Александр Мацкин - Орленев
страивается зал в доме Елисеева на Невском, уже известен состав
его труппы, в нее войдут Корчагина-Александровская, Уралов,
Гайдебуров, Скарская и другие. Пока идут эти переговоры и хло¬
поты, он готовится к большой заграничной поездке и день за
днем на протяжении долгих месяцев изучает и репетирует роль
Освальда в «Привидениях», самую значительную его роль тех лет.
Ибсена открыла Орленеву в один из его приездов в Ялту Алла
Назимова. Незадолго до того она прочитала «Привидения», эту
незнакомую русской публике пьесу, написанную еще в 1881 году,
и посоветовала Павлу Николаевичу сыграть роль Освальда. Она
знала, что мрачный колорит пьесы не испугает Орленева и
что осуждение лжи, трусости, ходячих мнений и старых пред¬
рассудков вызовет у него сочувствие. К тому же «Привидения»,
построенные по закону классического триединства, с одной декора¬
цией для трех актов и пятью действующими лицами, были удобны
для гастрольных поездок. На мнение Назимовой и ее вкус Орле-
нев всецело полагался, но драма Ибсена вызвала у него смутные
чувства. Может быть, потому, что в ту пору он любил отыскивать
новинки для себя сам, а не следовать рекомендациям? А может
быть, потому, что рассудительная манера великого норвежского
драматурга показалась ему слишком навязчивой? *. Во всяком
случае, пока что Орлепев заказал новый перевод безотказному
Набокову, чтобы взять у него монополию на постановку «Приви¬
дений» в пределах Российской империи.
Никто до него в России не играл «Привидений», и цензура на
протяжении почти трех лет не снимала запрета с пьесы. Орленев
стучался во все двери и ничего не добился. Набоков действовал
через своих высокопоставленных родственников в петербургских
чиновных кругах, но безуспешно. Не мог помочь Орленеву и мо¬
гущественный Суворин, хотя тоже пытался (у них возобновились
отношения, и притом по инициативе Суворина). Цензор Литви¬
нов, от которого зависела судьба пьесы, на все хлопоты отвечал
одинаково: «Пока я жив, не разрешу». Надо было найти обход¬
ные пути; удрученный Орленев, ничего не придумав, ездил по
провинции. Работу над ролью Освальда он не бросал, и посте¬
пенно она так его захватила, что впоследствии он писал: «Бессо¬
знательно тянуло к новым формам, новым веяниям. Хотелось,
чтобы эта роль не была похожа на все прежние. Хотелось полного
перевоплощения — без всякого грима» 13. Даже в Италии у боже¬
ственного озера Комо он не мог думать ни о чем другом, кроме
как о своей новой роли.
Назимова в Италии чувствовала себя как в родной Ялте, во¬
круг нее было много людей, она путешествовала, развлекалась,
знакомилась с достопримечательностями, он же сидел запершись
в гостинице и, никого и ничего не видя, разучивал третий акт
«Привидений». А если изменял своему затворничеству, то только
ради итальянских игристых вин и вермутов, от которых долго не
пьянел. Потом, вернувшись в Россию, он как-то в Пензе, листая
по привычке очередной список репертуарных повипок, разрешен¬
ных цензурой, паткнулся на пьесу неизвестного ему русского ав¬
тора, озаглавленную «Призраки». Именно так называлась в пере¬
* В интервью, опубликованном в журнале «Кольере» 16 марта 1912 года,
на которое я уже ссылался, Орленев сказал, что считает «Привидения»
«наименее поэтической из пьес Ибсепа», и добавил, что такого же мнения
придерживался Чехов. Несмотря на это, именно «Привидения» вызвали наи¬
большее число откликов во время его зарубежных поездок и принесли ему
наибольший успех.
И у Орленева мгновенно созрел
план — воспользоваться именем неизвестного автора, чтобы про¬
тащить Ибсена. Обман как будто невинный, дело святое! Ко¬
нечно, в столицах такого рода камуфляж не прошел бы. И он по¬
ехал в Вологду, город его театральной юности.
