Мария Жиглова - Сталину
Мария Жиглова - Сталину краткое содержание
Мария Жиглова
Сталину
Нелинейные строфы
В своем сборнике «Сталину» Мария Жиглова сделала невероятное: она воскресила весь рок-н-ролл русской литературы! Не понимаете, о чем я? Сейчас расскажу. Некоторое время назад, еще когда советская поэзия не пестрила шаблонностью, были такие мастера изящной словесности, как Галич, Вертинский, Гумилев и многие другие. Их поэтическое творчество имело одновременно дух баллады, модернизма и символизма. Они были понятны не всем, но уважаемы каждым. Они легли в основу той поэтической культуры, благодаря которой выросли на наших с вами глазах Гребенщиков, Сукачев и Маргарита Пушкина. Одновременно они послужили для развития «кустов» КСП (Клуб самодеятельной песни) и всей бардовской культуры, которую нынче ассоциируют с Окуджавой или Высоцким. Но в начале этого рок-н-ролла русской поэзии XX века были они: Галич, Вертинский и Гумилев.
Настало новое время, доживают свои дни стихи Гребенщикова, Сукачева и Пушкиной. Их поэзия зиждется на пласте самобытной финально-советской культуры, а дети, которые выросли на их поэзии, кричат свои стихи – никак не стихотворения – со сцен клубов и домов культуры. Но всем очевидно, что из поэзии этих подросших детей ничего путного не выйдет.
А кто может дать подпитку для дальнейшего развития изящной словесности? Долгое время я не знал ответа на этот вопрос. Но теперь… все иначе. Маша Жиглова создала уникальный сборник. Читая строчку за строчкой, ощущаешь всю громаду той культуры, что жила, дышала и развивалась последние 50–60 лет.
У поэзии Жигловой есть глаза и язык. Эти глаза голодные и наблюдательные, а язык остр и меток – такое было только в творчестве Александра Галича. В стихах автора чувствуется ум и сарказм – такое было у Александра Вертинского. А в некоторых произведениях сборника читателя не покидает ощущение столкновения с чем-то мистическим – этим для меня запомнился Лев Гумилев.
Многие могут задаться вопросом: почему сборник называется «Сталину»? Для себя лично я на него ответил, но чтобы оставить пишу для размышлений, предпочту умолчать – гадайте, дорогие читатели. Эта книга достойна вашего времени и денег.
Остается важным и вопрос о будущем сборника «Сталину». Как бы ни смешно было строить из себя Нострадамуса с Вангой, должен признать, что судьба этой рукописи непредсказуема. Теперь все в руках издателя: если книга разойдется хотя бы тысячным тиражом по магазинам, то я уверен в ее успехе и популярности. Люди будут с интересом и упоением читать эти стихотворения. Если же издание не появится на книжных полках, вполне вероятно, что мир узнает о рукописи много позже ее издания – когда произведение займет лидирующие места на крупных литературных премиях и конкурсах. Но однозначно, спустя годы этот материал будет так же актуален для умного читателя, как и сейчас.
Искренне ваш,
Никита С. Митрохин
литературный обозреватель медиа-дома «Московская правда»
* * *Мария ЖигловаС детства хотела, чтобы меня называли Машей. А меня на самом деле зовут Ольга. Просто у меня две Маши ходили в подружках. Так что это мой псевдоним. Три четверти жизни провела в Новосибирском Академгородке, а 10 лет – в Москве. Работала на многих должностях от стажера-исследователя в Институте философии Сибирского отделения АН СССР – и до переводчика высшей категории в английской редакции ТАСС. С 2008 года на вольных хлебах, но налоги плачу – я ИП, то есть директор, переводчик и редактор на собственном предприятии. Живу переводами и в материальном, и во многом в духовном смысле. Люблю свою работу.
Стихи сочиняю всю жизнь, за вычетом 1990-х годов, когда жила в столице. Надеюсь до глубокой старости жить и работать в России. Я достаточно лояльна. Крещеная. Веротерпима. Мне 47,5 лет. «Я люблю вас, люди, будьте бдительны». Юлиус Фучик. «Я люблю вас, люди, будьте доверчивы». Александр Галич. И жизнь моя, и эпоха моя колеблется между этими двумя цитатами.
Ваша Маша Жиглова (О. Б.).
К читателю
Как можно жить в стране, где от кивка властелина ее летят головы и меняется всё и вся? Мне было восемнадцать лет, я выглядела как «Я иду красивый, двадцатидвухлетний» из Маяковского, и наша экспедиция, составленная из медиков, младших научных сотрудников, двух хирургов и меня, нанявшейся за 100 рублей полевых-командировочных лаборантом, только что вернулась из Тувы. Там мы изучали тувинский, русский с вкраплениями вездесущих непьющих евреев народ, а также и неизвестную еще отечественной науке высокогорную флору и насекомых Больших Саян. Именно в тот год я решила, что я не стану ни химиком, ни биологом, ни их модной помесью – биохимиком, и займусь английским языком и великой русской литературой. Мой отец, Евгений Иванович, был физиком и технарем по духу и до конца дней своих так и не смирился с моим выбором профессии. По крайней мере, на третьем курсе НГУ он не дал мне перейти на филологический факультет и заставил меня все-таки получить качественное, базовое научно-техническое образование.
