Александр Мацкин - Орленев
драться буду! Драться!» Эта тема амбиции привлекала Орленева
и в роли Аркашки в «Лесе». Но там у нее была комическая
окраска, а здесь исход трагический. Лев Никулин в книге «Люди
русского искусства» писал, что зрители (речь, видимо, идет о зри¬
телях дореволюционных) смотрели «Горе-злосчастье» с участием
Орленева только ради одной сцены «объяснения чиновника с его
превосходительством»7. Утверждение это вряд ли справедливо,
потому что трагедия Рожнова у Орленева только начинается со
сцены объяснения с генералом. Это был очень яркий, но мгновен¬
ный порыв, а нравственные страдания прозревающего человека
с их мучительной длительностью были еще впереди.
Время в «Горе-злосчастье» течет медленно: между третьим и
четвертым актом пьесы проходит около трех недель. Для Рож¬
нова это вечность: все в его жизни сломалось, все корни подруб¬
лены. Труженик и трезвенник, он стал бродягой и пьяницей, от
его благополучия не осталось и видимости, и нет никого в губерн¬
ском городе, кто был бы теперь ниже его. Удрученная Оленька
и ее хищная мамаша-сводня, не ожидавшие такого оборота собы¬
тий, принимают меры, чтобы вернуть заблудшую душу па пра¬
вильную стезю — с этих долгих и скучных разговоров-хлопот и
начинается четвертый акт. Высокий покровитель семьи Рожновых,
хотя он и возмущен скандальной выходкой молодого чиновника,
в конце концов снисходит к женским слезам и готов засту¬
питься за этого «преестественного негодяя», если он явится
к нему с повинной. Пока идет уламывание помещика, никто не
знает, где находится Рожнов, под каким забором, бедняга, сва¬
лился. Он появляется в конце акта, и его объяснение сперва
с Марьюшкой, а потом с Оленькой и составляет кульминацию
драмы.
По ремарке автора, Рожнов в этот момент «несколько хмелен»,
Орленев играл его трезвым. И одет он был бедно, но опрятно, без
явных следов непутевой, подзаборно горькой жизни. Орленев не
любил живописных лохмотьев на сцене, и нищета его Аркашки
в «Лесе» или Актера в «На дне» не была нарочито вызывающей,
бьющей в глаза. Зачем эти материальные знаки катастрофы? Не¬
порядок душевный не требует непорядка в костюме, такая син¬
хронность может быть только навязчивой *. Перемены, которые
произошли с Рожновым, настолько разительны, что их не следует
подчеркивать грубо бытовой краской. Я не знаю, какими техни¬
ческими приемами пользовался Орленев, но его герой после всего,
что с ним случилось, сжался в комок и одряхлел в свои двадцать
с чем-то лет: посерело лицо, потухли глаза, у губ появились мор¬
щины, улыбку исказило страдание. И самое главное — голос стал
глуше и ритм речи замедлился.
В четвертом акте из простодушной юности он сразу шагнул
в старость, которая во всем изверилась. С какой отчаянной отва¬
гой он защищал честь Оленьки, но ведь похоже, что и она его об¬
манула: «На какого дьявола она к своему барину бегает? Ночи
гостит!» Дорого обходится ему это знание, но из яда сомнения
рождается его робкая мысль. «Горе-злосчастье» — пьеса реперту¬
арная, ее много играли в конце прошлого и начале нынешнего
века и, по свидетельству мемуаристов, не стесняли себя в купю¬
рах; особенно много вымарок было в первом я четвертом актах
с их откровенным нажимом на мелодраму и публицистику. Вот
передо мной суфлерский экземпляр этой объемистой пьесы, где
рука режиссера размашисто прошлась по всему тексту, но не
коснулась монолога Рожнова в четвертом акте: «Проклятые мы
с тобой люди, Марьюшка, что родились в бедности да в невеже¬
стве, а понимание чувств господом богом не отнято» 8. У Орле-
нева эти слова были едва ли не главными в разговоре Рожнова
* Он изменил этому правилу, когда готовил пьесу Чирикова «Евреи»:
перед поездкой на гастроли в Германию купил на базаре в Лодзи рваную
одежду, просто отрепья, для правдоподобия сцепы, где безымянные ста¬
тисты изображали жертв погрома в одном из городов Северо-Западного
края
с Марьюшкой — таков итог его жизни *. Момент сознательности
(как всегда в игре Орленева) знамепует начало трагедии.
