Александр Мацкин - Орленев
ринского.
На мотиве веры и неверия развивается и любовный роман
в пьесе Суворина. Самозванец и царевна Ксения — дочь Бориса —
нравятся друг другу, властный и нетерпеливый новый московский
царь добивается физического сближения с ней, и она поселяется
в его дворце. Но у этой любви нет согласия и единомыслия, она
не поглощает их целиком, какое-то докучливое «второе зрение»
не дает им покоя. Ксения замечает, что при всей рыцарской от¬
ваге у него бывают минуты полного душевного упадка, хотя он
умело прячет свою растерянность. А Самозванец при его нервной
отзывчивости не может не почувствовать, что Ксения пристально
к нему присматривается и что-то от него таит. Как он нуждается
в ее признании и впрямую говорит: «И ты могла бы быть цари¬
цей, но ты не веришь. Ведь не веришь!» В авторской ремарке ска¬
зано: «Ксения молчит». И, долгим взглядом всматриваясь в нее,
он продолжает: «У тебя глубокие глаза, и в них ничего не видно...
Засмейся! Ну, засмейся же! Улыбнись!» Ксения сквозь слезы от¬
вечает: «Не могу, государь!» Орленеву нравился этот любовный
диалог с его недоговоренностью и непроясненностью, с его «вто¬
рым планом» (по распространенному мхатовскому определению),
диалог, кончающийся угрозой Самозванца: «Я тебя в монастырь
сошлю!»
Еще больше усилий и воображения он потратил на диалог
с князем Ряполовским, единственным из всех врагов Дмитрия,
кто не прячет своих мыслей и обвиняет его в том, что он пре¬
дал национальные традиции и отступил от начал русской жизни.
Пока их словесная дуэль касается устройства государственной
жизни, Самозванец, при всей своей нетерпимости, слушает
(правда, с раздражением) мятежные речи Ряполовского. Но когда
этот смелый красавец витязь с лубочной картинки, давно влю¬
бленный в Ксению, бросает ему гневный упрек в том, что он обес¬
честил царевну — прирожденный Рюрикович так не поступил
бы,— Самозванец приходит в неистовство и, уже не владея собой,
кричит:
Во прах передо мной! Я император!
Я истинный, я прирожденный царь...
В эту минуту, по мысли Орленева, в Дмитрии просыпается кровь
Грозного.
Так во время ночных занятий, после спектаклей, Орленев ра¬
зучил в главных чертах роль и для последних консультаций по¬
ехал в Петербург к Суворину и прямо с вокзала отправился
к нему домой. Прослушав готовые сцены, Суворин сказал близ¬
ким: «Вот видите... про человека говорят, что он только пьян¬
ствует, а вы посмотрите, что он сделал из роли Самозванца, какая
чудная проникновенная работа» 17.
После этой похвалы Орленев с увлечением продолжал рабо¬
тать над ролью; ему не хватало в ней характерности, то есть не¬
повторимости натуры, и на том основании, что Самозванец полу¬
чил образование у иезуитов в Польше, он придал его речи легкий
польский акцент. Он обратил внимание и на замечания некото¬
рых историков, писавших об эпилепсии царевича Дмитрия, и
снова — в который раз — вспомнил о брате Александре: в сцене
обморока, круто обрывая монолог, падал как подкошенный. К тому
моменту, когда роль была вчерне готова, оказалось, что играть ее
негде — в Петербурге сгорело здание суворинского театра и по¬
становка «Царя Дмитрия Самозванца» надолго откладывалась.
Нетерпеливый, как и его герой, Орленев решил действовать на
свой риск и поначалу сыграть Самозванца в провинции. Нажи¬
мали на него и антрепренеры. Но сыграть его было не так просто,
костюмная, постановочная, многолюдная, с разнообразными фоль¬
клорными вкраплениями, с шумными уличными сценами пьеса
была слишком громоздкой для кочующей труппы гастролеров.
