Эйс Криге - Бесприютное сердце (сборник)
Как рыбьи кости, остовы торчат
сгоревших самолетов. Пули свищут.
Багровой смертью напоен закат,
и черного солдата гибель ищет.
Сверкает "штуки" золотой комок.
Куда пешком уйдешь из этой бойни?
Клаас стучал зубами и не мог
хоть на минуту сделаться спокойней.
Где командир его, где остальные?
Лишь пленные колоннами ползут.
Разжались битвы челюсти стальные,
но пули щелкают - тяжелый кнут
над самым ухом. И, собравшись с силой,
Клаас пошел куда глаза глядят.
Субботний день почил. Его могилу
копною алых роз укрыл закат.
Клаас на землю бросил пистолет.
Шагнул вперед. О труп споткнулся вдруг.
"Прости, браток, тут слишком слабый свет.
Черт побери, так что же, нам каюк?"
Сухое русло, словно бечева,
вилось. Вдоль по нему на свет костра
Клаас пошел и бурские слова
услышал. "Слава Господу! Ура!
Еда, питье и курево... Живем!
Ой, не стреляйте! Это я, Клаас!"
Один из тех, кто грелся пред костром,
ему навстречу бросился тотчас.
На небесах затеплилась Венера.
Все шире темной синевы разлив.
"Was suchst du hier?" - и дуло револьвера
Клаас увидел, в ужасе застыв.
Германец снова повторил вопрос.
Поняв, что встретил не родную роту,
Клаас пришел в себя и произнес:
"Я, белый господин, ищу... работу!"
Над миром медленно сгустился мрак,
как темная вода в стеклянной кружке,
настала ночь. Но слышно было, как
вдали уже опять гремели пушки.
СКОРОПАЛИТЕЛЬНАЯ МОЛИТВА
НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ
Баас Христос, Тебя я до сих пор
не надувал и честен был вполне
но вот сижу и жду суда, как вор.
Все это получилось как во сне.
Будь на моей, Спаситель, стороне,
хоть я бывал с Тобою хамоват,
но матери моей несчастный взгляд
Твою суровость должен побороть;
прости мне пьянство и прости разврат,
ради нее спаси меня, Господь.
Не смог я крошке Долли дать отпор
как говорится, мы сошлись в цене.
Мужчина - не бесчувственный топор,
когда он с бабою наедине.
Вот так я оказался в западне.
Теперь за это палки мне грозят.
Скорей спаси меня! Я буду рад
на ниве Божьей сеять и полоть...
Я весь дрожу от головы до пят:
ради нее спаси меня, Господь.
Я поломал все ребра Яну? Вздор!
А может, правда. Вся беда в вине.
Мы пили до чертей. Но он хитер:
зачем он к Долли подъезжал при мне?
Да что болтать об этом крикуне!
Вот мама плачет день и ночь подряд.
Нет в жизни у нее других отрад
один лишь я. Избавь, о Боже, хоть
от этих плеток, толстых, как канат.
Ради нее спаси меня, Господь.
Я снова в лужу сел. Какой позор!
Я, видно, полюбился Сатане.
Я зацепился за его багор,
пучок соблазнов держит он в клешне
и не моргнешь, а уж горишь в огне.
Опять я все болтаю невпопад.
Я виноват, но я не виноват!
Судья частенько тоже тешит плоть
и пьет - об этом люди говорят...
Ради нее спаси меня, Господь!
Идет судья. Смягчи мне приговор!
Ой-ой, бегут мурашки по спине!
Я ничего, о Господи, не спер!
Клянусь, отныне стану я вдвойне
от всех грехов держаться в стороне
и толстой шлюхе Долли дам под зад
иначе пусть меня поглотит ад!
Уже устал я языком молоть,
спаси наизаблудшее из чад,
ради нее спаси меня, Господь!
Она не просит никаких наград,
но ей слезинки щеки бороздят.
Сэр Иисус, клянусь, они хотят
меня до полусмерти запороть!
Запорют, ой, запорют в аккурат!
О Матерь Божья, милости щепоть
мне ниспошли хотя бы напрокат!
Ради нее спаси меня, Господь!
ПЕСНЬ О ДЕРЕВНЕ БОСЯКОВ
Говоришь - занимательна
песня моя,
что ж, мы давно
с тобою друзья,
ты неплохо знаешь
наши края,
ты - знаток цветного
житья-бытья,
нас душит бедность,
как змея,
но кто нам указчик,
кто судья?
Что ж, я спою,
ничего не тая:
будет песня проста,
как трель соловья!
Пускай, как чистая
струя
звонкого, горного
ручья,
бурлит и клокочет
песня моя!
Я пою о Фрейгронде
свободной стране,
сверкающей с золотом
наравне
и при солнце,
и при луне,
я не видел прекраснее
даже во сне!
