону от него стоит Де Мало, еще один Тонтон — по другую сторону. Пинч сжимает в руке нечто, похожее на большой рог. Он держит его возле рта. Я вижу, как двигаютца его губы, будто он что-то говорит, но вокруг слишком шумно из-за барабанов и пения.
ДеМало выхватывает оружие из недр плаща и выстреливает в воздух. Трижды. Выстрелы с краткой вспышкой разрывают воздух.
Это производит такое потрясение, что все разом прекращается: барабанная дробь, танцы, пение.
— Это совсем не похоже на арбалет! — шепчу я Джеку.
— Это - огнеметатель, — поясняет Джек. — Держись от этой хрени подальше, чего бы ты ни делала.
Рабы, тяжело дыша, поворачиваютца лицами к платворме. Еих лица и тела блестят от пота в огненном отблеске, а их глаза сияют безумным блеском. Пинч вещает в горн.
— Дети Света! — кричит он. — Встречайте вашего Короля!
Его голос разноситца над долиной.
Рабы орут, ударяя кулаками в воздухе.
— Ваш Король - всемогущ! Мудр! Милосерден!
Каждое его слово отзывается в ответ ревом толпы.
— Он источник жизни! Источник изобилия! Сама земля повинуетца его воли!
— Он сумасшедший, — констатирует Эпона.
— Сумасшедший, как лис, — возражает Айк.
— Дети Света! — взывает к толпе Пинч. — Сегодня! Здесь, на этом самом месте! В этот день летнего солнцестояния! Наша матерь — Солнце, высоко в небе, достигнет своей наивысшей точки силы. И сегодня! Жизненная сила Зимнерожденного Принца достигнет своей наивысшей точки! Солнце! Луна! Их сила и мощь - сила и мощь вашего Короля! Сегодня эта мощь станет единым целым! Они будут соединены огнем! И ваш Король будет заново рожден!
Он широко раскидывает в сторону руки. Рабы неистовствуют.
— Гляди! — шепчет Эпона. — Туда, где дворец!
Я смотрю во все глаза.
По лестнице спускаетца группа Тонтонов прокладывая себе дорогу. Они шествуют два по два. Первая четверка освещают путь факелами. Следующая четверка тащат на своих плечах мужчину, который лежит на чем-то плоском. В неровном отсвете факелов золотом блестит коса.
Лью.
— Это он, — шепчу я. — Это Лью. Он жив.
И внезапно появляютца слёзы. Я так долго их сдерживала. Как же долго я его искала.
