Галина Цурикова - Тициан Табидзе: жизнь и поэзия

Край Наири… Твердокаменный Ванкский собор…
Воспоминания сердце мое бередят.
Берег Халдеи. Мираж, иссушающий взор.
А на арене жонглеры построились в ряд.

Если бедняга Пьеро в поминаньях ушедших
След не оставит — ну, что же, и это не горе.
Он Коломбиною будет сегодня утешен.
Роза литании вспыхнула в Ванкском соборе.

Может, две наши свечи догорят понемногу.
Что ж, еще ярче стихов засияет свеча.
Будем скитаться отныне. Тоска и дорога
Души нам ожесточат.

Жизнь — заклинаю! — даруй хоть на миг передышку
Паре нелепых коверных. Потом — твоя власть!
Клоун шуту панихиду справляет вприпрыжку.
Плачет лукавый паяц, над собратом глумясь.

О родина, смотрю я на тебя
            Из сумерек партера.
Мой старый балаган, с тобою снова я —
            Бродяга и актер.
От выцвета души твоей не защитили
            Ни пестрая фанера,
Ни холст цветной — всё солнцем беспощадно
            Расстреляно в упор.

Еще стекаются с актерами фургоны.
            Раскрашенные, в блестках,
Сидят фигляры, фокусники, маги;
            Борцы шагают в рост.
О братья милые, сегодня с вами я
            Сыграю на подмостках.
Поставим «Душу» мы. Старинный этот фарс
            Возобновим для звезд.

Пусть о Тамаре, Троице святой,
            О благости старинной
Расскажет летописца Грузии
            Правдивое перо.
А я, склонясь над плачущей моей
            Подругой Коломбиной,
Лишь звездам расскажу о ней слезами,
            Как преданный Пьеро.

Всегда с тобой рыдать я буду, Коломбина!
            И правдой наших слез
Не смыть румян твоих, что положил жестокий
            Гример — туберкулез.
22 апреля 1918 Боржоми

Взяли Батуми, идут на Орпири татары,
Плачет апрель лепестками багряного цвета.
Гневный Сатурн, ты мне горем грозился недаром.
Горы горбаты и сгорблено сердце поэта.

Возраст поэта измерится четвертью века.
Старше веков его сердце и Грузии старше.
Красный колпак в роковую минуту ответа
Вскинет Пьеро, Гарибальди неистовым ставший.

Немилосердны слепящие звезды Халдеи.
В Ванкском соборе паду на колени во прахе,
Чтобы кошмары ночные мои поредели,
Чтобы расчесться с прошедшим хотя бы на плахе.

Изнемогаю при мысли о новом позоре,
Сам за себя и за Грузию в горькой тревоге.
Друга мои, вся душа моя в копоти горя,
Горем полны наши прежде веселые роги.

Мечта твоя варилась в кухне Гойи.
Ты бродишь в сумерках Эскуриала.
Лишь молния, бывало, озаряла
Полночный Кутаис перед тобою.

Офелия твоя или другое
Твое безумье — сколько матерьяла!
Ты укрощал стихами рев Дарьяла —
Сам весь в крови — в разгар ночного боя.

Там — трупы двойников твоих простерты.
Там жаждет боя тень Лотреамона.
Там я, твой друг, оружием владею.

Там за тобой пылает Запад мертвый.
За мной — Восток таинственной Халдеи.
Мы всех поэтов славим поименно.

В малярийной испарине бредит больная луна.
И Орпири уже не скрывает рубцы и руины.
Хоть светла эта ночь, но халдейская месса черна.
И отцовский убрус оплетают силки паутины.
…Это сказ о безумном священнике и малярии…

Как раскашлялись хором лягушки окрестных болот,
Словно вправду чахотка сегодня их всех разобрала.
И озноб до рассвета луну пожелтевшую бьет,
Чтоб металась в горячке, сорвав облаков покрывало.
…Это сказ о безумном священнике и малярии…

Ну, какие созвездья терзают нас ночью такой?
Ну, к каким сатурналиям рвемся душой исступленной?
Что ж ты, родина, сердце врачуешь мне желчью сухой,
Что ж ты раны мои прижигаешь железом каленым?

Вот уже саранча налетает на пашни твои,
И проклятые нивы готовы к последней потраве…
Ах, в каком из трактатов теперь описать в забытьи
Желтоглазое время монголов и дни Моурави?!
…Это сказ о безумном священнике и малярии…

Нынче небо Халдеи безжалостно, как эшафот.
Этой ночью в Орпири нельзя ни уснуть, ни забыться.
Ну так что однолюбу осталось от прежних забот —
Только боли свои собирать по слогам, по крупицам.
О, звезда Сакартвело, и впрямь ты отныне мертва.
И метания наши — всего лишь потуги пустые!..
И в псалом погребальный вплетаются те же слова —
Прежний сказ о безумном священнике и малярии…

Река гниет, как труп Левиафана.
За родниками следом — не спеша
Уходят аисты. Сгибается душа,
Как ветвь орешины. И вечереет рано.

Лишь донкихоты пасмурных болот —
Худые аисты, да в разоренных гнездах
Лягушки зябкие… И никого. И вот
Октябрь приходит в воспаленных звездах.

На дилижансе прибыл он сюда.
Привез простуды, ухмыляясь едко.
О, родина моя, моя беда,
Ты замерзаешь, как зимой наседка.

И над вселенской грязью наших мест
Лотреамона жаба тонко плачет.
Орпирская земля несет свой крест.
Она — земля, ей не дано иначе.

Земля Орпири, окажи мне честь,
Прими меня, как я тебя приемлю.
…Всем пантеонам, что на свете есть,
Я предпочту болот орпирских землю.

Я прежде других повторяю: — Какая беда
Терзает мне душу и гложут надежды пустые?
Минуты страданий судьбой сведены навсегда
В два круга стихов — о Сатурне и о малярии.

В сознаньи горячечном реквием тяжко гудит.
Лягушки, как звезды, на небе Халдеи дремучей.
И мертвая муха качнулась в паучьей сети.
Я — словно в рубахе — в глухой паутине паучьей.

Любовь и Отчизна… Не вспомню сейчас ничего
О вас,
         и в стихах не восславлю родные святыни.
Я вижу ослепшие очи отца моего.
По мне они плачут в ночи запредельной доныне.

Покоя и счастья, я помню, хотелось и мне.
О, Господи, как не поддаться тоске и сиротству?!
Пропащий бродяга, скитаясь в чужой стороне,
Я горб свой влачу, словно памятник злому уродству.

Лес Бирнамский… Халдеи глубокие тени…
И у пьяного гостя на жестком колене
Леди Макбет нагая. Смертельно бело
Одеянье согбенного лорда Пьеро.

Вот Артур. С ним больные его бесенята.
Чианури звучит, в тонких пальцах зажата.
Как смычок, отсеченная напрочь нога.
Тотчас самоубийцы, наполнив рога
И бокалы, как будто к заветной отраве,
Припадают к ним — слава тебе, Моурави!

Круг павлиний замкнулся, и в нем, точно зайца,
Ярко-желтого гонит Паоло малайца.
И Офелия, быстро взглянув, замечает,
Как пощечину звонкую вдруг получает
Бедный Гамлет от дерзкой руки Валериана.

На большом эшафоте и зыбко и странно
Эфемерный возводится храм. Никому
Я не верю… Мучительны нежности Мери.

Коломбину бьет кашель чахоточный. Двери
Закрывает ноябрь, чтоб не слышать ему…