Ринат Валиуллин - Варварство

Точка зрения там же, где точка опоры.
Съела тьма стеклянные шторы,
не на что опереться
толком,
преодолевая одноимённый путь.
С вываренным в свёклу сердцем
готова стать шёлковой.

Тьма, день ослеп от собственного тщеславия,
моргают звёзды.
До них докричаться не хватит никакого дыхания.
Почти не дышу, словно экономлю воздух
последнего свидания.

Оглавление повести подтверждает бытиё,
где повесть – всё остальное тело.
Пролистайте меня ещё,
я бы этого очень хотела.

Я встряхнулся, встал и пошёл.
Пепельное небо,
окурки зодчества.
Памятникам среди нас хорошо
бегать от одиночества.

Припарковано светило,
на солнцестоянке пусто и дорого.
Луна: фонарь и охранник
одного разлива.
Я, пепел, в ожидании «скорого»
шарю в своём кармане как карманник.

Окна расстёгнуты,
глаза вытаращены,
глотку сорвало лето.
Сколько тащись – не вытащишь
день одного цвета.
Сколько люби – не вылюбишь
до дна, до обложки женщину.
Сколько хотеть – не выхотеть
стервенную, нежнейшую.

Вместо того чтобы сотрясать тишь,
вместе с сердцем твоим в него же барабанить
без толку.
Уеду в Париж
штопать душевную рану Эйфелевой иголкой.

Нет, мне не плакать от чувств, перепаханных
крестьянами твоего безумства.
Лейтесь от поцелуевой бездны до паха
красные реки бургундского.

Я безнравственный моралист,
жутко нравится всё красивое.
На музыку кожи вашей батист
подсел, вот откуда сочится плаксивость.

– Уходите?
– Ухожу… – раскачивались ответом бёдра.
Тело моё замерло прощальной буквой,
но, сдвинувшись с точки зрения мёртвой,
выдохнуло: – Сделайте эту милость
со скоростью не света, то хотя бы звука.

Я бы вас, я бы вас, я бы вас,
я бы здесь, я бы здесь, я бы здесь
полюбил.
Это только аванс
умудрился бы в душу залезть.
Я бы завтра, сегодня, сейчас,
вы бы думать, ломаться, терзать.
Я люблю —
способен кричать,
штукатуря устами глаза.

У города насморк.
Через ноздри водосточных труб
утекает время,
озоном смердит капризирующий труп
настроения.

Он сел на больничный,
бледных стен щёки,
заморозки сердца,
в котором так много личного
среди серого.

Мосты в венах мерят давление,
гипертонии пульс,
шпиля поблекший мотив,
воткнули в туманную грусть,
как в презерватив.

Город укрыт одеялом
из пуха из дождевого,
чахоточный, дремлет.
Проведать больного
небо спустилось на землю.

Шёл человек,
головой ударяясь о небо,
ногами спотыкаясь о бег.
Он выдыхал словами —
по городу шёл поэт.

С собой разговор развязывал,
с прочими вышивался скушно.
Мигрени узор невысказанного
либо недослушанного.

Обкрадывало вниманием
прекрасное, ставшее мерзким.
Он шёл, а кругом Восстание,
выплюнутое Невским.

Солнце, надень штаны,
хватит изгаляться.
Фигура у тебя не очень,
шалишь, жёлтое сиятельство, шали —
любые солнца погибнут ночью.

Всякие мысли во сне умрут,
кошмара шприцем попадая в вену.
Страх – это тот, кого не ждут,
но боятся самозабвенно.

Ты всё ещё не оделось, солнце?
Копошишься, улыбкой смазанное,
как моя потягивающаяся любовница
с похотливым заказом.

Осуждаешь меня, бранишь,
выпуская жёлтые слюни.
Знаю я, космический шиш,
жизнь моя в твоих щупальцах.

Лампа, что ты можешь сказать.
Все твои доводы – свет
матом в миллионы ватт
в абажуре безумных планет.

Я искал в песнях смысл,
а нашёл только музыку.
Время его высосало,
выпячивая ностальгии пузико.

Перемены на то,
чтобы ничего не менять в итоге,
и свободы глоток
с глотками водки
путаешь, как любовь с шоколадом.
Не она пришла – аппетит,
вот сладкое, за твою прохладу.
Поцелуев налить?

Вытяжка моя, из ребра
музыку тебе пишу
не покладая пера.

Хочешь, подброшу?
Я сегодня на машине времени.
Где ты сейчас живёшь?
В будущем хорошем
или в прошлом его предвкушения?

