Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Знойный полдень. Небо сине,
Сине, как на хатах синька.
В голове всё – как в пустыне:
Пыль, да желтые травинки.

Только золотые стрелы –
Как в Святом Севастиане,
Только где­то каравеллы
На небесном океане.

Стрелы, стрелы, унижите,
Как ежа, меня щетиной,
В пыль, как всё, испепелите,
Слейте с скучною картиной!

Чтоб единственною тенью
Мне не быть на поле знойном, –
С непреодолимой ленью,
В одуреньи недостойном.

В пожаре небо, словно Страшный Суд, –
Или вакхический какой­то блуд.
Все краски Веронезовой палитры, –
Короны, шлемы, диадемы, митры.
Феерия, святой апофеоз,
Видение с гирляндой алых роз...
Кой­где поднимется вдруг голова –
Как будто греческого божества,
Иль мощное опустится колено,
Белеющее, как морская пена,
Иль великан покажет кулаки
От долгого лежания тоски...
А я один, как будто бы лунатик,
Иль оловянный на часах солдатик,
Стою среди росистых в скалах трав,
Гляжу на неба дивный архитрав,
На мощных Микель­Анджело гигантов,
Меж ореолов, лилий и акантов:
На «Ночь» и на «Зарю» – сивилл могучих, –
На «День» и «Сумерки», из грозной тучи
Изваянные смертным божеством.
И, увлеченный странным торжеством,
Зачем­то снова пятистопным ямбом
Певучие слагаю дифирамбы –
За упокой души своей тревожной,
В действительности ставшей невозможной...

Как змеевласый хор Эринний,
Бегут на север облака.
Смолы чернее шапки пиний.
Как меч заржавленный – река.
Сверкающие розги хлябей
Секут оконное стекло.
Не нужно вовсе астролябий,
Чтоб звездное постигнуть зло.
Запахло мокрою землею,
Могилы чернобурым дном,
И внемлешь сонною душою,
Застыв за ледяным окном.
Дома напротив – как старухи,
В дугу согбенные, с клюкой,
Платаны – как паук сторукий
В сети сребристой над рекой.
Слепят трезубцы страшных молний
Раскрытые, как гроб, глаза.
Из мрака Ахеронта челны
Бегут, как из ресниц слеза.
Я – сын недоуменный Божий –
Люблю стихии правый гнев,
На творчество Отца похожий,
На братьев Ангелов напев.
С дороги пыль смывают хляби, –
Не нужен лабиринт дорог:
В грозу без всяких астролябий
В сознаньи воскресает Бог.

Громадная скончавшаяся липа
Стоит – как черный на траве коралл.
Ни шелеста манящего, ни скрипа,
Как будто Ангел Смерти оборвал
Все до последнего с нее листочки.
Как хороша небесная эмаль!
Окаменелые навеки почки
Как хороши! Поэзия. Печаль.
На Божьем свете ни одной нет формы
Законченнее греческих пальмет,
Но эти ветви целовали штормы
В течение семидесяти лет.
Иероглифов черные контрасты –
Очарованье для мятущейся души.
Пока не явятся сюда иконокласты
С пилой и топором, – пиши, пиши,
Пиши словами «мертвую натуру» –
До веточки тончайшей, ло листка
Из золота в полуденной лазури,
Дрожащего от ласки ветерка.
Пиши, чтоб вырезал тебе для гроба
Из мертвой липы шесть досок столяр,
Чтобы лежали вы в ячейке оба, –
Труп липы мертвой – и живой гусляр.

