Мария Жиглова - Сталину

Месяц ясный со звездой
Ходит над землею.
Его водит Бог простой
Нынче надо мною.
Снова Бог, и снова Он
Ходит между Ними,
И проходит жизнь как сон
С вайями своими.
Снова Бог, и снова Он.
Снова храм, дорога.
В старом храме бью челом
И сижу немного.

Надо мною со второй звездою
Летний, грозный, темный небосвод.
И опять хороший надо мною
Рай звенит. Москва-то ждет-пождет.

Удивительный фонарь
Со своим рассказом
Про летающих змей,
Составленных из снега.
Ему это не снится.
Хотя это ложь.

Я считаю рублями.
Три червонца на водку,
Хлеб в конторе недорог,
Чирик стоит кило.
Я сижу за прилавком.
Проклинаю работку.
У меня дома барин,
Ай, ему повезло.

Припев:
А я живу как иуда,
А я живу как на дольке,
А я не знаю, что снова
Украдет муженек.
Не сиди в магазине.
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине,
Муженек за порог.

Я немного устала.
Я опять не достала.
А я опять переспала
С молчаливым моим.
Я не знаю, где Зинка.
Я кудрявая свинка.
Я сижу и не знаю,
А что сегодня едим.

Припев.
Я, ребятки, волнуюсь,
Я ни с кем не целуюсь.
Я пришла помолиться.
Нет сегодня винца.
Я живу и не знаю,
Отчего не рыдаю.
У меня нет ботинок
И родного отца.

Припев:
А я живу как иуда.
А я живу как на зонке,
А я не знаю, что снова
Ничего не смогу.
А не сиди в магазине,
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине.
Никуда не бегу.

Меня интересуют деньги.
Не посвященная в долги,
Родня живет обзаведеньем
Идеями вещей, враги
Моей родни, семья и власти
Сготовят повышенье цен
На все, включая чувства. Страсти
Обходятся дороже, чем
Ни них потраченное время
И к ним добытый антураж
От нового белья до крема
Из-за границы. Входят в раж
Последней ясности упадка.
Все дело в нищете, когда
В Апокалипсисе закладка
Лежит, не двигаясь, года,
То это тоже от нехватка
Фантазии в мои года.

Все дело в нищете. Мне пишут
О страшной красоте Москвы.
Стою я без гроша и вижу,
Как церкви носят головы.
Но я не верю – здесь Москвы
Богатство отдыху не знает,
Простой народ живет, зевает
И убегает из Москвы.

От голодухи жизнь бежит.
Стоит юродивый Ивашка
С простою куколкой в кармане
И рубль в кепочке звенит.
В мешке Ивани есть иголка,
И пуговка в мешке лежит.

Монетка, куколка и пуговка в кармане.
И он, несчастненький, юродствуя,
дрожит.
В мешке его бумаги, кукла Ваня,
Монетка, пуговка и куколка в кармане
И, Слава Богу, нынче он не бит.

Отчего ты видишь,
Что Господь есть Бог?
Оттого, что летом
Ближнему помог.

Отчего ты видишь,
Что есть Троица?
Оттого, что Богу
Видно Три Лица.

Ипостась не судит,
Ипостась не ждет.
Кто меня рассудит?
Только Господь Бог.

У него вериги
На его главе
И поют пичуги
Завтра по Москве.

И не знает Юрка,
Что его глава
Видела, убогая,
Бога Однова.

Он увидит бедность —
Это нищета!..
Оживи, Боженька,
Человека и скота.

Накажу я стукача лагерями,
Пусть сидит да и сгниет там в молчанье.
А жена его стояла под дверями,
Узелок ему связала на прощанье.

В Царство Божие ведут лагерями.
Господь Бог опять берется за котомку.
И Апостол Петр стоит под дверями,
Повторяя: «Материлась негромко».

Господь Бог опять берется за узел,
Говорит мне: «Моя деточка плачет».
И глаза свои прекрасные сузил,
Ах, как сузил, рядом кумушки судачат.

В Царство Божие идут за блинами,
С макарошками и кашкой, иуды.
И пошли мы все оттуда с кивками,
Покивали, покивали – не чудо.

А в Раю опять Апостолам не верю,
Что не спали под Вечерю Господню.
А стукачика жена кашу варит
С солью, маслом и пивком на сегодня.

Расскажи-ка мне, отец, про медали,
Про медали про свои фронтовые,
Мы тебя, сказала мама, не ждали,
Мы дождались, а ты дал чаевые.

Водку жрали мы с тобою, старушка.
Надей звали ее, ту свиристелку.
Скажет Пушкин: «На, держи, твоя
кружка;
Вот и дружка, пирожки на тарелке».