Район незнакомых тел
и незавидных желаний.
Во временном заблуждении
в галактике каждый крайний,
и каждый бредит сближением.

Выходишь здесь? Замуж?..
Выходишь, как из автомобиля.
Душа моя – пляж из камушек.
Красиво же ты сорила!

Мне красноречия инфекция от Данте
досталась, чтобы ею вас достать.
Мятежен?.. Что-то есть от Команданте,
считайте, я влюблён… До ста

.. морщинных лет
вдвоём промучаемся,
счастьем обливаясь.
Нет, нам не будет скучно, если
связь не обратится в зависть
к чему-то несказанно лучшему.

Я, выросший на миндале и инжире,
среди фруктовых национальностей прочих,
вымажу вас во взгляде жирном,
в душных объятиях Сочи.

Море забудете,
оно везде солено до банального.
Я тот вулкан, который вы будите,
разбивая зрачков хрустальное.

Успокойте меня, вам по силам.
Высушим червоточину шампанским.
Милым, готов быть милым,
только дайте напиться знакомства шансом?

Я был бы ласков,
но ночь, паскуда,
включила лампы.
Любовь, покуда
постель стелила,
сорвав одежды,
прекрасна? Да,
но руки прежде,
они всегда
чуть раньше мыслей,
когда те души по духу близки.

Мне ласка чужда в кошмаре страсти,
в наследство грубость или дарственная.

Здравствуйте, я ваша любовница.
Не нуждаюсь, не утешайте меня развратом.
Это не профессия, нечто менее плотское.
Пациент, соблюдайте режим,
пройдите в палату.

На безлюбье и симпатии чувства,
выньте их из морозилки.
С кем вы могли бы ещё так буйствовать,
одинокий, женатый, пылкий?

Любовь. Постельный режим. Лечение.
Я как наружное лекарство,
принесу сезонное облегчение,
царствуйте. Вы же хотели царствовать.

Реанимация не поможет,
сразу в морг.
Считайте, что умерли безвременно.
Я любовница, не уместен торг.
Любовь моя, как и ваша, временная.

Каменные простыни стен накинули
усталость трупов.
Люди уснули.
Может, из них сердца вынули,
мечты распустили слюни?

Я расстарался не спать,
назойливо высыпание,
словно оно на коже.
Обречённый на самокопание,
самозакапываюсь в заспанном ложе.

О чём мне думать, когда извилины
обретают форму его, скомканного.
Все отношения спилены.
…Ломка.

Предложение выглядит сложноподчинённым.
Люблю ли я вас больше, чем свободу?
Прислушиваясь к сердцу, сажаем в печёнки,
меняется климат внутри… Погода

согласна… И это значит – над собой издеваться.
Любите ли то, что я люблю?
Кожу, нежную под вашими пальцами,
губы, целующие болтовню.

Знаете? Я разрушаю привычные рамки шедевров
и не создаю ничего взамен… Ничего,
прыгайте на меня досады нервами,
не вы ли жаждали перемен… Ещё?

Не вы ли, разбивая лицо о мою красоту,
решились разбить и сердце.
Я только та, которой невмоготу
любовь к себе оставить в наследство.

Скучно с вами, четвероногими,
не догоняете.
Пойду напьюсь.
Можете считать меня алкоголиком.
Ляжет полями на закусь Русь,
её крестиками вышитые холмики.

Есть что сказать, где тишина
испачкала время мыслями.
Выпить для меня не значит до дна,
до места, где возвышали, но не возвысили.

Словами, раскрасневшимися до вина,
выскажусь, отравив
перегаром поэмы
чьё-то обаяние.
Сколько любви в моей крови.
Я чувствую, как её алкоголь
наполняет вены.

Холодно вам, завернитесь в мой поцелуй,
накиньте веки, как одеяла.
Я безумством своим обязую
разлюбить меня
мало-помалу.

Хоть любовь – животное теплокровное,
будет выселено цинизмом.
Выстрел… ангел взорванный,
перистые облака над карнизом.

Не смотрите на меня как на небо,
я большего заслуживаю.
Не прошу, а скорее требую:
вы когда-нибудь жили с мужем?

Вы когда-нибудь с нелюбимым спали,
заедая шоколадом скуку,
в перекатах костей и сала
сомневающиеся в поступке.

Вот и я не желаю,
домысливая пропастью губ,
та, что падает туда ещё живая,
любовь на парашюте из мук.