Владимир Мазур - Граница у трапа
— Как тут?
Никитин внимательно посмотрел на открытый чемодан.
— Да так... Сигареты предлагают. Коньяком угощает. Бедный человек, — проинформировал я вполголоса.
— Его улыбку рассмотрел?
— Ага... Бедный, а на золотые коронки наскреб. Чемоданы японские, фирменные. То, что они в рванье, ничего не значит.
Из-за плеча Никитина видел — турок тоже совещается с женой. Тайм-аут. Совещается или просто недоумевает, почему его так долго маринуют в духоте досмотрового зала? Мальчик хотел подняться, турок удержал его. Заболел малый?.. Вон как голову опустил. Уши торчат, шея тонкая.
— Больше надоедать не буду, сам решай. Учти, кроме пассажиров, надо Кобца подменить на проходной.
Так. Посмотреть весь багаж не удастся. Вон сколько всего — целая баррикада. Ну, а если пораскинуть мозгами? Взятка, кепка, японские чемоданы, суетливые жесты, мальчик, который сиднем сидит, и встать ему не позволяют, золотые коронки, шушуканье, деньги взаймы — прямо сборник народных примет получается. Разгадка — на последней страничке этой начинающейся истории, то есть, в конце коридора, где находится служебная комната...
Я подумал, что вот так постепенно во мне может появиться жестокость. Или бездушие. Люди беззащитны пред лицом моих полномочий. Так что же? Отпустить их?
— Знаете что, — задумчиво сказал турку, — пойдемте-ка со мной для более подробной беседы. Нет-нет, вы побудьте здесь, — остановил я жену турка. — И мальчик пусть побудет с вами.
Турок изменился в лице, зачем-то застегнул пиджак на все пуговицы, положил кепку на один из чемоданов.
— Кепочку не забудьте.
Ишь, забывчивый какой! То из рук не выпускал, то все бросает... Скучно с такими контрабандистами!
Я сгреб со стола паспорта, декларацию, драхмы и повел турка в служебную комнату, кивнув на ходу инспектору карантина и Никитину. Они пошли за нами.
В досмотровой комнате положил на стол «Акт о проведении личного досмотра».
Турок прочитал, глухо сказал:
— Ничего нет. Я ехать Казахстан. Мы бедный.
В комнате воцарилась тишина. Я невольно смутился. В самом деле — чего пристаю к незнакомому человеку? Сторож с покалеченной рукой насобирал деньжат на дорогу, прихватил жену, сына, а я извожу его вопросами. Нехорошо получается!
— Дайте вашу кепочку, — попросил Никитин.
Турок сидел несколько секунд, не шелохнувшись, затем отдал кепку.
Так и есть. Под внутренней складкой пальцы Никитина нащупали сложенные вдоль купюры. На стол легли американские доллары. Немного. Всего шестнадцать. Но и то неплохо. Значит, интуиция меня не подвела.
Но почему у бумажек такой странный вид?
— Это старые доллары, — пояснил Никитин. — Видишь, они шире и длиннее тех, что в ходу. И цвет у них немного другой.
Все знает Никитин! Эталон таможенника!
— Как их оценивать? По какому курсу?
— Не спеши. Может, еще кое-что есть.
Ну Никитин! Знает, когда вылить ушат холодной воды.
И впрямь я уж хотел на радостях оформить протокол и вернуться на рабочее место, имея на боевом счету очередную победу. А он меня носом макнул — мол, молодой, не спеши. Но где искать это «кое-что»? В каком месте?
Турок, сгорбившись, утирал кулаком глаза. Этого еще не хватало!
Как ему втолковать, что у нас другие законы, что не ценности его нам нужны, а знание того, что, когда и кем провозится через границу.
— Есть еще что-то припрятанное?
— Нет. Ничего нет.
Никитин взял со стола акт и вышел. Получение разрешения на производство личного досмотра отняло немного времени. Теперь мы брались за турка всерьез.
— Снимите туфли, — попросил я. — Да, да, туфли.
Туфли для контрабандиста — старый и самый ненадежный тайник. Если хотят что-то спрятать, обязательно заколачивают в каблуки или подметки.
Турок нехотя, долго стаскивал туфли. Поставил их рядышком, поджал ноги, как дите малое, скукожился.
С виду туфли как туфли. Не очень дорогие, на толстой подметке. Одна деталь отличает их от серийных, обычных — архитяжелые. Приблизительно на полкилограмма тяжелей, без весов чувствуется. В таких месяц походишь — чемпионом по бегу станешь. Господи, когда же они перестанут прятать в обувь? Книг не читают, что ли?
Я посмотрел на Никитина, отдал туфли. Он взвесил в руке.
— Что в туфлях?
Турок молчал. Сидел, нахохлившись, как загипнотизированный. Плакать не порывался, слезы не демонстрировал, о бедности не заикался.
Я встал и из чемоданчика в углу взял плоскогубцы, стамеску, клещи. Расстелил на столе газету, примерился, ухватил клещами край подметки. Ручная работа! Просмоленная, навощенная дратва... Поднатужился. Заскрипела кожа, затрещала дратва, столбиком взвилась пыль. Еще рывок, и тускло блеснуло золото. Моя версия частично подтверждалась — «Амур» был «почтовым ящиком». Никитин тоже сиял — доказал, что пассажиры замешаны. Интересно, кому принадлежит золото, аккуратно вклеенное с внутренней стороны подошвы? Отковыривал стамеской монеты и следил, чтобы они, падая с мелодичным звоном на стол, не откатывались далеко. Карантининспектор завис над моим плечом.
— Ваше? — показал я «нищему» турку стамеской на золотой холмик.
Он отрицательно качнул головой. Наверно, сейчас поспешно сочинял сказку про белого бычка...
Никитин хмыкнул.
Я сложил монеты столбцами по десять штук в каждом, взял бланки, копирку, скрепки. Так... Не перепутать бы... Потом опять писать и писать... Сколько всего? Семьдесят девять штук. Учитывая ухищренное сокрытие... Статья сто вторая... Передать...
— Значит, монеты не ваши? — повторил я вопрос. — Я не я, лошадь не моя, я не извозчик. Интересно получается. Сознавайтесь! Деваться некуда, — кивнул я на золото.
— Нет лошадь. Мы бедный. Очень бедный! Я пересчитал еще раз собранные «по бедности» монеты, удивился.
— Семьдесят девять. Странный счет.
Мы обыскали всю комнату, разодрали окончательно туфли на микроскопические кусочки, но восьмидесятой не нашли.
— Сколько было монет? — спросил я «бедняка».
— Вос... — начал он и тут же поправился. — Семьдесят и девять.
Проговорился-таки «бедняк».
— Так восемьдесят или семьдесят девять?
Турок не отвечал.
Я оставил Никитина с турком и карантининспектором в комнате, вышел в зал. Жена турка с беспокойством смотрела на меня, а мальчик продолжал сидеть на чемодане, как было велено, не решался поднять глаза.
— Мальчик, — тронул я его за плечо. — Дай-ка дядя возьмет этот чемоданчик.
Мальчик посмотрел на меня, на мать. Она что-то сказала ему на своем языке. Он встал.
— А вы приготовьте мужу другие туфли, — показал я на ноги. — Обувь. Понимаете?
Мой жест и слова заставили ее болезненно поморщиться. Знала, о чем идет речь.