«Ты смотри, – мне скажет Пушкин, —
гуляют,
Как гуляют они, милые, вместе!»
И втроем мы из этой из кружки,
Пушкин, Дуська – да, и Дусечка
с тестем.

И живет опять одна мама Маша,
Мама Маша так однажды сказала:
«Погляди-ка, вот и доченька Даша
Кашку с пивом из тарелки лизала».

Погляди, вот пирожки на тарелке.
В Царство Божие пошли за блинами.
А в Москве я постояла на Стрелке,
Там стояли старики с орденами.

В Царство Божие ведет та дорожка.
Но мне, видимо, опять показалось,
Что подонки на дорожке немножко
Чуть подальше пошли, эка жалость.

Эка жалость, скоко денег уплыло.
Вот вам, братцы, я опять шизофреник.
И меня опять иуда казнила,
Эко денег у меня, эко денег.

Это вам не шульки-бульки, иуды.
Это жизнь, и вся любовь, и поеду
Я отсюда в лагеря, но не буду
Возвращаться я к Арону-соседу.

Дочку маленькую звали Аришка,
У Аришечки животик раздутый.
А любовника мово звали Мишкой,
То-то важный, то-то ходит надутый.

Долго ль будешь пухнуть тут, на морозце?
На морозце ты, несчастная, стояла.
Богоматерь очень тихая просто:
«Ты подумай», – улыбнувшись, сказала.

Посижу я, погляжу на куплетик.
Ах, игрушечка вышла, не песня.
Как бы вовсе нам не вышел билетик
На то кладбище на Красной на Пресне.

И стою я под окном у иуды.
«Стой». – Стою я и молчу со свекровью.
Боже, Боже, я надеялась на чудо,
Чудо вышло все, как пулька под бровью.

И Апостол Петр опять поклонится.
Это он тогда сказал: «Бог с Тобою!»
А теперь что мне, наш Боже, приснится,
Как когда-нибудь глаза я закрою?

И стою я под окном, под окошком.
«Стой». Стою я и не крикну ни разу.
Господи, я все надеялась и верила.
Господи, скажи, где чудо.

Что ж ты, киска моя, плохо поела?

Повторяла: «Она мало поела…»
А любил ее полковник-иуда,
А когда ей все опять надоело,
То пошла она опять на Лубянку
И рассказывала про Него, покуда
Ее душенька опять не полетела.

А он опять любил ее по пьянке,
Называя себя спьяну Мишелем.
А на этой на проклятой Лубянке
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.

Напишу-ка я здесь слово «Мишелька»,
Хотя Мишенька ни в чем не виноватый.
Получал он в магазинах снаряженье
И от голода ходил, словно ватный.

А теперь Мишель под прицелом,
Повели-вели куда-то на дворки…
Что ж вы, что ж вы, господа офицеры,
Что же вы не расстреляете Ольку?

Я, пожалуй, тут немного побуду.
«Что же, – скажет Мишка, – мне
не Воскресенье?»
А она опять с полковником-иудой
В новом домичке справляет новоселье.

Я, пожалуй, с ней немного побуду,
Посмотрю, как плачет у распятья.
А потом с полковником-иудой
Заберет мое шикарное платье.

Что ж не плачете по нам, вы, подонки?
Что же, в лагерь я пошла, ночью в лагерь.
А она в моей старой дубленке
Говорит себе: «А что пишет Бабель?

Что он пишет, и нельзя ли своронить?
И нельзя ли Мишку Бабеля просто
Уничтожить, пока ем макароны,
Ну а он перелистает «Окна РОСТА»?

Ах вы, милые мои лагерочки,
Лагеря да вы мои расписные.
И в Раю у Мишельки выйдут строчки.
Жаль, не знаю, Мишка, только какие.

Позвони-ка на небо, в штабы,
Чтоб сегодня не замели.
А сегодня в больнице «Столбы»
Мне пригрезится край земли.

Припев:
А в Сибири стояли столбы,
А в Сибирь меня привезли.

А в Сибирь меня упекли.
Пьем чаек, чай на кухне своей.
Если бы меня увезли
Из казенных родных лагерей…

Припев.
Край степной, богатая Русь.
Край хор-роший, великая кровь
Пролилась, и опять я согнусь,
И опять кипятит свекровь

Свой чаек, свой некрепкий чай.
И опять на себя посмотрю.
Милый мой, по мне не скучай.
Я тебя любила, люблю.

А в Сибири есть лагерь «Кресты».
В Ленинграде опять рассвет.
И когда разводят мосты,
Бог опять выключает свет.

Припев.
И когда я вернусь отсель
И когда мой закончится срок,
То житуха моя – карусель —
Мне железный покажет курок.