Мария Жиглова - Сталину

Позвони-ка на небо, в штабы,
Чтоб сегодня не замели.
А сегодня в больнице «Столбы»
Мне пригрезится край земли.

Припев:
А в Сибири стояли столбы,
А в Сибирь меня привезли.

А в Сибирь меня упекли.
Пьем чаек, чай на кухне своей.
Если бы меня увезли
Из казенных родных лагерей…

Припев.
Край степной, богатая Русь.
Край хор-роший, великая кровь
Пролилась, и опять я согнусь,
И опять кипятит свекровь

Свой чаек, свой некрепкий чай.
И опять на себя посмотрю.
Милый мой, по мне не скучай.
Я тебя любила, люблю.

А в Сибири есть лагерь «Кресты».
В Ленинграде опять рассвет.
И когда разводят мосты,
Бог опять выключает свет.

Припев.
И когда я вернусь отсель
И когда мой закончится срок,
То житуха моя – карусель —
Мне железный покажет курок.

Я пошел, господа, в разведку.
Это что за птица сидит
Вон у той у зеленой ветки?
Щас как шлепну!.. И враг убит.

У меня с собою патроны,
Ручка, порох и автомат.
Я сижу у ствола как на троне,
И опять пять стволов у ребят.

Братья, сердце мое боится,
Но когда я отсюда уйду,
То вот этот мост задымится,
Повторяю я в нашем аду.

Братья, братья, ребята наши!
Чтобы не подвести ребят,
Постою. И из этой каши
В Рай уводят наших солдат.

Постою я еще. Как, ребята,
В Рай отсюда уйти могли?
И опять берусь за гранату.
Я один и шапка в пыли.

Я один остаюсь в разведке.
Я устал и почти убит.
Это кто у зеленой ветки?
Я уверен, что враг не спит.

Я одна остаюсь в разведке.
Я устала, почти умерла.
Эта птица на красной ветке
Носит странное имя щегла.

Мы вернулись в лагеря-лагерочки,
В годы те сороковые к мужчинам.
У меня еще не вышло ни строчки
По отдельным нехорошим причинам.

Мы вернемся в города-городочки,
В города, где нет красивых доносов.
И опять напишу я две строчки
И опять я покурю папиросы.

Где ж Высоцкий, где Шарапов Сережка,
Кто Августа и жена Катерина?
Я на воле надевала сережки,
У царя, однако, было три сына.

У царя, впрочем, было три сына,
Всех троих большевики расстреляли.
Я вернулась, а мои все мужчины
Мне из Рая «Не стреляй!» – закричали.

Лиля, Лиля, где ты есть? Я вернулась.
Маяковского увижу во сне я,
А потом тебе я, друг, улыбнулась,
Говорить я о Володьке не смею.

Я, пожалуй, замолчу. Эка новость.
Я, пожалуй, покурю папиросу.
А они запахнули мне полость,
Чтобы я не задавала вопросов.

Жаркой шубы запахнули мне полость
В этих новеньких степях по Сибири.
Я не знаю, я не знаю, а голос
Мой сорвался, но поет, но поет.

Я не буду тебе больше изменять.
Как бы мне не умереть от муки?
Как бы мне теперь тебя не променять
На хор-рошенького мальчика из
«Мухи»?

Мне нельзя пойти и пострелять.
Как бы мне не умереть со скуки?
Как бы мне себя не расстрелять?
Извините, я накладываю руки

На живот и на свое чело.
Я умру. Со мною шайка-лейка.
Я сижу, я напишу назло,
Что уйду за город я как Вейка.

Я и Вейка – все одни и те ж.
Мой двойник сегодня к неудаче.
Я умру, наверно. «Красоте, —
Скажет Вейка, – жить нельзя иначе».

Смерть приходит как сон легкокрылый,
Между нами, так думает Бог.
И за этой веселой и стылой
Сразу мне улыбается Бог.

Ширь веселая, заинька, стылая,
Между нами, так думаю я.
И опять улыбается милая,
Смерть, спокойная совесть моя.

И опять ему амнистия выйдет,
За которую поставили к стенке
Из-за этой некрасивой Еленки,
Ее разве кто позабудет?

И опять я одна постояла.
В том году сорок шестом снова вышла.

И опять меня, опять посадили,
И опять, опять тебя заносило.
И опять ЧК-ЧК рассадили
В том музее триста двадцать, не мучась.

