Эйс Криге - Бесприютное сердце (сборник)
Обзор книги Эйс Криге - Бесприютное сердце (сборник)
Криге Эйс
Бесприютное сердце (сборник)
Эйс Криге
Бесприютное сердце
Перевод с африкаанс и английского Е. Витковского
СОДЕРЖАНИЕ
МОРСКАЯ ЧАЙКА
ВСТРЕЧА
РЕКА
ПЕСНЯ ФАШИСТСКИХ БОМБАРДИРОВЩИКОВ
МОЛИТВА МОЛОДОЙ ЛУНЕ
СОЛДАТ
ЦВЕТЫ ИЗ КАПСКОЙ ЗЕМЛИ
В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ
БАЛЛАДА О ВОЕННОПЛЕННОМ
БЕЛАЯ ДОРОГА
ПЕРЕД БОЕМ ЗА СИДИ РЕЗЕХ
СРЕДИ ЗИМЫ
LA NEBBIA
ДАЛЬНИЙ ВИД
ЗАХВАТ ВЫСОТКИ
ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
ЛАСТОЧКИ НАД ЛАГЕРЕМ
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
ПРОДАЮ РЫБУ!
МОГИЛА В ПУСТЫНЕ
БИТВА В СУББОТУ
СКОРОПАЛИТЕЛЬНАЯ МОЛИТВА
ПЕСНЬ О ДЕРЕВНЕ БОСЯКОВ
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ НЯНИ ГРИТ
КУРТКА С ЭМБЛЕМОЙ
ПРИХОДИ, ДОКТОР...
ХВАЛЕБНАЯ ПЕСНЬ
БАЛЛАДА О ЖЕЛАНИИ
ХРИПЛАЯ ПРОПОВЕДЬ
МУДРОСТЬ ПАВИАНА
РАЗГОВОР НА ТЕРРАСЕ ОТЕЛЯ
ТАНЦУЮТ КЛУБЫ
"SAY IT WITH FLOWERS"
ЧТО ЗНАЕШЬ ТЫ О МОРЕ?..
МОЛИТВА О ШХУНЕ "СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ"
ОТВЕТ
МОРСКАЯ ЧАЙКА
Там, где белый дом,
и белый дом
над белой грядой,
над седым холмом,
над холмом седым,
высоко над морем
серебро и дым,
серебро и дым;
там, где волна
вблизи темна,
вдали бледна
в паренье,
в паденье
белая чайка
видна
одна...
Что море поет?
Что ветер судачит?
Что чайка кричит?
Что сердце плачет
до края полно
одно?
Море поет,
ветер судачит,
чайка маячит,
сердце плачет
день за днем
там, где белый дом,
белый дом
над холмом седым
серебро и дым,
серебро и дым
всегда.
Куда?
Куда
они
одни, одни, одни?
ВСТРЕЧА
Над черной горою, над черным заливом, над черною ночью из мрака
во мрак
черный ветер скользит.
Море колышется, гложет нагие утесы,
приходит, уходит, оскалами пены грозит.
Полночь. Ни звезды, ни огня. Пустая дорога, ворота, закрытые двери,
и в безмолвии жутком
черного ветра, ревущего в небе и рвущего море, человек остается
наедине с рассудком.
Безлюдье, отчаянье, пропасть безмолвия, ночь
и во тьме необорной
ни малейшей любви, омывающей гордого сердца гранит,
только ветер, холодный и черный.
Над морем, над миром летят, оставляя внизу
долины, холмы и отроги,
и тогда из блужданий опять возвращается разум
на свет огня у дороги.
К этой старой дороге, что настежь открыта ветрам,
где пыль водяная
холодными крыльями бьет по глазам, где чайка кричит, высоко
над волнами стеная.
Недостроенный дом. Ограда. Огонь пылает в жестянке,
порывист, манящ.
Греет руки над пламенем чернокожий старик,
закутавшись в рваный плащ.
Он бросает приветствие в бешеный ветер,
он слышит ответ.
Он улыбается: белые зубы на темном лице, и улыбка его
сверкает, как солнечный свет.
Свет улыбки, ярчайшее пламя
в черной ночи
освещают дорогу мою
его лучи.
РЕКА
И видели они вдали от континента:
как желтый змей, воды муаровая лента,
то медленно смеясь, то ударяя в киль,
бурля, вкруг корабля вилась, взметая пыль;
размашистый поток, что нес лианы, ветки,
гигантские цветы немыслимой расцветки
лазурь, и алебастр, и бурой охры тени,
и пурпур, и нефрит смешались в мутной пене.
Средь них стволы дерев, вставая на дыбы,
качались на волнах, как черные гробы
(так гордо возносил главу средь горных пиков
их неприступный трон под клекот орлих кликов,
и ветра дикий свист, и гомон птичьих ссор,
и шелесты листвы сливались в мощный хор,
чтобы, стеная, пасть в указанные сроки,
скатиться по камням и дрейфовать в потоке);
то стройных антилоп, застывших на лету,
несет вода, - то птиц, чьи гребни на свету
карбункулом горят и бронзой с переливом,
шарлаховым огнем, ярко-пунцовым дивом
свидетельство реки, что, с пеньем горделивым
всю землю охватив, как цепью золотой,
из глины и лучей полуденных литой,
течет меж двух морей, от края и до края,
пульсируя в камнях и в травах замирая,
связуя горный кряж массивною дугой
и дальше, в океан, стремясь струей тугой.
