Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Я отраженье Божье на воде
Среди недвижных золотых кувшинок,
Я очертанье облака в пруде
Меж тихо шевелящихся былинок.
Чем больше я гляжу на этот лик,
Тем менее созданье понимаю,
Тем чаще слышу затаенный крик
И, как Орест, всё дальше убегаю.
Несчетное течение веков
Глядим на горестное отраженье
В трясине смрадной перегнивших слов,
И нет нам, как и Божеству, спасенья.
Чем дальше, тем трагичнее наш лик,
Полуиеговы и полусатира,
И слышится немой предсмертный крик
Удавленного отраженья мира...

В душе моей оргазмы катастрофы,
Крушение пылающих миров,
И всё тревожнее пишу я строфы,
Всё больше у меня нездешних слов.
Я Бога чувствую в себе диктовку
И чаще всё пишу, как вне себя.
Бесовскую я приобрел сноровку
Уничтожать всё сущее любя.
Найдя во всем творении изъяны,
Я их дроблю словесным молотком,
И синие бушуют океаны
На кладбище холодным языком.
Я сам себя уж раздробил на части,
Чтоб Фениксом из пламени восстать,
Но адские меня пугают пасти,
И в новую не верую я стать.
Внутри меня клокочет дико Этна,
Огонь чрез кратера струится край.
И все мечты давным­давно бездетны,
И не от мира бренного мой рай.

Старые липы в аллее
Спят в изумрудной вуали,
Стало как будто теплее,
Дымчаты томные дали.

Льдинка растаяла в сердце,
Хочется вновь умиленья,
Хочется новое скерцо
Спеть на весны воскресенье.

Хочется старые липы
Словно сестер целовать,
Хочется тихие скрипы
Черных друзей описать.

Странные все мы Протеи,
Тысячи жизней у нас:
Муки, креста тяжелее,
Вдруг окрыляет экстаз.

Вылетел я из кокона
Пестрым опять мотыльком,
Царская светит корона
Над окровавленным лбом.

Когда я прохожу широкий мост,
Где в клетках вижу кроликов и кур,
Назначенных в желудочный погост,
Мне горло стягивает черный шнур.

Я со стыдом гляжу на сотни глаз
Невинных жертв жестокого порядка,
И в сердце вдруг проходит весь экстаз
От облаков, в лазури спящих сладко.

Ах, эти глазки братьев обреченных!
Как омуты они степных озер:
Так много в них загадок непрочтенных,
Так странен их неведающий взор.

Я вижу в них Небесного Отца
В часы великолепного творенья,
Когда еще не ведал Он конца
И полон был святого вдохновенья.

Не Ангел я, не Брюгелевский черт,
А бедный лишь воробушка под крышей,
Обыденный, невзрачный натюрморт,
Зеленый мох в пустой церковной нише.
Никто меня, безродного, не ценит,
И сам я не ценю себя давно.
Тень облака меня в степи заменит,
И вспомянет одно лишь Божество,
Когда молитвой станет меньше в мире
И слов венок сгниет на алтаре:
Никто не будет на весеннем пире
Молиться в вымершем монастыре.
Мир будет совершенней без меня,
Судящего безжалостно творенье:
Всё будет из движенья и огня,
Как храм дорийский без богослуженья.

Сегодня ночью приближенье Божье
Почувствовал я в жуткой темноте.
Он обвевал убогое мне ложе,
Как ветерок на горной высоте.
Я ощущал Его в холодных венах,
В горячечно работавшем мозгу,
И на угрюмых отсыревших стенах,
Как будто на Эреба берегу.
Он грустную со мной завел беседу,
Как с Моисеем на горе Синае,
И сладко было ничегоневеду,
Как журавлю в летящей к Нилу стае.
– Ты, милый сын мой, стал отменно скучен
От горестных безвыходных вопросов.
Воскресни, стань, как ветер, многозвучен,
Возьми с печи свой страннический посох.
Не думай ни о чем земном, твори
Священные безбрежности созвучья,
Над миром белым соколом пари,
Или зыбись, как голенькие сучья,
Я создал пыль бесчисленных миров,
Кружащихся в непобедимом мраке,
Я ожерелья выткал облаков
И ядовитую спорынь на злаке.
Гармонию я создаю вселенной,
И не важны в творении детали:
Что значит пожиранье плоти бренной,
Раз возвышают голубые дали!
Ты голос мой, живи словесным хмелем
И создавай безбрежности псалтырь,
Живи по одиноким горным кельям,
Вселенная лазурный монастырь.
Спокойно можешь до утра заснуть:
Ты капелька жемчужной в море пены.
Когда­нибудь и ты, как Млечный Путь,
В мои вольешься голубые вены.

Я шел чрез площадь. Солнечные стрелы
Разили, как святого Севастиана.
Исчезли вдруг телесные пределы,
И, как струя алмазная фонтана,
Я поднялся в чарующую высь,
Не ниспадая на стекло бассейна.
И облака вокруг меня вились
С атласною папахой тиховейно.
И вдруг откуда­то Отец Небесный
Ко мне спустился и мой дух приял,
Очищенный от накипи телесной,
И ласково пришедшему сказал:
– Ну, видишь ли теперь, мой сын любезный,
В чем было назначенье на земле?
И почему ты цепию железной,
Как Прометей, прикован был к скале?
В космической Отца­Хаоса глине
Добро и зло извек неразделимы,
И я творил гармонию в пустыне,
Где не безгрешны даже серафимы.
Но очищаться должен человек
От свойственной ему природной скверны,
И дан ему на это долгий век
С вершинами Синая и Лаверны.
Вот ты ко мне с фонтанною струей
Поднялся, рассыпая песен бисер,
И я тебя приемлю в терем мой,
Хоть ты мятежный был на «Арго» рыцарь.
На землю твой сейчас вернется прах,
Чуть зарябив зеленый глаз бассейна,
Но ты в моих останешься очах,
Как лучик света в тишине келейной.

Из облаков ночных, как рыбий глаз,
Глядит меланхоличная луна,
Потухший в перстне Божием топаз,
И страшная Создателя рука.
То мумии засохнувшие пальцы,
Застывшие в бегущих облаках,
Что на космических поникли пяльцах,
Запутавшись в пылающих шелках.
Но я в гробу целую эту руку,
Создавшую для творчества меня,
Хоть и испытываю жизни муку,
И нет уже священного огня.
Отец, меня пугает лунный камень
На высохшей руке Твоей,
Меня холодный сожигает пламень,
И ослепляет звездный мавзолей.
Я сам застыл, как лунное сиянье
На золотом зыбящемся песке:
Меня пугает легкое дрожанье
В Твоей сокрытой в облаках руке!

Пока я созерцал в окошко звезды,
Вокруг меня обвились три змеи
И высосали язвы и наросты
И все в груди сомнения мои.
И стал я легок, словно мотылек,
И выпорхнул из черной хризалиды,
И полетел на дальний огонек
На берегу таинственной Тавриды.
Там верного коня белеют кости,
Там юность вся моя в степном кургане,
Загробные там ожидают гости
В клубящемся предутреннем тумане.
Христос там и суровый Иегова,
И мой двойник земной, Сатанаил,
И девственные все мои слова,
И для Нимфеи чудотворный ил.
Увы, меня уж и туда не тянет,
Меня не тянет ныне никуда:
Мне будущего, скрытого в тумане,
Хотелось бы не видеть никогда.
Сухой былинкой над морскою бездной
Уже давно качаюсь в мыслях я,
Глядя на отраженье пыли звездной
В дыхании лазурном, бытия.