Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Две низи уходящих фонарей,
Как жемчуга в полуночном тумане.
Река меж ними, разъяренный змей,
Бушует, словно волны в океане.
И мы глядим со страхом с парапета,
Как мечется рассвирепевший зверь,
Искрящийся от призрачного света,
Бурлящий хоровод ночных химер.
Так необузданно проходит время,
Несметный ряд мучительных веков,
И чувствуешь тяжелое их бремя,
И не сорвать заржавленных оков.
Борьба с пространством для души возможна,
Но с временем напрасный это труд:
Оно проходит властно, непреложно,
И мы всегда одной ногой лишь тут.
Не выходи на деревянный мост,
Не простирай навстречу змею руки:
Чешуйчатый, манящий там погост
И новое хождение по мукам.
Смотри, стальная скатерть чрез плотину
Несет овец, деревья, вздутый труп,
Несет иллюзии твои как тину,
С уступа безвозвратно на уступ.
Всё перемолотое поколенье
Твое – в чешуях гада жуткий блик,
Оно живет в зловещем отраженьи,
И грохот волн покрыл ужасный крик.
Прижмемся же тесней друг к другу,
Сольемся побелевшими устами,
Не поддадимся времени испугу,
И будем жить бесплотными мечтами.
Вне времени теперь мы и пространства,
Хоть волны нас почти смели в Хаос,
И нет у нас надежнее убранства,
Чем умиленье от горючих слез.
Мы две духовные в ночи былинки,
Влюбленные друг в друга навсегда,
Две уносимые в Хаос пылинки,
Но мы как солнце светим иногда.
Жизнь мотылька одно мгновенье,
Но в ней великий символ бытия,
И мы сильнее жуткого теченья,
Сметающего наши жития.

Как холодно. Наверно, на нуле.
Деревья хлещут в сумраке как розги.
Я исчезаю в полуночной мгле,
И лишь в мозгу моем болящем блестки.
Над головой сверкающие грозди
Необычайно ярких зимних звезд,
И на пустынном мировом погосте
Я – затерявшийся случайно дрозд.
Ни на земле, ни в небе нет уюта,
Повсюду леденящий душу мрак,
Уж залита на корабле каюта,
Засыпан снегом темный буерак.
Что я, что в склепе плоская мокрица,
Что звезды дальние, не всё ль равно?
И сказочная райская Жар­Птица
Когда­нибудь покатится на дно.

Меня гнетет туманный день
В последних числах января.
Мир за бортом немая тень,
На дне остались якоря.
По дну волочится лишь цепь,
Нет почвы для железных лап.
Хотелось бы увидеть степь,
Но сорван непогодой трап.
Хотелось бы увидеть рожь,
Зыбящуюся вдоль дорог,
Но смертная охватит дрожь,
Как вынырнет вдали острог.
Хотелось бы найти в степи
Хоть кости верного коня...
Эх, полно, друг мой, лучше спи
Еще три века и три дня!

На шифоньерке Гипноз дремлет древний,
Оберегая все мои стихи.
Нет у меня ни дедовской деревни,
Ни даже верной в Хаосе вехи.
Но я богаче Нищего Барона:
Бесплотных призраков мой полон скрын,
И царская меж ними есть корона,
И для охраны мне не нужен тын.
Что песен отзвучавших в мире эхо?
Ничто, как мучеников древних кровь.
Теперь и боги повод лишь для смеха,
И дней творения не будет вновь.
Но я люблю пройтись по подземелью
И поглядеть на ветхие гроба,
Предаться юности моей похмелью,
И пот кровавый отереть со лба.

Чтоб цвесть, родимый нужен чернозем
И лабиринты бархатистых мочек,
Хоть самый цвет стремится в Божий дом,
Как изумрудный на ветвях листочек.

Я прожил жизнь, лишенный всех корней
И с вырванным на пытке языком,
И слишком много было судных дней,
И слишком мало веры в наш Содом.

