Мария Жиглова - Сталину

Шаг за шагом все глубже
проходит Слово,
Что говорил тебе твой отец,
И дева Мария смотрит сурово
На Россию с Украйной, и вот конец —
Когда на Союз наш сыпались бомбы
И когда наш Жуков Берлин воевал,
И когда в Керчи были катакомбы,
И когда фашистов мой дед убивал,
То тогда великой была Россия,
И тогда мы знали, что наш народ
Был единственным в мире, как
Тот Мессия,
Был со многими… И снова меч
свой берёт
Покровитель России – святой Никола,
И еще – впереди него спешит
Мой убитый брат из донецкой школы,
Не умерший в храме моей души.

Земля ребриста, не шарообразна.
Ты, первобытный, разжигай костры —
Копье, трава и мамонт безобразный
Понадобятся богу на дары.
Дары богов мой воин духом чистых,
Племен несет женам и зрит Мой гнев.
Гнев божества в лесистых и скалистых
Местах – не молния, пугающая дев
И мальчиков, а голод, вечный голод,
И вождь их племени находит
вечный повод
Разделаться с соперником своим
По креслу. Вот и мы уже стоим
И видим Зевса, и дары, и молод
Убийца Бога. Мы на ужасе стоим.

Мы мчались к смерти. Кони на бегу
Остановились – больше не могу
Я гнать коней. И этот райский сад,
Что был уж виден, стал лишь издалече.
«Мне суждена таинственная встреча» —
За этим пением есть рай иль вечный ад,
Кто знает – Гамлет? – что нам суждено,
И лес глядит в открытое окно,
Автомобильный синий маячок
Всё по Морскому едет… Пей вино
И «Carpe diem» говори, сверчок!

Казахстан. Достоевский. Жид —
Слово бранное, но война
Без него не пойдет. Держись —
Я одна, и победа одна.
Ты с любезностью воевал,
Нелюбезное дело – смерть.
Рай. Сибирь. И лесоповал.
Как до лагеря мне успеть,
Чтоб добраться-то поутру
До синюшно-серых людей?
Я опять ямщика наберу.
И опять наш Ф. М. – злодей.
Из расстрелянных, ссыльных же
Изошла страна, изошла.
Как машина на вираже,
Все заносится. Очень зла
Наша Русь. Девятнадцатый век.
И усатый юный бомбист
Доказал себе, что человек
Происходит, видать, от убийц.

…Хлеб гороховый, сибирский лес.
Край таежный, алтайская степь.
В телефоне звенит диез,
А звонок вам – уже без тем.
Наяву наскребу медяк
Двушки, карточек. Opera.
Вы со мною дружили, босяк —
Вот косяк, игла и жара
Тридцать пять градусов. Девясил,
Девясил – соляной цветок,
Ядовитый, и не носи
Больше платьев, ведь изнемог
Наш Овидий уже давно.
У него пневмония была,
А Сафо его, а Сафо —
Вот разбилась, и все дела.
Не Сафо вы, а я – Сафо,
Мой Овидий меня перевел.
Хорошо мне жить, веселó!
Бога нет – ведь король-то гол.
И материя – как цветок
Пустотелый, и нет души.
После смерти исчезнет ток,
А при жизни все хороши.

И затменья затемно глаз пауком
Ищет, ищет.
Ты со мною уже не знаком.
Пищи! Пищи!
На Есенина был поход
Фиолетовым цветом
Глаз. Рыжих кос
Нету.

Юность беглая по Москве —
Свету! Свету!
Еврипида в Таганке две
Пьесы. Нету
Капель йодных на небесах —
Света солнца.
Время, что на моих часах —
Время бессонницы.
Я пишу пока начерно жизнь —
Света нету.
При свечах, говорю, пиши
Смерть поэта.
На Есенина был он похож
Синим светом
Глаз.
И опять его чертовых кож
Нету.
Сглаз.

О прелестнейшая Муза,
Муза Драмы!
Режиссер почешет пузо,
Станет прямо.
И с актрисою внаклон
Он заставит бить поклон
Седовласого актера. Вижу даму.
Дамочка в ряду сидит
Двадцать первом…
И на месте – вдруг проспит? —
Двадцать третьем.
Разбудить ее пора,
Дама выпила в антракт,
Смотрит пьесу государь
В лихолетье,
Николай наш царь Второй.
Смотрим: Лермонтов-герой —
Арбенин
В маске, а герой второй —
Ленин.
Тени.
Дальше я не помню как.
Лермонтов – наглец, простак
И пиесу выбрал без
Междометий.
Мало молоду царю
Снова прозой говорю:
«Нате, смерти».
Вот кавычки, вот струна,
Вот и царская жена,
Мальчик в смерти.
Веришь бедному народу?
И бросается под воду
Бес-Распутин.
Утонул он, черт святой?
Он застрелен молодой,
Бес попутал.
И икона из Торжка
Николай-царя пока
С Куклой
У наследника.
Год 17-й. В Торжке
Кутим.
И Юсупов под конвой
Выходит.
И проходят царь с женой,
Водит,
Водит, водит всё метель.
И расхристана постель
Снова.
Бога нету?
Нет как нет,
И Христос дает ответ:
Проклят, цари, ваш совет:
Бога нет, России нет.