Здесь он легко нашел единомышленников — его дерзкую за¬
тею дружно поддержала труппа и ее управляющий К. 3. Пузин-
ский, человек странной судьбы, страстно преданный сцене, кото¬
рого хорошо знала старая театральная Россия. Е. П. Корчагина-
Александровская в своих воспоминаниях пишет, что «в свое
время он окончил курс Казанского университета, ряд лет был су¬
дебным следователем» и потом, пристрастившись к любительству,
стал профессиональным актером на амплуа комических старух.
«В пьесах Островского он переиграл чуть ли не все роли прижи¬
валок, старых салопниц, свах и т. д. и играл мастерски, сочно,
правдиво»14. Разные чудачества, человеческие странности, ка¬
призная игра судьбы и природы неизменно привлекали внимание
Орленева; с Пузинским он был коротко знаком и попросил его
взять у вологодского полицеймейстера разрешение на выпуск
«Призраков». Не подозревая подвоха, полицеймейстер подмахнул
афишу, и Орленев как бы на законном основании стал играть
запрещенную пьесу. Но успех пришел к нему не сразу — воло¬
годская премьера, состоявшаяся осенью 1903 года, не оправдала
его надежд.
Больше двух лет он готовился к этому дню и был так наэлек¬
тризован, что ждал бури. Публика же слушала его внимательно,
но не более того. И Орленев пал духом. Вологодские друзья гово¬
рили, что он еще не разыгрался, не вошел в роль, не почувствовал
ее вкуса и что для успеха нужно время. Орленев думал иначе,
ему казалось, что он упустил время и, пока вживался в своего
Освальда, накопил так много наблюдений, что не справился с их
избытком, оттого его игра такая разбросанная, неэкономная, не¬
слаженная. В Вологде тогда отбывал ссылку его старый москов¬
ский знакомый, известный писатель Амфитеатров, не раз хва¬
ливший его в столичных газетах. Многоопытный искушенный
театрал сказал ему, что в роли Освальда все есть — страдание,
трагедия, нравственный урок, все, кроме порядка, то есть после¬
довательности и соразмерности. Орленев послушался Амфитеат¬
рова и тотчас же убрал несколько раньше казавшихся ему важ¬
ными подробностей (паузы и жесты); роль сразу прояснилась, и
играть ее стало легче.
Вскоре, продолжая свой маршрут по северо-западным губер¬
ниям, он приехал в Витебск и нашел там сильную труппу и бла¬
годарную аудиторию. Позже он писал в мемуарах, что наконец
увидел зрителей «потрясенных, подавленных трепетным произве¬
дением» 15. Один такой зритель, молодой офицер, захваченный его
игрой в «Призраках» (пьеса шла под этим «узаконенным» в Во¬
логде названием), кинулся к нему с рыданиями и исповедью. Ор-
ленев не знал, облегчил ли он его страдания или, напротив, за¬
ставил еще больше страдать, он только еще раз убедился в том,
какой властью обладает театр, если он касается «бремени стра¬
стей человеческих». Такого рода контакты и признания Орленев
ценил не меньше, чем массовый успех, потому что в толпе теря¬
лись лица, а здесь у каждого зрителя была своя судьба. Триумф
нарастал от спектакля к спектаклю и высшей точки достиг в со¬
седнем Полоцке, где «занавес упал под стоны и громовые руко¬
плескания».
Воодушевленный удачей, он поехал в Петербург — и там сразу
увял. Никто из его близких не верил, что цензор изменит свое ре¬
шение, а трюк с подменой фамилии на столичной сцене пройти
не мог, он и в провинции вызывал уже подозрения, да и как
можно было долго скрывать такой обман. Особенно скептически
была настроена Назимова; она просто посмеялась над его просто¬
душием и детской мечтательностью, ничуть не убавившейся
с возрастом. Это был для него болезненный удар, и, обозлившись,
ои решил во что бы то ни стало уломать цензуру и тем доказать
свою деловитость. Как именно, он еще сказать не мог и пока не
знал, чем себя занять. Других ролей играть он не хотел, натуру
