Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Ты шла в толпе неслышна, как виденье, рас-
крыв прекрасные глаза – в них тишина.
Зачем же, ясные, они полны мученья, и муд-
рой крепостью их глубь озарена?
Я вижу, ты в пути не раз остановилась.
О чем ты плакала в тени немых берез; вечер-
ним сумраком Кому в тиши молилась? – я не
слыхал ни тех молитв, ни слез.
Безлюдный храм нашел я для моленья: в
глухих садах, мерцании огней.
Сойди в него в блаженный вечер бденья и
научи, каких искать путей.

Покрыла плечи тучами луна и опустила
скорбные ресницы.
Из-за решетки узкого окна порхают сто-
ны – призрачные птицы.
Прильнув к решетке, тяжесть прутьев
гнул, в бессильном гневе, борющем сознанье; я
слышал крик, ударов плети гул и как помочь
не знал – в негодованьи.
Мой крик ответный пал на дно тюрьмы.
Бессильно смел дождусь зари потемной;
когда в тюрьму приходят сны из тьмы, – на
них проникну – я – во двор тюремный.
Солдата спящего перешагнув извне, за-
мок взломав штыком его винтовки, ее найду
в углу в предсмертном сне, и будут в мгле
сердца от муки ковки...
Мне ль обмануть словами пытки страх!
И поклонясь ее слезам, страданьям, глухим
часам, в предутренних потьмах от стражи
скроюсь в гулких нишах зданья.
Прокравшись лестницей и стену мино-
вав, лицо горящее я в мох сырой зарою и, до
зари без стона пролежав, пойду услышать
стон ее с зарею.

Заплетены два ивовые ложа. В виду по-
лей, туманных синевой, мы отдохнем в тени
березы лежа и будем слушать шум ее глухой.
Бог с красным факелом пройдет спо-
койно мимо, и факел искры бросит в глубь
небес, и чаша неба, пламенем палима, прольет
покой задумчивый на лес.
Сны прозвучат прибоем дальним моря –
– в них тайна Божия и Божия гроза, и далеко
заплаканное горе уйдет от нас, закрыв полой глаза.

Как ни живите, как, живя, ни верьте – он
близок – Миг: с ним не борись, не спорь.
Она больна, она боится смерти, в толпе
прощальных побледневших зорь.
Мне говорит:
«Пусть жить я не умею, я не хочу – мне
рано умирать! Ты видишь, косы гибкие, как
змеи: их жутко гладить, страшно заплетать.
Глаза от слез еще не потухали, не вовсе губы
высохли – взгляни! Меня любить еще не перес-
тали, манить еще не уставали дни...
«Моя рубашка к телу прилипает, и го-
лове покоя ночью нет, и даже сон не отдых
вызывает, но, целый день гнетущий память, бред.
«Возьми меня в тенистый сад шумливый,
на зыбкие открытые холмы... Ты помнишь день,
наш первый день счастливый, в который там
вдвоем сидели мы? Часов счастливых больше
не нарушу. Мы спрячем дом в саду в
листву, и будут возле яблоки и груши, соз-
ревши, падать тяжко на траву. Крылечко до-
ма я сама украшу: два молодых прозрачных
деревца я посажу под дверь простую нашу, у
самого открытого крыльца. Пускай сквозь
них лучи к нам проникают на стол, на пол
ложатся, на цветы; пускай весной в них птицы
не смолкают, и расцветают липкие листы.
Я буду шить и будешь ты работать, чтобы
друг друга видеть каждый миг, чтобы в
молчаньи мелкие заботы и радость их ты
наконец постиг.
«Сядь ближе, тут, скажи, ты помнишь,
было: воздержанный от поцелуев час, я вечером
как девочка шалила, и было так светло тогда
для нас? Ты помнишь, я украдкой позвонила;
ты дверь открыл и не нашел меня...Беспеч-
ным смехом я тебя смутила, в свой прежний
мир, такой родной, маня...
«Да... А теперь я не встаю с постели;
как будто ночи резвые одни, как в сказке
страшной, вдруг окаменели. По серым окнам
я считаю дни. Что! это – смерть?! Скажи...
тебя не выдам... Я жить хочу! Для жизни... для
людей. Верни мне жизнь своим веселым видом,
улыбкою приветливой своей!..»

