Александр Мацкин - Орленев
чувствует себя одинаково свободно и в минуты кульминации и
нервного подъема и в минуты упадка и гнета. Свободно, но со¬
средоточенно серьезно, не давая себе поблажки и приближаясь
к той естественности, при которой игра становится жизнью.
Американская критика, восхищаясь пластичностью игры Ор¬
ленева и силой его идентификации (то есть отожествления себя
с героем), писала, что это дарование настолько оригинальное, что
его трудно с кем-либо сравнивать. И все-таки сравнивала с Ко-
кленом-младшим, с итальянцем Новелли, с американцем Эдвином
Бутсом. Так, например, по мнению чикагской газеты (критик
Тиффэни Блейк), если орленевский Освальд «не так велик в аб¬
солютном смысле слова», как Гамлет в исполнении Эдвина Бутса,
то это потому, что «Ибсен, несмотря на его гениальность, не есть
Шекспир, равным образом и Освальд, несмотря па трагический
ужас и глубокую значительность его судьбы,— не есть Гамлет».
В масштабах же, предуказанных характером драмы, роль Орле-
пева принадлежит к вершинам мирового актерского искусства но¬
вого века. Вот почему «умные чикагские зрители поступили бы
хорошо», если бы «добились повторения орленевского спектакля»:
он дает возможность познакомиться с таким театром, который
«не всегда удается увидеть в течение жизни целого поколения».
Я не знаю, сколько раз играл Орленев «Привидения» в Чикаго,
но успех его первого выступления в драме Ибсена (театр «Сту-
дебекер», 13 февраля 1906 года) был поистине грандиозный.
В спокойном первом акте лицо Освальда напомнило чикаг¬
скому критику маску греческого трагика. Потом «под маской про¬
будилась жизнь» и появился человек во всей наглядности его
слов и действий, идущий навстречу неотвратимой гибели. Это был
живой, реальный, единственный в своем роде орлепевс-кий Ос¬
вальд, а также символ и воплощение «всех трагических Освальдов
на земле», герой трагедии в духе аристотелевской поэтики.
Роль Освальда, пишет Тиффэни Блейк, полна соблазнов, и
многие актеры реалистического направления берутся за нее,
чтобы показать свою виртуозность и попутно поразить зрителя
картиной ужаса и страдания. «Метод мистера Орленева — полная
тому противоположность», он не хочет рассматривать Освальда
как ходячую клинику, предмет его творчества — «сокровенное
чувство этой измученной души, сознание подавляющего значения
того фатума, который преследует его и в конце концов обруши¬
вается на него с сокрушающей силой» 23. В таком контексте бо¬
лезнь, уничтожающая свою жертву, только средство изображе¬
ния, цель же его — психологическая драма, бросающая свет на
нравственную основу жизни. Разные актеры в разных странах
мира играли Освальда до Орленева и будут играть после него, но
затмит ли кто-нибудь из них величие трагической поэзии рус¬
ского актера? Чикагский критик называет орленевскую трактовку
«Привидений» незабываемой и окончательной.
После чикагского триумфа Орленев поехал в Бостон и там
тоже был обласкан публикой и критикой. Настроение по этому
случаю у него было безмятежное, правда, до минуты, когда из
телеграммы, доставленной в театр, он узнал, что против него го¬
товится судебный процесс. Он встретил эту весть спокойно и по¬
спешил в Нью-Йорк, чтобы объясниться с судебными властями.
На Центральном вокзале его арестовали, едва он вышел из по¬
езда24. Формальным поводом для ареста послужил иск кассира
труппы (натурализовавшегося в Америке выходца из России),
потребовавшего, чтобы Орленев вернул ему залог в полторы
тысячи долларов, поскольку театр от его услуг отказался. Денег
у Орленева не было, и достать их было негде. Меценаты, прочи¬
тав в газетах о банкротстве Орленева, отвернулись от него, под¬
робности их не интересовали. Эти деловые американцы давно уже
были им недовольны, деньги он у них брал и вел себя незави¬
симо, как ему вздумается; рассчитывать на них он не мог. Труд¬
ность положения Орленева состояла в том, что он хотел сохра¬
нить свой репертуар и выступать в больших театрах. Совместить
такое было невозможно, и надо было чему-то отдать предпочте¬
ние: либо стать своего рода экспериментальной студией для не¬
большого тогда и мало обеспеченного слоя американской интел¬
лигенции, без надежды на сборы и коммерческий успех, либо же
не брезговать развлекательным жанром в соответствии с вкусами
среднего американца.
