Владимир Мазур - Граница у трапа
Мой жест и слова заставили ее болезненно поморщиться. Знала, о чем идет речь.
Я выложил из чемодана пожитки и сразу обратил внимание на толстую планку, идущую по внутреннему периметру. Ни следов переклейки, ни царапинки.
Проверив чемодан на «агрегате», я внес его в досмотровую комнату. Чемодан проверять сложнее. Это не туфли, металлоискателем не проверишь. Тут можно и ошибиться — уголки железные, укрепляющие прокладки. Ловко Никитин навострился орудовать аппаратурой — золото в туфлях взял — не пикнуло. Только я да он поняли, в чем дело.
Турок чуть со стола не свалился, увидев, что я принес.
— Ваш?
— Мой, — чуть слышно ответил он.
Ну вот. Уже хоть что-то его.
Чемодан был красивый, японского производства, с удобной ручкой, оклеенный изнутри голубой бумагой. Прямо жаль портить такую вещь! Но извлечь монеты как-то надо! Да и нам все равно, в каком виде попадает место сокрытия на спецсклад. Полюбовавшись сам, дав другим полюбоваться качеством изделия, решительно поддел стамеской планку. Бумага лопнула, и с внутренней стороны деревянной планки показались круглые ячейки, в которые были намертво всажены монеты. Я ломал планку, крошил дерево, — выколачивал монеты, давал казне доход, а карантинный инспектор завис надо мной.
— С ума сойти можно! — шептал он. — Столько золота! Зачем человеку столько золота?
Турок не ввязывался в философский диспут.
Монеты сыпались одна за другой, и скоро на столе выросла внушительная горка. Надо было во что-то складывать их. Я осмотрелся, снял с полки запыленный стеклянный кувшин. Четыреста пятьдесят монет заполнили его до половины.
— Чемодан ваш. А золото? — спросил я турка. — Ваше?
— Я сказать, — решился он. — Это золото не мой. Туфли золото — мой. Чемодан золото — не мой.
— Как же так? Интересно.
— Чемодан мой. Вещи чемодан мой. Чемодан мне давать один человек. Я ему потом давать. Золото туфли — за чемодан.
— А где и кто должен был взять у вас чемодан? Этот человек из... Он тоже приехал с вами?
— Да. Он ехать пароход.
Никитин выразительно посмотрел на меня, и я понял, что надо спешить.
— Иди, я побуду здесь, — сказал Никитин.
А ведь мог бы пойти сам и записать пол-успеха на себя.
— Вставайте, — позвал я. — Вас ждут великие дела. Поищем вашего знакомого.
И тут меня охватило сомнение — а что, если турок соврал, желая свалить вину на другого? Впрочем, сейчас увидим. Если «компаньон» не успел пройти досмотр, что вероятнее всего, так как он, конечно же, захочет понаблюдать за продвижением ценностей через границу, то я отыщу его в два счета.
Турок, сумрачно глядя на свои босые ноги подошел в досмотровом зале к жене, односложно ответил на ее вопросы, надел другие туфли. Мальчик со страхом смотрел на меня. Ничего, подрастет, поймет, чем папа занимался.
Я подвел его к стеклянной стене, разделявшей залы. Сдвинув в сторонку заскрипевшие жалюзи, притянул турка за рукав.
— Ну-ка. Есть?
Турок воровато глянул в щель, какое-то время искал взглядом, потом показал на мужчину лет сорока в светлом костюме, сидевшего в дальнем углу на красной скамье.
Я подивился совпадению — красная скамья — банкрот. Банкрот на банкроте...
— Он!
Отвел турка в нашу комнатушку, где уже нервничало вызванное начальство. Карантинный инспектор, ошалев от вида золота, утолял жажду прямо из крана, хотя автомат с охлажденной газированной водой находился в двух шагах — за углом коридора.
— Хорунжий! — подозвал начальник таможни. — Что вы ходите, не заканчиваете?!
— Сейчас, — ответил я, не желая вдаваться в подробности.
— Помочь? — скромно спросил Никитин.
— Стереги!
В досмотровом зале я выловил свободного носильщика и быстро растолковал задачу.
Мой наметанный глаз выхватил в груде багажа нужный чемодан.
— По-английски говорите? — спросил пассажира в светлом костюме, отбирая у него паспорт и декларацию.
— Немного.
— Отлично. Берите вот этот чемодан и несите за мной, — приказал, следя за его реакцией. Ну и выдержка! Бровью не повел!
Отвел его в досмотровую комнату, и таможенное начальство догадалось удалиться.
Едва сдерживаясь, чтобы не наброситься со стамеской на чемодан, отбарабанил соответствующую преамбулу, услышал знакомое «нет» и перешел к практической стороне дела.
Прежде чем потрошить вещи, следовало соблюсти все тонкости таможенных формальностей.
— В декларации указано, что у вас с собой тысяча шестьсот долларов. Где они?
Пассажир посмотрел на турка, загнанного в угол, достал из бумажника несколько банкнот. Шесть бумажек по сто и одна тысячедолларовая. Вот это бумажки! Не то, что у турка! Впрочем, не отвлекаться. Пассажир в светлом костюме был невозмутим, как айсберг. Он спокойно наблюдал за моими, честно признаться, суетливыми движениями.
Посмотрим, посмотрим, как ты будешь выглядеть через несколько минут. Я вытряхивал вещи из чемодана. Пассажир, поглядывая на турка, съежившегося на табурете, вынул сигареты, не спрашивая разрешения, закурил.
— Куда направляетесь?
— В ФРГ виа Москва и Ленинград.
— В чемодане ничего не спрятано? — спросил я, ласково ощупывая толстую планку, идущую по внутреннему периметру.
Пассажир усмехнулся.
Я эффектно поддел стамеской планку, ковырнул ее. Затрещала красивая голубая бумага, заскрипели гвоздики, и перед моим недоуменным взором предстала ровная поверхность планки.
Ни-че-го!
— Зря поторопился, — вполголоса заметил Никитин. — Надо было бы сначала...
Я сам знал, что надо бы сначала. Я не знал, куда деваться от стыда. Пассажир в светлом костюме внимательно рассматривал испорченный чемодан. Стряхнув пепел на стол, спросил:
— Таможня, надеюсь, оплатит стоимость чемодана?
Я словно язык проглотил. Настала моя очередь отмалчиваться. Крыть нечем. За чемодан придется платить.
Придвинув к себе протокол турка, проверял, не напутал ли чего, лихорадочно размышлял, что делать с пассажиром в светлом костюме. Уличить его показаниями турка? Нет на это прав. Досмотр могу, устраивать же очную ставку...
— Володя, — повернулся я к Никитину. — Что дальше?
Никитин взял со стола паспорт и декларацию пассажира в светлом костюме, увел его с собой.
Я торопливо заканчивал протокол, не смея поднять голову. Так опозориться! Вот непруха! Фокусник! Но турок тоже хорош. Обманул, как ребенка.
Возвратился Никитин, ведя пассажира, который нехотя тащил чемодан. Не такой красивый, как японский, но вместительный, привлекательный.
— Как сардины в банке, — сказал Никитин. — Вскрывай, не бойся!
Через четверть часа на столе, как солдаты на смотре, стояли столбиками монеты.
