Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1
В этом кругу «Кузницы» создавалась под редакцией Мечислава Яструна и Северина Поллака антология «Два столетия русской поэзии». Гомолицкий был автором объемистого послесловия «Этапы развития русской поэзии» и биографических заметок о поэтах589. Книга вышла в свет в 1947 году, и понятно, почему в ней, после августовского постановления ЦК ВКП(б) 1946 года о журналах Звезда и Ленинград, не могла быть представлена Анна Ахматова. Несмотря на такое проявление послушности, антология вызвала резкое недовольство советских и польских партийных инстанций. Во втором издании (1951) книга претерпела существенные метаморфозы: удалены были многие тексты (из 24 стихотворений Пастернака, в первом издании представленного больше всех других живущих поэтов, осталось 7)590 и авторы – Владимир Соловьев, Сологуб, Вячеслав Иванов, Кузмин, Гумилев, Мандельштам, Цветаева, Кирсанов. Введены были Вс. Рождественский, Николай Тихонов, Антокольский, Сурков и Константин Симонов. Для послесловия Гомолицкого места больше не оказалось, были внесены затребованные изменения в биографические справки.
В ноябре-декабре 1946 года Гомолицкий находился с делегацией Общества польско-советской дружбы в СССР. Он побывал в городе своего детства – в Ленинграде. 11 ноября он выступал на встрече, устроенной в Москве секретариатом Союза советских писателей, в ходе которой шла речь о будущей польской антологии русской поэзии. В письме жене он с гордостью сообщал, что на выступлении его присутствовали Константин Симонов и Владимир Лидин, что он познакомился с Верой Инбер, был в кукольном театре Образцова и на опере в Большом театре591. Затем делегация отправилась в Грузию. В Тбилиси Гомолицкий по просьбе Тувима собирал материалы о Руставели и его поэме «Витязь в тигровой шкуре», которую тот намеревался перевести.
В середине 1947 года вышел из печати том «Пьес» Пушкина в переводе С. Поллака с обширным предисловием Гомолицкого. Характерно, что он крайне нервно отреагировал, когда рецензент Войцех Натансон назвал его русским критиком592. Опровергая это определение, Гомолицкий в письме в редакцию подчеркивал, что является русистом593. Тем временем на него поступил донос. Спустя тридцать лет (17 февраля 1978) в письме к Тадеушу Янушевскому Гомолицкий строил догадки и предположения: «У меня такое впечатление, что я знаю его автора (это почти наверняка та же самая персона, которая в межвоенный период писала на меня доносы, обвиняя в контактах с людьми просоветской ориентации)»594. К доносу было приложено – по-видимому, «в качестве вещественного доказательства реакционных взглядов автора» – стихотворение 1924 года «закинув голову ресницы опустив...»595. Донос мог исходить из кругов Общества польско-советской дружбы596, так как, помимо общих политических обвинений, там была, к примеру, жалоба, что писатель присвоил мебель из конторы Общества. Узнав о нависшей опасности, Ю. Тувим телеграфировал (между 3 и 5 января 1948 г.) Гомолицкому: «Сделаю всё, о чем Вы просите, можете быть спокойны. Наилучшие пожелания. Тувим»597. После возвращения выдающегося польского поэта из эмиграции коммунистические власти относились к нему с подчеркнутой предупредительностью и почтением, чем тот и пользовался, вступаясь за преследуемых598, в том числе и тех, кому угрожала смертная казнь. Письмо Тувима в защиту Гомолицкого целиком не сохранилось – до нас дошла лишь первая его страница, и в какую инстанцию оно было адресовано, неизвестно:
Уважаемый гражданин!
В письме от 31 декабря 1947 г. Вы просите меня охарактеризовать политический облик гр-на Леона Гомолицкого в период 1932-1939 гг. Данную просьбу Вы направляете ко мне в связи с тем, что гр. Гомолицкий ссылается на знакомство в тот период времени со мной. Из Вашего письма я узнаю, что против гр-на Гомолицкого, члена Польской рабочей партии, выдвинуты обвинения в антисоветской и антилевой деятельности на территории Варшавы до 1939 г.
Отвечаю:
Тогдашний политический облик гр-на Гомолицкого я не в состоянии охарактеризовать, так как наши разговоры касались скорее литературных, художественных дел, а также переводов русских писателей на польский язык. Гр-н Гомолицкий был – и является – глубоким знатоком этих вопросов, он неоднократно оказывал мне весьма значительную помощь своими квалифицированными замечаниями – и уже тогда с пользой действовал в направлении углубления знакомства в польском обществе с русской литературой. Ни о какой антилевой и антисоветской деятельности гр-на Гомолицкого мне ничего не известно. Свои поэтические и литературные произведения Гомолицкий, насколько я помню, помещал в русских эмигрантских изданиях, но других на территории Польши, разумеется, не было. Писал он тогда исключительно на русском языке и к польским журналам не имел доступа.