Дуло. Лермонтов-поэт
Заряжает пистолет
Для дуэли.
Он писал всё про Кавказ,
Где растения без ваз —
Пальмы; стелет,
Лепит, мажет снег в метель.
Холодна твоя постель.
Страшный дух, как в сенокос,
Рубит головы. Христос,
Где Ты?
Как иуда, не скажу.
Голову я положу
На газеты.
Мефистофеля – домой,
Как и ведьму ту с метлой —
Это
Виснет ледяной туман,
Расходитесь по домам,
Дети.
Вот ромм-ан-тик, патриот,
Он тебя на штык возьмет.
Ленин. Вот и новая Москва,
Ать и два и ать и два,
Тени.
Тени на его висках
Снег не тает на щеках.
И везут его – ах!
К Пятигорску.
Тень смущенья на челе —
Полицмейстер: «Как в петле!»
И арбу не подадут —
«Верх притворства».

Нынче я, как Lermontoff.
Выступает из стихов
Ленин плотный.
Революция? – Она.
Пей, Россия, пей до дна,
Хлеб животный.
Мальчик бедный.
Он, конечно же, умрет,
И царица за город
Едет. Бледный
Конь – и все курки,
И российские полки
Дезертирствуют.
Лепит, лепит снег в метель,
Как мягка твоя постель,
Бес вампирствует.

Лисенок прячется в пустыне,
Хотя, Лисы Песчаной брат,
Он мог бы тропками пустыми
Пройти назад.
Песчаная Лиса момента
Напасть не ищет и не ждет.
Она, как катится монета,
Бежит вперед.
То встанет, то опять стремится,
Подолом пометет песок,
И след, как хвост ее, катится.
Горит восток.

Горит восток, пустыня блещет,
Сияньем дня озарена,
И вся пустыня тихо плещет
Движеньем сна.
И после ночи беспокойной
Там пламенем горит восток,
И веет там сухой и знойный
Сахары страшный ветерок.

И Малой Азии ковчег,
Пристанище святых пророков,
Прекрасный продолжает бег
Под небом. Порослию дрока
Покрыт пустыни красный скат,
Отцвел оазис. Нам не рады:
Ведь мир под небом не покат,
А квадратичная громада.
У Иудеи нет преград,
Но за пределы – нет, не надо.
И, видит Бог, когда-то небо
Нас не оставило без хлеба
И лавров. То же: мир богат,
Но беден мир моих ягнят.

Как это просто – от погоста,
Пером Себастиана Баха
Промчаться, заезжая в гости,
Проехать, не оставив страха.
Как это просто – чья победа,
И с Моцартом бежать под руку,
Проехать на велосипедах,
Разбиться – вот и вся наука.
Как это странно – вот ведь штука —
Не биться в кутерьме медведей —
Красивая, и вот с кунштюком
Царь Петр к княгине Вере едет.
Как это просто – вот Елена,
Париж и мавры. Все такие —
Вениаминова колена!
Как точно – взять и не покинуть,
Когда уходят, упокоясь,
На небожительство, как просто
Бежать, совсем не беспокоясь,
Трава по пояс – и сиротство.
И вдруг – печатным некрологом
Пройтись бегом по всем газетам
И под приемлемым предлогом —
Промчаться, не оставив света.
И это жизнь или идея —
Иль проблеск твой, как от кометы?
Россия, Лета, Лорелея…
Промчаться, словно скорость света.

Как вьются ласточки-стрижи!
Ты им попробуй покажи
Кулак и семечки. И вот
Вдруг наступает Новый год.
Как вьется снег. Из камелька
Не видно малого пока:
Как в Рождество играет ветер
И как луна на белом свете
Одна висит. И ясный день
Торопит зиму. Мне не лень
Писать и петь. Луна полна,
И дует ветер из окна.
А летом камелек уже
Не топится. И госпоже
Моих висков, болезни не
Поддамся. Голуби в окне
Стараются. Прошла весна:
Свет белый ясен и луна.

Смотрю на новый свод небес —
Вчера сотворено!
Смотрю на новый свежий лес.
Распахнуто окно.
И праздничный еловый бор,
Как облако, стоит.
Из окон виден желтый сор.
Так лето говорит.
Под бором сор,
Усталый взор
Ласкают облака.
Иголки, лестница, узор,
Течет одна река.
И в той реке
Невдалеке
Купает херувим
И крылышки, и спинку,
Нимб
Горит, и мы стоим.
Стоим в окне,
И где река
Течет, не знаю я.
Проходит сон, и на Луне
Дымится полынья.