Пытка Рожнова на том не кончилась. Вбегает Оленька, и за¬
вязывается диалог с ней. Он ждет упреков, бурных объяснений,
скандала; она же вяло, для приличия обругав его, проявляет не¬
ожиданную снисходительность. Оленька готова его простить, если
он примет ее условия. Голос у нее сладкий, интонации жесткие,
прислушайтесь, и вы услышите в них металл. Откуда у этой дев¬
чонки такая деловая хватка? Маленькая роль Оленьки была од¬
ной из лучших в репертуаре Назимовой той ранней поры. Краси¬
вая молодая женщина с осанкой царицы Савской на глазах
публики превращалась в вульгарную мещаночку, за обольститель¬
ностью которой скрывался низменный расчет. Никаких авантюр¬
ных задач Оленька перед собой не ставит: она хочет только
одного — вернуться к status quo, как сказал бы се просвещенный
покровитель с университетским образованием, то есть к существо¬
вавшему положению, к тому, что она утратила, пусть и с неиз¬
бежными в этом аварийном случае потерями. Для такого компро¬
мисса требуется очень немногое — Рожнов должен кинуться
в ноги их благодетелю и просить прощения. Интересна реакция
Орленева на эти слова Оленьки: его несчастливый герой на какое-
то мгновение столбенеет, замирает, теряет способность к движе¬
нию. Потом он встрепенется, но нервы так напряжены, что ему
не хватает голоса. Он задыхается от обиды, от вероломства
Оленьки, но не кричит па нее, а как бы пытается рассеять на¬
важдение.
Пусть она скажет, чтобы он пошел землю копать на железной
дороге,— он пойдет! Пусть она скажет, чтобы он поехал в Сибирь
добывать руду,— он поедет! Нет ничего такого, перед чем он ос¬
тановился бы, чтобы удержать ее любовь, но унижаться и уча¬
ствовать в торге он не согласен. Да и благоденствие под высокой
опекой, к которому она хочет вернуться, ему не мило. И в этом
монологе с надрывными нотами Орлеиев не давал себе воли: это
была скорей мольба, чем исступление. И только когда Оленька,
потеряв стыд, говорила ему, что он никогда ее не любил, а так,
притворялся, потрясенный этой низостью Рожнов называл ее по¬
ведение подлым, но раздражительности или истерии не было
в его голосе и в ту минуту. В таком состоянии тихого ожесточе¬
ния и скрытого, прорывающегося в коротких нервных вспышках
* В записной книжке Орленева за 1912 год выписан этот монолог Рож¬
нова в более поздней редакции пьесы с поправками актера. В нем не упо¬
минается Марьюшка, и последние слова этого монолога звучат так: «.. .а
понимание чувств у меня господом богом пе отнято». И говорит он эти
слова не Марьюшке, а Оленьке в конце их мучительно надрывной сцены.
отчаяния заканчивался четвертый акт. Оленька, уже не думая
о приличиях, говорила Рожнову, что дом записан на ее имя и она
легко нашла бы выход, не будь его рядом, растворись он где-ни¬
будь в пространстве. Он отвечал ей с непривычной для него твер¬
достью, повторяя несколько раз одну и ту же фразу: «Будешь
одна, ладно!», и быстрыми шагами уходил из комнаты.
На этом можно было бы поставить точку. Но дотошный и мно¬
горечивый Крылов написал еще пятый акт, содержание которого
легко изложить в нескольких словах: доведенный до крайности
Рожнов пытается утопиться, в последнюю минуту его спасают, но
от потрясения и простуды он заболевает скоротечной чахоткой.
Уже умирая, «злейший романтик», как его называют чиновники
в казенной палате, смирив проснувшуюся в нем гордость, просит
прощения у его превосходительства, думая таким образом облег¬
чить участь Оленьки, которую нс перестает любить до самого