Мне трудно представить себе антидемократическую (а следовательно, фашистскую) деятельность человека, который во время наибольшего усиления в Польше реакционных национал-демократических и национал-радикальных599, а также антисемитских и т.д. течений неизменно проявлял по отношению ко мне большую доброжелательность и не только никогда не избегал контакта со мной, но, напротив, на каждом шагу подчеркивал чувства дружбы, которые питает ко мне. А происходило это во времена, когда польские фашисты призывали буквально к повешению меня600.
На защиту Гомолицкого встал и Стефан Жулкевский, заявивший, что Гомолицкого следует отнести к «наиболее многообещающим молодым критикам и литературоведам-русистам»601. В результате дело, рассматривавшееся Центральной комиссией партийного контроля Польской рабочей партии, было прекращено. Членство в партии Гомолицкий сохранил до конца своих дней. Это обстоятельство многое объясняет в поведении и положении поэта в последующие годы и служит непосредственным психологическим фоном некоторым его статьям данного периода, в первую очередь «Нынешний день советской литературы» и «Андрей Жданов – теоретик советской литературы»602.
Благодаря исходу рассмотрения его дела в комиссии партийного контроля Гомолицкий смог заняться преподавательской работой. В 1948-1952 годах он читал курсы истории русской литературы в Лодзинском, в 1949/50 – в Варшавском университетах, а курс истории русского театра – в Государственной высшей актерской школе в Лодзи (1951/52). В частности, читал он и лекции о Маяковском, а в 1949 году дважды писал предисловия к его текстам – к революционному гротеску «Радио-Октябрь» в переводе Слободника и к публикации театральной инсценировки поэмы «Хорошо»603.
Примером балансирования на краю бездны была статья Гомолицкого «Проблема литературного языка»604. Статья, содержавшая дежурную ссылку на труды Сталина по языкознанию и нападавшая на «формализм», все примеры брала из русской литературы. При этом непропорционально много места было уделено концепциям Велимира Хлебникова, заклеймленным как пустые и несбыточные идеалистические мечтания. Трудно, однако, отделаться от впечатления, что автор статьи, во-первых, слишком основательно знаком с этими концепциями, а во-вторых, что когда-то они были ему дороги605.
В 1948 г. Гомолицкого включили в состав комиссии Министерства просвещения по оценке школьных учебников и учебных пособий, предназначенных для обучения русскому языку. Эту работу ему поручил Владимир Михайлов, состоявший в тот период начальником отдела учебных программ в этом министерстве. С 1950 по 1961 годы выходят в свет хрестоматии по русской литературе для средних школ, в редактировании которых Гомолицкий участвовал вместе с Северином Поллаком, Виктором Якубовским и Влодзимежем Галецким.
Во время одного из приездов Гомолицкого в Варшаву имела место навсегда запомнившаяся ему, последняя встреча с Тувимом: «в варшавском кафе “Копцюшек”, куда я зашел передохнуть и искал место, – из-за дальнего столика, около стены неопределенной белизны, поднялся он, подавая знаки костлявой, исхудалою рукой. Поразили волосы – арктической сединой. Заботливый тон – он знал о моих неприятностях, в устранении которых принимал участие. <…> Мой первый роман вышел через шесть лет после его смерти. Для него я остался только русистом»606.
Академическая карьера, между тем, наталкивалась на препятствия. Книга Гомолицкого Wielki realista Aleksander Puszkin (Великий реалист Александр Пушкин, 1954) подверглась разносу с ортодоксальных позиций. Рецензент обвинил автора в том, что тот не совершил необходимого пересмотра трудов прежних польских пушкинистов, и в заключение констатировал, что «работа эта, в сущности, вредна»607. Гомолицкий задумывал роман о декабристах и погрузился в изучение российского периода жизни Мицкевича. За плечами у него уже был опубликованный в 1949 г. «Дневник пребывания Адама Мицкевича в России 1824-1829» («Dziennik pobytu Adam Mickiewicza w Rosji 1824-1829») – летопись, насчитывавшая свыше 370 страниц текста. Это был первый опыт подобной хроники жизни Мицкевича. Спустя год появился сборник статей Гомолицкого Mickiewicz wśród Rosjan (Мицкевич среди россиян).