И» Орленев недрогнувшей рукой стал вымарывать текст, убирать
действующих лиц, всячески приглушать музейно-византийскую
парадность, предусмотренную ремарками автора, и выдвигать
вперед психологическую тему Самозванца, саму по себе, вне исто¬
рических реалий. Его поправки шли в одном направлении, и мно¬
госложная композиция Суворина превратилась в монодраму; воз¬
можно, что это был единственный выход в тех условиях форс-
мажора, но логика действия в этой редакции «Царя Дмитрия»
заметно пострадала.
Двадцать первого ноября 1901 года Орленев в первый раз
сыграл Самозванца в гастрольном спектакле в Николаеве18, не
предвидя, какие события разыграются в связи с этой ролью. Уре¬
занный вариант пьесы Суворина не понравился местному рецен¬
зенту, и не без злорадства он о том написал. «Одесские новости»,
которые тоже не питали нежных чувств к редактору «Нового
времени», подхватили эстафету и в свою очередь откликнулись на
николаевскую премьеру. Очень скоро сообщение о неудачном
спектакле дошло до Петербурга, и Суворин, возмущенный само¬
управством Орленева, послал ему телеграмму, в которой жестоко
его обругал за то, что он «сыграл неоконченную, не разработан¬
ную пьесу»; о купюрах негодующий автор ничего не знал. Орде¬
не© чувствовал себя виноватым и от смущения, как не раз с ним
бывало, стал дерзить, уже не выбирая слов. Они обменялись теле¬
граммами; поскольку в архивах эти телеграммы не сохранились,
мы воспроизводим их по мемуарам актера.
Суворин — Орленеву: «Потрудитесь немедленно прислать эк¬
земпляр моей пьесы».
Орленев — Суворину: «Пьесу выслал, не нуждаюсь в ней, по¬
тому что она оказалась слабой. Делаю свою. Когда будет готова,
увидите настоящего Самозвапца. Бывший ваш кормилец Ор¬
ленев» 19.
Оскорбительный смысл телеграммы особенно подчеркивали ее
последние слова. Орленев имеет в виду, что на протяжении не¬
скольких лет сборы в театре Суворина держались на его имени и
его ролях. В какой-то мере так оно и было. Но, отправив эту бес¬
церемонную телеграмму, он не почувствовал облегчения; напро¬
тив, он понял, что в своем озорстве зашел слишком далеко, а от¬
ступать было не в его привычках. И сразу же по совету антрепре¬
нера Шильдкрета он заказал служившему в их труппе актеру
Иванову-Двинскому, расторопному «литературному человеку»,
пьесу о Лжедмитрии и его царствовании; драматург-актер глазом
не моргнув согласился *. А по совету Дорошевича, чьему литера¬
турному вкусу Орленев доверял, он прочитал роман популярного
тогда писателя Мордовцева о Лжедмитрии и кое-что у него по¬
заимствовал для своей роли. В какой мере этот винегрет был
съедобен, нам судить трудно, пьесы Иванова-Двинского со встав¬
ками из Мордовцева нам прочесть не удалось. Но Орленев эту
склеенную и составленную при его участии драму одобрил и по
расписанию гастролей должен был выступить в роли Дмитрия
Самозванца в Саратове (в мемуарах сказано — в Самаре).
Несчастливый случай и на этот раз подвел гастролера, и жур¬
нал «Театр и искусство» поместил в хронике заметку, что «обе¬
щанная г. Орленевым самоновейшая пьеса «Лжедмитрий» была
отменена вследствие «опоздания костюмов из Москвы», как зна¬
чилось на вывешенном аншлаге над кассой» 21. Это была чистей¬
шая правда. По недоразумению известному московскому порт¬
ному не перевели вовремя деньги, он в отместку задержал
костюмы, и спектакль не состоялся. Саратовская публика потре¬
* «Когда г. Суворин не разрешил г. Орленеву играть в провинции его
пьесу, то г. Орленев «нанял» (sic), по словам одних — за пять тысяч, по
словам других — за две тысячи, а по словам третьих — всего за двадцать
пять рублей, г. Иванова-Двинского «сделать свою пьесу». Самую же роль
Дмитрия г. Орленев переделал для себя сам, и в результате получилась
переделанная переделка» 20.
бовала деньги обратно, это было неприятно, но еще неприятней
было, что после Саратова роль Самозванца Орленев сыграл всего
несколько раз летом 1902 года и больше к ней не возвращался.