Ты домики видишь
нет, мы не забыли,
что это старые
автомобили,
ты видишь, они
меж дюн застыли,
они спокойны
при полном штиле,
но если бы волны
их подмыли
они проедут
целые мили!
Это славное зрелище,
скажу по чести,
когда дома
плывут все вместе!
Фрейгронд, Фрейгронд,
родное предместье,
всех наших дорог и путей
перекрестье,
к тебе обращаюсь
без тени лести
нет, ты не просто
груда жести!
Весело жить
в тебе и сладко;
детишкам - в радостях
нет недостатка:
каждая кнопка
и рукоятка
для них - игрушка,
для них - загадка!
Здесь очень проста
жилища наладка:
картонные стены,
а для порядка
сверху - мешков
полтора десятка.
Если дождь размоет
твой дом без остатка,
для нового есть
матерьял и площадка!
Здесь, между дюн,
в песке и бурьяне,
вся наша жизнь
как на экране.
В этой стране
отбросов и дряни
мы - настоящие
дворяне!
Погляди кругом,
господин, но заране
запомни - ты все же
не в ресторане...
Как бы Фрейгронда
нашего вид
у тебя, господин,
не отбил аппетит...
Я слышу - твой пес
на меня рычит.
Всегда ли он
бывает сыт?
Он огромный,
как бегемот,
мяса и каши
он в месяц сожрет
столько, что я бы
мог без забот
семью свою
кормить целый год!
Баас, надеюсь,
меня поймет:
я не ропщу
наоборот!
Фрейгронд звучит
в моей струне.
Свободой своей
он хорош вдвойне:
он по всей длине
и по всей ширине
от ватерклозетов
свободен вполне!
Где и в какой
иной стране
было бы так
привольно мне
сидеть, с природой
наедине
под любым кустом,
на любом бревне?
Прислушайся
к моей болтовне
все лишнее
уплывет на волне!
Кто там кашляет?
Няня Фит.
Этот кашель о многом
говорит,
не у нее у одной
бронхит,
у всех малюток
что-то болит:
Катрейнти, Анна,
Мабел, Магрит,
Лионел, Аполси
и маленький Пит...
Можно ли жить
в такой лачуге?
Подумай об этом
на досуге.
Прочь отсюда, где сырость
плодит недуги,
прочь от картона
и дерюги,
увы, насмарку
все наши потуги
быть не самой вонючей
деревней в округе.
Прочь отсюда,
беги в испуге!
Продать бы твой
замечательный "форд"!
У него из золота
каждый борт,
не жизнь была бы у нас,
а курорт!
Продать бы его
нам бы комфорт
был обеспечен
высший сорт!
года на три,
чем не рекорд?
Ты тоже этим
был бы горд...
Уезжай-ка от нас поскорей,
милорд.
А еще я пою
в глубокой печали
о путах, которыми
нас связали.
...Моя песнь была
еще в самом начале,
а его уже
поминай как звали!
Его волкодав
ухмыльнулся в окошко,
но я поболтаю
еще немножко.
Да, мы давно
с тобою друзья.
(То-то помчалась
машина твоя!)
Нам никто не указчик,
никто не судья.
(Бежишь от сброда
и от ворья?)
Ты знаешь неплохо
наши края.
(Что, попала
под хвост шлея?)
Ты - знаток цветного
житья-бытья.
(Хоть попрощался бы,
вот свинья!)
Ну так что, занимательна
песня моя?
(Дрель в ушах,
а не трель соловья!)
Но все же в ней
ни слова вранья.
Ведь я пою,
ничего не тая.
Песня звенит,
словно струя
чистого, горного
ручья,
покуда ее
еще помню я
бурлит и клокочет
песня моя!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ НЯНИ ГРИТ
Пит, ты смеялся надо мной,
сказал, что я цветной ублюдок.
Смешно, - так ведь и ты цветной,
ты вовсе потерял рассудок.
"Свинья! Скотина! Готтентот!"
Такую заварил ты кашу.
И я обиделся. И вот
я побежал на кухню нашу
за няней Грит.
Тебя простила няня Грит.
В ней пламень доброты горит.
Она к тебе добра, бандит,
несчастный дурень, глупый Пит,
ай, няня Грит.
Она тебя жалела даже.
Ведь не хотел плохого ты.
Ты тоже не белее сажи.
Как много, много доброты
у няни Грит.
И я забыл вину твою,
и я обиды не таю,
я долг почтенья воздаю
и эту песенку пою
для няни Грит, для няни Грит,
для няни Грит...
КУРТКА С ЭМБЛЕМОЙ
(рассказ старого христианина)
Я в газете прочел, здесь, на нашем родном языке,
который также и ваш язык,
ибо где начинается то, что наше,
и кончается то, что ваше?
