Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

К развязке уж приблизилась трагедия,
И виден за кулисами конец,
Но не классический герой из меди я,
Чтоб лавровый одеть на лоб венец.
Страшусь я, Господи, сокрытых тайн,
Страшусь конечного небытия.
Чем более весь мир необычаен,
Тем жальче от сомненья гибну я.
Чем дальше, тем неистовей я верю
В Тебя, суровый Бог моих отцов,
Хоть, может быть, люблю одну химеру
И нет Тебя, как в декабре скворцов.
Как царь Давид, я пьяненький пляшу
Перед твоим потухшим алтарем
И, как Отца любимого, прошу:
Испепели мистическим огнем!

Все возрождаются весной деревья,
Как ни были б они уже стары.
Так почему ж и мне в дни лихолетья
Не выпустить побегов из коры?

Меня срубили, только пень остался,
Покрытый трутом и атласным мхом,
Но под землей клубок корней не сдался,
И изумруды в дереве сухом.

Они откроются, взовьются ветки,
Как пастырей кривые посошки.
На дудочки их летом срежут детки,
Иль странницы на новые клюки.

И соловей слетит залиться трелью
При томном свете лучезарных звезд,
И приобщусь я вешнему веселью,
И снова весь перерасту погост.

Бог в каждой колыбели возрождается
На страсти новые и новый крест.
Голгофа никогда не прекращается,
Распятия по всем холмам окрест.
Немного есть пророков и поэтов,
Но мучениками хоть пруд пруди:
У всех пустынников­анахоретов
Лонгиново копье торчит в груди.
И Богу нравится страдать в атоме
Одушевленном на больной земле:
В поэтов воплощается Он томе
И в певчей птицы радужном крыле.
Нет ни добра, ни зла, всё – привидения,
Всё – переменчивые облака,
Но Божье всюду видно отражение,
И Зодчего великая рука.

Душе пора освободиться
От жалкого гнезда давно:
Она, как полевая птица,
Летит в раскрытое окно.
Она, как жаворонок в небе,
Ликует, цепи оборвав,
Она в духовном только хлебе
Находит жизненный устав.
Внизу родная степь без меры,
Шуршащая на ветре рожь,
Идейные внизу химеры,
Кровавая равенства ложь.
Но здесь над облачною пряжей,
Меж ореолами лучей
И тысячью эремитажей,
Всё дух, что навсегда ничей.
И щебечу я от свободы
На бессловесном языке,
Как сын излюбленный природы.
И слезы льются по щеке
У путника от умиленья,
Что по проселку, весь в пыли,
Плетется в бедное селенье,
Едва приметное вдали.

В саду у нас, в посаде Шабо,
У устьев сонного Днестра,
Где соловьями пели жабы,
Стояло три богатыря
Волошских в камышах лимана.
Лет по пятьсот им было всем:
Еще в правленье Солимана
В прибрежный тучный чернозем
Их посадили с верой турки.
И, как зеленые мечети,
Они играли с небом в жмурки,
И в тучи погружали ветви.
Сиденья шаткие как троны,
Шатры надежные и в дождь,
И гнезда наверху вороньи,
Где жил какой­то черный вождь.
А осенью в кулак орехи
Катились в сочную траву,
И золотые их доспехи
Шли на военную игру.
Мальчонком я избрал их в боги
И, как язычник, почитал.
Я поднимался в их чертоги
И Вальтер Скота там читал,
Читал Жюль Верна и Майн­Рида
И жил как Кожаный Чулок,
И не было прекрасней вида
На черноморский мой мирок.
Сперва вороны сторонились
Меня и с граем улетали,
Потом мы постепенно сжились
И добрыми друзьями стали.
Они мне позволяли даже
В гнездо колючее глядеть,
Не каркая как прежде в раже,
И воронятам песни петь...
Эх, детство, детство золотое,
Куда тебя Бабай унес?
Воспоминанья лишь святого
Остался солнечный утес.
Там мысленно сижу в рогатке
Я исполинской на орехе,
В зеленой сказочной палатке,
Мечтая о морской потехе.
И ветер ласково качает
Могучих витязей, как мачты,
Сны на ушко мне навевает...
Всё снова хорошо, не плачь же!
Я снова маленький шалун
И все друзья мои воскресли,
И море парусами шкун
Покрыто, и бабуся в кресле
Сидит с чулком, и край родной
Есть у меня, и горизонт
Неискрыленный за косой
Песчаной, где бушует Понт...