Холмики с оливами – кулисы.
Обезглавленные кипарисы...
Мшистые капеллы и кресты, –
Лживые бессмертия мечты.
Дух захватывает город Данта –
С бастиона Микель­Анджело гиганта:
Колокольни, башни, купола,
Гор вокруг лазурная пила.
Но всего прекрасней Сан­Миньято
Мраморный фасад в лучах заката –
С музыкой геометричных форм,
Переживший исполинский шторм.
А внутри под вечер – Песня Песней,
Никаких мучений нету прежних:
Сердце там свободно от всего,
Сердце там – земное божество.
Всё певуче: арки и колонны,
Мозаичный Демиург на троне,
Фрески примитивнейших кистей,
Голоса органа и детей.
Но всего прелестней для страдальца –
Трон в капелле дивной португальца,
А на троне вновь – моя жена
Как тогда – светла и смущена.
Руку я дрожащую целую
И, как тридцать лет назад, ликую.
И лучи вокруг, как ореол,
В рай преображают весь шеол.

Над головою купол синий –
Как опрокинутая чаша,
И хоровод под ним Эринний
Озлобленных – как совесть наша.
Там грозди звезд на Божьей митре,
Там ожерелье облаков.
Здесь – змей узлы на масках хитрых,
Здесь целый лабиринт врагов.
Там мира жуткого Создатель, –
С небесной вестью Моисей.
Здесь истомившийся мечтатель
И примиренный фарисей.
Седоволосые красотки
С шипящими узлами змей
Костлявою рукой за глотку
Схватили тысячи теней.
В руках у них зловещий факел,
Котурны на сухих ногах.
От ужаса никто не плакал –
И умирал, как зверь в норах.
Все в чем­нибудь да виноваты,
Все породили реки слез,
Настал для всех нас час расплаты,
И ужасы метаморфоз.
Вот, вот они во мраке видны –
Костлявых множество клещей!
Зеленоокие ехидны,
Сожмите глотку мне скорей!

Червонные листы платанов
Колышутся перед окном.
Уже на облачных тартанах
Поставлен парус с багрецом.
Душа открыта, как окошко
Церковное. Колокола
Звонят под черепом немножко,
Хоть служба в церкви отошла.
Я храм перед лицом природы –
С органом, с пламенем свечей.
И я бесстрашно гимны, оды
Пою средь злобных палачей.
В закатный час я оживляюсь,
Как филин, чувствующий ночь,
За чувства низменные каюсь,
И улетаю мыслью прочь.
Куда лечу я? Всё в пустыню,
На гребни волн, на темя гор,
Где Вечности найдет богиню
Лазурью опьяненный взор.

Не видно смысла в звезд вращеньи,
В жестокой атомов борьбе,
В материи преображеньи,
В неотвратимо злой судьбе.
И если бы не страдиварий,
Поющий в трепетной груди,
Не дивные природы чары, –
То что б осталось, посуди!
Но есть мелодий круг сокрытый
В явленьях мертвых естества,
Есть легкокрылые Хариты, –
И внемлешь, как растет трава,
Как тучи движутся бесшумно,
Как волны плещутся у скал,
Как ветер шевелит раздумно
Алмазами морских зеркал.
Глядишь в страдающую душу
Свою – и горестно молчишь...
Гармонии ты не нарушишь,
Хоть ты и мыслящий камыш.
Твои слова теперь – зыбленье
Зеленых в синеве ветвей,
Над чашей жуткое моленье, –
Ты серый Божий соловей.

Дуй, ветер, дуй! Потоком лейте, хляби,
Как будто бы на сцене Король Лир!
Сквозь стекла – от волнующейся ряби –
Не виден – сразу опустевший мир.
От вспышек молний не спасают ставни,
И сотрясает стены страшный гром.
Платаны зашуршали, словно плавни,
И в жилах пламенный струится ром.
Аллеи за окошками пустынны,
Асфальт и рельсы – словно серебро...
Ни звезд, ни фонарей. Хаос старинный –
Как преисподней страшное нутро.
И всё же, как в уютной галерее,
Мы два счастливых вместе голубка.
Ты в красных бусах на лилейной шее,
Но странно­холодна твоя рука!
В глазах, открытых как­то необычно,
Панический по временам экстаз,
И ты еще любуешься трагично,
Как блещет всплесков на стекле алмаз.
Дай руку мне холодную, бедняжка,
И молний этих Божьих не страшись!
Как ни качались бы платаны тяжко,
Мы для качаний этих родились.