Когда ж ее поток, как свет цветка в бутоне,
тиски тяжелых скал зажмут в глухом каньоне,
и высоко вверху синеет небосвод,
как чудище, она в агонии ревет
и, с пеной на устах, дробясь наполовину,
вгрызается в порог, влача песок и тину,
чтоб одолеть капкан и выйти на равнину!
И безмятежно прочь, минуя ночь и день,
скользит среди полей и тихих деревень,
средь белых городов, где, раздвоившись, зданья,
свободно и легко раскинув одеянья,
белее облаков лежат на глади вод,
оставив прыть, она все медленней течет,
деревьям, и траве, и зернам золотым
даруя благодать течением своим.
Она несет расцвет весны в плаще зеленом
смарагдовым полям и шелковистым склонам,
где ветер вечно льнет к пшенице и цветам,
как ласковый жених к любимым льнет устам,
от радости дрожа, где в солнечной теплице
прохладный виноград меж листьями таится,
соперничая, там плоды его висят
прозрачней, чем янтарь, чернее, чем агат,
день ото дня круглясь, очищенные зноем,
пока не брызнет сок сверкающим настоем,
и, в чанах вспенившись, не хлынут через край
шафрановый мускат и розовый токай,
хрустальным золотом, в котором бьется свет,
червонным, пламенным - дороже в мире нет!
как будто в глубине кровавого рубина
играют блики солнц иль отсветы камина.
Она равно живит и василек, и мак,
и клевер на лугу, и каждый в поле злак,
мерцающий прибой колосьев, что на нивах
в алтарном свете дня стоят у вод сонливых;
как канделябры - строй стеблей тучноленивых,
что станут жертвами, чьим ласковым теплом
уже сейчас вовсю поют серпы кругом
над праздником земли, над пышным урожаем
о том, сколь он велик, богат, неподражаем,
беременный зерном, и сладким изможденьем,
и счастьем бытия, и вечным возрожденьем!
До срока в семенах таится древний зов,
которым пробужден земли живой покров.
Из комьев налитых, из тьмы и неги сонной,
пропитанной дождем и оплодотворенной,
все рвется в высоту и жадно ищет света,
и тянется к нему, как чистый звук кларнета,
и, выйдя наконец из полузабытья,
вновь познает и боль, и радость бытия.
О мирная река, великая река,
ленива по-людски средь глины и песка,
что в берегах идет и в камышах шуршит,
что обняла поля и больше не спешит,
в полуденных лучах желтея, как самшит,
и в полуночный час, луною осиянна,
как в раковине, гул и шепот океана
несет на гребне волн, чей голос в тишине
является свежо, как голос друга, мне,
и с горечью звучит речного русла дека
о том, что есть в душе любого человека.
О тихая река, широкая река,
как далеко течет она издалека,
то устремясь вперед, то извиваясь боком,
то повернувши вспять, чтоб свидеться с истоком,
средь пиков голубым горит хрустальным оком,
и, низвергаясь вниз, гремит, и, трепеща,
колеблет стебли роз и усики плюща,
чтоб выйти на простор, едва касаясь слуха,
как мысль из глубины возвышенного духа.
Как заповедь, в своем движении тверда,
верна людским делам до Божьего суда,
кротка, она идет, вздыхая на приволье,
как, странствуя, святой идет на богомолье,
благословен и он, и все, что в мире с ним,
как будто озарен сей мощный пилигрим
любовью вечною; в его глазах земля
спокойно отразит хлеба и тополя...
Река! О, широта картины вдохновенной!
Правдива и щедра, пульсирующей веной,
свой путь прияв как долг, массив волны священной
ты вольно гонишь ввысь из тесного мирка,
чтоб на грядущий день взирать издалека
на силу, красоту, на истины его;
верна самой себе, хранишь в душе родство
с народною душой, чей образ в водах чистых
навеки отражен средь чащ тысячелистых;
так в сердце у тебя живет легко и стройно
все то, что дел людских и памяти достойно;
во времени своем неколебима ты,
как Божий вертоград в вертепе суеты,
и жаждешь созидать, воспламенив народы
огнем борьбы, надежд и естества природы,
чтоб жизнь наследовать и снова видеть всходы.
О истовый покой, где ясный дух ее
любовью жертвенной питает бытие,
о беззаветный дар, ток благодати млечной,
о изобилья рог, источник жизни вечной!
О нежная река! Зерцало тишины...
Там дремлют облака и двойники луны,
там тени движет ночь, и с пеньем кружат воды
мерцание ее и тихие восходы,
там звездный свод дрожит, звеня, и чередой
там падает звезда, сверкая, за звездой...
*
Когда же зимний ветр, с усердием бывалым
надувши паруса, вздымает вал за валом,
вспухает, почернев от ярости, она,