Припев:
Из-за той из-за дурашливой Елены
У тебя, тебя не вышедши ночка.
И опять я, опять на Елене
Бонапартова бесславная дочка.

«Что, скажи мне, Елене, писала?»
Неужели же ты просто молчала,
Не поверю, ты опять показала
На меня, и опять походила.

И опять ты в КГБ приходила,
В мою комнату в новеньком доме.
И опять, опять поносила,
Попросила за меня в Моссельпроме.

Припев.
И опять, опять наказала
За язык мой хороший и гласный,
И за длительное «р» не сказала,
С кем катается Лизка на «Волге».

Пароход; снова папа усталый.
Скажет папа: «Мы на том пароходе.
И опять за красивую Ленку
С полотенцем у виска приезжаем».

Припев.
Полотенчиком ты ноги вытирала
Мужичкам моим, несчастная дура,
И оттель-то опять приезжала
Доносила уже просто – со скукой.

Господи, я умру здесь.
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.
И опять, и опять получаешь
Самоварчики, и глобус, и чай.

И возьмусь я полегоньку за кружку,
Ту, с которой дребезжим по миру,
И потом ко мне на квартиру
Приведут очередную старушку.

А старушка веселая гуляет,
Гуляет она по прилавкам
И чуть-чуть полегоньку вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

Бедность наша к нам еще не поспела,
Бедность наша в коммунальной
квартире.
Вот и жизнь ее опять надоела,
И повесилась старушка в сортире.

А старушка веселая гуляет,
Гуляет она по прилавкам
И еще чуть-чуть вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

Саша и Алеша, Алеша и Саша
Сидели на платформе, брик-брик,
не упали.
И в трик-трак играли, и было поздно,
Поздно вечерком они Лешу продали.

Саня и Алена, Алена и Саня
Говорили весело: «Вот наша Оля».
А потом сидели и весело писали,
А потом писали гражданкам на волю.

В трик-трак они играли,
Играли в поле,
Играли и в поле, играли на воле.
А потом опять, ничего не понимая,
Жили они снова,
Стреляли.

Шлепнули Ивана в кремлевском
коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку наказали, а меня спасли.

Гришка не был даже офицером,
Гришка был обычным славным
скрипачом.
А когда ему пригрозили расстрелом,
То он оказался нашенским врагом.

А они закрыли дело офицеров,
Дело милицейское в архиве не сожгли.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Если бы не Ира, меня б не поймали,
Если бы не наши, Гришка бы живой
Посидел в тюряге, где красные флаги,
Красные флаги и кони под Москвой.

Птичка-синичка ходит по тарелке,
Желтая лошадь по кругу идет,
У нее на ложке баланда и крошки
А машина едет, а истина не ждет.

Шлепнули Ивана в кремлевском
коридоре,
Гришку Мендельсона сразу замели.
Офицеров дело пахло расстрелом.
Ирочку искали, а меня нашли.

А когда я вышла, мне дали по роже,
По моей по роже в квартире боевой.
А я ведь, я живучая – я ведь вельможа
Великодержавная на Москве святой.

Шлепнули Ивана в кремлевском
коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Наше мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Гришку расстреляли, меня тоже замели.

Эх, жрите сами
Супчик со слезами
И курите черные «Максим».
Эх, ешьте сами
Супчик с волосами,
Мы чуть-чуть получше поедим.

Мы – красавцы,
Вовсе не мерзавцы,
Спой, голуба, только не проси
Радости нашей,
Мы сидим с мамашей,
И садятся в черное такси.

Эх, жрите сами
Супчик с сухарями
Мы с тобою кашу поедим.
Эх, на неделе
В лагерь не успели,
Мы уже с винтовками сидим.

Мы на дело
Ходим с левольвером,
Мы – орлы из ВЧК.
Шлепнули Колю,
Поучились в школе,
А потом играем в дурака.

Эх, на бульваре
Ходют злые баре,
Очевидно нам, по рожам ждут.
Наши кони и
Тони в Главревкоме
К нам, пожалуй, нынче не придут.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый —
Наш начальник бравый —
Скажет нам, кого что повезут.

Мы не баре,
Мы не цари,
Мы – орлы из ВЧК.
Наше дело —
Побежать расстрела,
Мы живем, живем, живем пока.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо дать нам яду,
Мы живем, а жизнь – река.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый —
Наш начальник бравый —
Скажет нам, кого что повезут.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо выпить яду,
Мы живем, живем, а жизнь – река.