И он лавировал, хитрил с кредиторами, платил им по частям,
оттягивал сроки векселей, с тем чтобы выкроить какие-то суммы
для своей труппы, которая жила в Америке безбедно. Политика
маневрирования и отсрочек в конце концов кончилась крахом и
не могла кончиться иначе. Орленев попал в нью-йоркскую тюрьму,
где, по его рассказам, стал обдумывать роль ибсеновского Бранда,
точно так же как это было когда-то в Петербурге с гауптманов-
ским Крамером. А затем произошла неправдоподобная история
в духе О. Генри: прокурор, которому поручили вести дело злост¬
ного банкрота Орленева, оказался страстным поклонником его та¬
ланта и внес его долг, благо сумма была исразорителыюй (Орле-
пев в мемуарах пишет — пять тысяч долларов, па самом деле пол¬
торы тысячи). Спектакли русских гастролеров продолжались, но
набежала еще куча кредиторов, платить им было нечем, все дру¬
гие американские прокуроры не так любили русское искусство.
Апрель и начало мая Орленев провел в непрерывных хлопо¬
тах. По вечерам, когда удавалось, он играл, днем вел переговоры
с кредиторами. Это была трудная обязанность, но он превратил
ее в игру. Несмотря на скандал, а может быть, благодаря ему
сборы у труппы были хорошие. Какие-то свободные деньги
у Орленева неожиданно оказались, и «одним хлебом» он пытался
накормить толпу алчущих. И, заметьте, справлялся с положением,
хотя долгов, особенно мелких, оставалось еще много. Его инстинкт
игры был удовлетворен полностью, и, будь у него в запасе время,
возможно, он вышел бы победителем из этого испытания. Во вся¬
ком случае, когда он узнал, что какой-то читатель «Нового вре¬
мени» внес сто рублей и предложил открыть подписку в его
пользу *, он сказал, что этого читателя ввели в заблуждение не¬
добросовестные люди, которым почему-то нужно было бросить
тень на его американскую поездку: обстоятельства его были труд¬
ные, но не трагические...
В самом деле, что такое эти мытарства и житейские дрязги по
сравнению с душевной драмой, которую он пережил в ту амери¬
канскую весну 1906 года. Успех Назимовой во время их гастро¬
лей был громкий, и нью-йоркские импресарио сулили ей золо¬
тые горы, если она перейдет на американскую сцену. Английский
язык она знала уже сносно, у нее были хорошие лингвистические
способности, и какая-то мисс Маргарет Аннчин из труппы Генри
* Вот отрывок из письма, напечатанного в «Новом времени» 26 марта
(ст. ст.) 1906 года: «Может быть, те, кому доставляла эстетическое удоволь¬
ствие игра этого богато одаренного актера, захотят отблагодарить его те¬
перь и придут на помощь в тяжелой нужде на далекой чужбипе... Ему
и его товарищам приходится переживать теперь ужасные дни. Откликни¬
тесь на их несчастье!»
Миллера взялась за несколько недель поставить ее произноше¬
ние. Она была звездой-женщииой, и в этом было ее преимущество
перед Орленевым — звездой-мужчиной. Ведь писала одна амери¬
канская газета в начале 1912 года, сравнивая искусство и успех
Назимовой и Орленева (по случаю его второго приезда в Соеди¬
ненные Штаты), что «девять десятых театралов» в Америке, если
им предоставят выбор, «предпочтут посмотреть резвящуюся на
сцене Биллу Бэрк, в коротком платье, обнажающем голые ножки,