– Вот закончишь университет, отработаешь пять лет на маслосыркомбинате химиком, а потом делай что душе заблагорассудится, – заявил мне он, когда я поставила его в известность о том, что я не хочу больше учиться в постылом вузе.
Максимум, что мне удалось тогда, это поступить на заочные московские курсы иняз экстерном сразу на третий, выпускной курс. Я на отлично написала четыре контрольные работы – вступительную и три за первые два года обучения. Специализация была «английский язык, письменный перевод». Только что началась перестройка, шел 1986 год.
– Мне четвертого перевод, и двадцать первого перевод… – напевала я строчки Галича. Песня эта гремела на улицах нашего академгородка, начинаясь следующим текстом:
Облака плывут, облака,
Каждый день плывут,
Как в кино.
А я цыпленка ем табака
Я коньячку принял
Полкило.
Облака плывут в Абакан,
Каждый день плывут,
Круглый год…
В 2015 году 10 лет, как ушел из жизни папа, а я все не могу попрощаться с ним, все слышу его родной голос, его жесткий тон:
– Не будешь ты поэтом и переводчиком. Только когда я помру.
Так и случилось, с поэзией по крайней мере… А переводчиком я стала в 1991 году, приехав в Москву голой и босой. Самые трудные годы новейшей истории России, с 1990 по 2000 годы, я жила в Москве. А когда заболел отец, я вернулась.
…в свой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.
Так и продолжаю эти нити: семья физика и медика, Александр Галич, Осип Мандельштам.
С уважением к читателям,
ваша Маша Жиглова (О. Б.)
Сталину
© Мария Жиглова, 2015 год
1. Север. Солнце тусклое, как луна.
Пей, писатель, чарочку, пей до дна.
А когда допьешь ты, то твой стол
Станет, брат, широким, как престол.
Ты не пей, дружочек мой, допьяна —
Как звенит гитарная, да, струна.
Рвет на части сердце печаль одна,
Говорит, не жить тебе век, она.
2. Игрушки все побиты
И елка набекрень.
Из этой волокиты
Бегу в хороший день.
Бильярдный кий так ловок —
Качайся, поплавок!
От киевских винтовок
Я нынче занемог.
Лети, лови, катала,
Да собирай деньжат.
Вам показалось мало?
Скупиться не хотят.
Меня забросит, детка,
На этом вираже.
Живой, как птичка в клетке,
Лишь домовой уже.
3. Шутка
Что сегодня пьешь ты?
С горя пьешь уже.
Мы с тобой, Шарапов,
На девятом этаже.
Дом горит сегодня
Третий день уже.
Мы с тобою в лифте
На девятом этаже.
Крест на церкви маковке
Сделал Фаберже.
Мы с тобою, Маша,
На девятом этаже.
Лифт опять заносит
Вкось на вираже.
Кто со мною будет
На десятом этаже?
Родину ты продал
США, верь же.
Мы с тобой застряли
На девятом этаже.
Что же мне поделать
С фильмой этой же?
Кто-то это смотрит
На девятом этаже.
Бог над нами, Маша —
Олечка уже.
Мы себя забыли
На девятом этаже.
Кто-то видит маму
В первый раз уже.
Мы с тобой, младенец,
На девятом этаже…
Сделано четыре
Книжечки уже.
Я опять застряла
На десятом этаже.
Венец
В куски
Разлетелася корона…
Я не прыгну за борт,
В бурлящую воду.
Я, как ртуть и как зяблик,
Не войду в моду.
Я – как зяблик, щегол,
Ослепительно гол
Мой король, и как в зеркале
Гол дискобол
Греческо-римской
Древней эпохи.
И в этих лучах
Искупались пройдохи.
Мокрые дохи,
Собачьи меха.
Не пылит дорога —
Дорогá и легка.
А вот и прыть
Молодого поэта:
Мы не писали ль
Под прутиком это?
Были ли молоды,
Были ль игривы?
Нет, только голода
В животе переливы.
Я не поэт ли? Не знаю.
Я с краю.
Где-то родилась.
Живу. Умираю.
О, я – поэт
И бываю пророком.
Вот асфодели —
Цветы ненароком.
Я понемногу,
Я самую малость —
В Лете купаюсь
И пяткой купаюсь
Той Ахиллесовой —
В Ахероне.
Нет, недалеко
Мне до короны.
Но за корону
Светлую эту
Мне не платить ли
В осень поэта?
Саркома