Солнце каждый день заходит
В синий за морем чертог.
Все – невольники в природе,
Даже Вседержитель Бог.
Неустанно, безутешно
Создает Он звезды в мире,
Но всё созданное грешно,
И на поминальном пире
Вечно страждет наш Родитель,
Плоти суетной Зиждитель.
Я, как солнце, также в море
Каждодневно захожу,
И себе опять на горе
Над стогами восхожу,
Сгнившими на поле чистом,
Где грачи псалмом речистым
Повелителя встречают
И трагичным граем грают.

Мы в Лувре перед Иоанном
Энигматичным Леонардо,
В пятнистой шкуре леопарда,
С перстом, простертым к Божьим ранам.
Ты на него похожа странно,
Как будто бы его двойник,
Или модель, сюда нежданно
Явившаяся на мой крик.
Мы оба смотрим с изумленьем,
И я блаженно поражен
Нежданным этим совпаденьем,
Хоть издавна мне дорог он.
Да, я тебя любил уж тайно
Извека, зная, что Господь
Пошлет тебя ко мне случайно,
Чтоб не свалился я исподь.
И это подлинный портрет
С твоей загадочной улыбкой,
Другой такой на свете нет:
Звучат в ней ангельские скрипки.
Ты прислана мне на подмогу,
Чтоб мог я написать псалтырь
И оправдать творенье Богу,
Уйдя в духовный монастырь.
В тщедушном подвизаясь теле,
Я обвиваюсь, словно плющ,
Вокруг тебя, и ты в весельи
Словесном мне дороже туч.
Кто знает, что мы и откуда?
Но тысячи метаморфоз
Свершили мы для песен чуда
Меж терниев и вешних роз.

Я мысленно чудовищный полип,
Прозрачный, как источника вода.
И руки у меня, как ветви лип,
Простерты в бездну неба навсегда.

Они длиннее солнечных лучей,
Они подвижней ласточки крыла,
Они острей дамасского меча,
Они пронизывают, как стрела.

Они ощупали светила все,
Насквозь пронзили мрачное ничто.
Давно познали мир во всей красе,
Играя с Богом в страшное лото.

Но Бог не виден в сумраке нигде,
Хоть чувствую Его повсюду я.
Ведь сам незрим в болотной я воде,
Как чудо странное небытия.

Солнце строит мост червонный
Из безбрежности ко мне,
И по нем, как опьяненный,
Я бреду в вечернем сне.
Облегчив свой мозг от яви,
Мне не стоит ничего
Зашагать чрез веер павий
Моря синего в Ничто.
Мост червонный Архитектор
Строит для таких, как я,
Уходящих в звездный спектр,
В точку схода бытия.
Как Христос хожу по водам,
Хоть и нет вблизи Петра.
Некого спасать по ботам,
Сам я скроюсь до утра.
Мост в безбрежность перекинут,
А туда мне не дойти,
Но я не погрязну в тине
На червонном том пути.
Дай мне руку, лишь тебя я
Над волнами удержу,
Лишь тебе благословляя
Край родимый покажу.

Светила – Божии иероглифы,
Но только мудрецам их не прочесть:
Лишь Ангелы читают этих мифов
Таинственно светящуюся весть.

Как сказочные мы несемся грифы,
Покинув рая голубой насест,
Но мы не обошли мистерий рифов,
И рока нас уничтожает месть.

И всё ж когда­нибудь прочесть этрусков
Надеемся мы пламенную вязь:
Нет тайн для праведных поэтов русских,

Презревших жизни пагубную грязь.
Их не удержишь между граней узких,
Они с Всевышним восстановят связь.