Что мне сказать? Слов мысли не находят.
Она бледна, и смерть ее страшит.
Не сами люди в эту жизнь приходят и
сходят в мир, от глаз который скрыт.
Как до сих пор все люди не привыкли, что
ведь не вечны домики в садах (глядишь, уже
от времени поникли и, покачнувшись, обрати-
лись в прах); что в жизни нет и не бывало
вещи, не знающей начала и конца; что ни один
великий или вещий не избежал надгробного
венца.
Пора бы знать и вспоминать об этом не
только за день, за день или миг, но приучить
к вопросам и ответам свой робкий ум и дерз-
кий свой язык...

Я убедился, нет такого слова. Есть близ-
кое, небрежное: любить. Его бессилье мне уже
не ново.
Нельзя сказать – нельзя не говорить.
Оно звучало мне как песня песней, как
зов трубы, гремящий над землей.
Что может быть прекрасней и чудесней
минуты в жизни вспыхнувшей такой!
Вся стройная, как белый ствол березы; вся тихая,
как вечером листва,– над ней гремели медленные
грозы; сжигали зори Божие слова.
Она учила дух высоким взлетам и в поце-
луях сдержанных своих, пугавших сердце, пила,
точно соты, из тайников души моей живых.
И дни мои горели и сгорали быстрей зем-
ных – а эти ли тихи! Молитвы-песни в зорях на-
кипали и претворялись в лучшие стихи...
Вот белый призрак тихо дверь откроет, и
скроет дверь ее простой наряд. Мрак неизвест-
ный образ ясный смоет и не вернет глазам
моим назад. Я не застыну над ее постелью – уй-
ду в туман слепых – пустых полей. Останется
мне в память ожерелье, как жемчуг, серых-се-
рых долгих дней.

Пусть так – и все же шлема не одену, нав-
стречу злу с прицела не взгляну и не дерзну
спасти ее из плена – вернуть в темницу жиз-
ни не дерзну.
Затем, что здесь мы все бросаем сети, но
счастья нам сетями не поймать, нас стерегут
врага земного дети, и ускользает в волны
благодать.
А там... чтó там, мы ничего не знаем.
А земли тайные – их лона и стада мы дивной
сказкой счастья окружаем и окружать мы будем
их всегда. И в самом деле, если зерна света
не утучняют села и поля,– причины нет еще не
верить в это, что есть иная, лучшая земля.
А если так и правда голубиный там
льется свет, и нет ему оков,– чего желать
еще моей любимой, как не блаженных этих берегов!

Не так ли ей (кто скажет мне!) ответить?
Нет, робких мыслей я не уроню. Мне
надо их в молчаньи переметить и подарить
неопытному дню.
Она больна, и страх ее объемлет, и слов
моих несвязных не поймет. Она в бреду и
мне уже не внемлет: глаза блестят, пересыха-
ет рот.

Вся трепетная белыми лучами, глаза
прозрачные, полусклоненный лик...
Прекрасная! Над тихими полями к тво-
им ногам ночной туман приник.
Господь зажег зарей на небе тучи и
синий мрак на дно озер пролил.
Твой взяли след заоблачные кручи, пос-
ледний луч твой плащ озолотил.
С глазами черными, как черные брильянты,
руками черными они тебя вели – могучие и хит-
рые гиганты от радостной и ласковой земли.
Дрожащее слабеющее тело стальные руки
тесно оплели; стенанье камнем в пропасть по-
летело за грохотом сорвавшейся земли..

Как в первый день, в моем случайном
храме и пустота, и свежесть, и покой. Твой
образок горит в червонной раме, весь осве-
тлен в тени стволов зарей.
Сойди ко мне в блаженный вечер бденья,
где б ни была, что б ни узнала там, пока полна
моя душа моленья и тленью я еще не отдан
сам.
Улыбки мертвой с губ сними запоры, чтоб
я на все угрозы долгих лет, невольные вопросы
и укоры нашел в себе волнующий ответ.
Пусть не прельщусь случайными путями,
и там, с вершины жизненной моей, со сжаты-
ми спокойными губами сойду я в мир безвест-
ный для людей.