Я семя, высеянное на скалы,
Взращенное слезами зорних рос,
Но море бережно, как мать, лизало
Скалу бесплодную, чтоб я возрос.

И цвет мой был совсем необычаен,
Как маков цвет с чернеющим крестом,
И много я открыл в Хаосе тайн
И записал в песков прибрежных том.

Волна и воздух вместо чернозема
Меня взрастили с воплем на чужбине,
И в небе был без крылиев я дома,
Хоть жил с толпою в каменной пустыне.

Как деревцо на каменистом склоне,
Ушедшее корнями в щели скал,
В терновой я хватаюся короне
За край могилы, где к ночи упал.

Зачем такая странная живучесть,
Коль опорожнен уж до дна бокал,
И смерть для нас логическая участь
И я конца страдания алкал?

Загадка разрешима очень просто:
Сегодня солнечный январский день,
И я живу у каменного моста,
Отбрасывающего в вечность тень.

И хочется мне выйти на дорогу
И зашагать в пустыню напрямик,
Чтоб обезглавленному верить Богу,
Чей слышится из синей бездны крик.

И хочется раскрыть на язвах почки
И зацвести, как голубой цветок,
И в чернозем вонзить поглубже мочки,
И распылиться во времен поток.

Ряды холмов, как волны в океане,
Застывшие еще во дни творенья.
Даль безоглядная в живом тумане,
Как будто бы небесное виденье.
Кудрявые по кольям вьются лозы,
И золото колышется полей,
Где вдоль дорог пасутся мирно козы
И в кипарисах дремлет мавзолей.
Но птичьего нигде не слышно пенья,
На высотах святая тишина,
Лишь ласточки кружат до одуренья,
Да петухи приветствуют с гумна.
Люблю я строгую отчизну Данта,
Как свой родной новороссийский край.
Меня не тянет уж, схватясь за ванты,
Искать себе потусторонний рай.
Я разрешаю вечности загадку
Меж дымкой очарованных холмов,
Склонясь челом на школьную тетрадку,
И предаюсь очарованью слов.
Здесь я любил загадочную Музу
Своей души, здесь вырос во весь рост,
Здесь обезглавил злобную Медузу,
И меж холмов облюбовал погост.

Ряды угрюмых кипарисов.
Под ними белый лес крестов.
Свинцовые вверху кулисы
Мятежных зимних облаков.
Вокруг стена белее снега,
И к ней дорога из асфальта.
Внутри молчание и нега,
И дымка легкого кобальта.
Там больше двадцати уж ямок
Загадочно чернеет в ряд.
Больницы и тюремный замок
Наполнят их и жизни яд.
В одной из них в коконе черном,
Меж кипарисовых корней,
Я буду спать в ряду покорном
Среди развеянных теней.
Куда б ни шел я, вижу яму
Вблизи своих уставших ног,
Где заключаю жизни драму,
Как распятый на кедре бог.

В мозгу моем пинакотека,
Каких нигде на свете нет:
Там всё творение от века
До наших безнадежных лет.
Захочешь, Млечные Пути
Вдруг зароятся в голове,
Как шелка легкого мотки
Иль одуванчики в траве.
Захочешь, Ангелов крыла
Заблещут стаей голубей,
И купол неба из стекла
Над мерной пляскою зыбей.
Или червивого коня
Ободранное вдруг стерво
Меж лопухами у плетня
Увидишь дома своего.
Или над глинистым обрывом
Себя меж голубых фиалок,
В души неведеньи счастливом
Глядящего на вещих галок.
Иль матери лицо в гробу,
Миниатюрное из воску
С атласным венчиком на лбу,
Как будто сверху сняли доску.
Всё в этой странной галерее
Волшебной магией кистей
Написано стократ быстрее
Межмирья золотых лучей.
И в мраке я их созерцаю,
Как очарованный знаток,
И ничего не зная знаю,
Как над могилою цветок.