Ринат Валиуллин - Варварство

Лучи как покойники из горящего крематория
бегут, просовывая пятиконечные руки,
жары оглушающая оратория
глуше, чем в глазах равнодушие выпуклое.

Я на зелёном стульчаке лужайки
уснул безнравственно,
муравьи отгрызли пальцы, сбежали,
муха утащила булку ещё засветло.

Беспалый и мудрый,
вымученный шашлык июля
забыл о морозах судороги.
Лето, лето, тебя люблю ли я?

Убейте во мне мужчину и всё живое,
раз я вам настолько дорог.
Засушите в гербарий ежовый
раздробленное недоверием тело,
сделав из души полог
или то, что хотелось.

Я вырежу слова на пьедестале ночи,
вырву луну, как холодное сердце,
прочтёте, препинаясь, все эти строчки,
абсурд так хорош,
когда кого-нибудь хочешь.

Смейтесь надо мной. Смейтесь
парусами розовощёкими,
как я над вами когда-то вздыхал,
что вырывались лёгкие.

Лишь утро способно переубедить,
что ещё не вечер,
обнаружив меня в царстве вашей груди,
лицемерной и безупречной.

Любовь моя, дай мне каплю чувств
на водопад желаний,
туда ворвусь
без образования.

Подари
то, что никому не дарила, не продавала,
я тоской старинн,
одиночество задолбало.

Разве звёзды в небе?
Никогда не видел,
пребывая в Вэбе
в изменённом виде.

Разве глаза плачут?
Никогда не слышал.
Тучи – это мрачно,
слёзы – это крыши.

Разве люди любят,
если им и без того отлично,
оголяя зубов клумбы,
притворством напичканные.

Приходи. Любовь моя,
повесим чувства на крючок
в прихожей,
наблюдая зачехлённые,
что мы без них
можем.

Утро, ведро, вода,
красота мыла пол,
и это её не портило.
Мыслей ушли стада
вместе с тряпкой под стол.

Вот он, твой подиум,
признательность чистоты.
Быт был талантлив
изображать пародию.
…Красота мыла полы.

Позвоночником заката
мачта паруса выгорала,
подчиняясь ультрафиолетовой атаке,
на себя натягивал лазурное покрывало.

Прохладу моря телом, как термометром,
мерил больному ему в агонии,
мысли быстрее, чем по ветру
покидали осени и весны межсезонье:

летом нужны только билеты
неважно, куда ты, на сколько,
в генах уехать к другим рассветам,
умытым бирюзовой солью.

Так вы замуж меня зовёте или прогуляться
в бриллиантах ажурной городской сорочки?
Рука вместе с сердцем
объявляют капитуляцию.
И того и другого так хочется.

Будьте галантны
с моим мандариновым сознанием,
я вам доверюсь, как собачонка,
сбежавшая от одиночества.
По факту смерти оного
влюблённость проведёт опознание.
Похороните его, цветы на могилу и почести.

В чехол все звёзды, звуки, словечки.
Буду петь тихо,
по-канареичьи,
в тёплой шкуре ночи мамонтихи.

Украдите меня из моей же жизни,
она уже осточертела,
насаженная на обстоятельств стержень,
куда там амуру со своими стрелами.

Он переводит стрелки
с одного типа на другого,
с образом сердца, как грелки,
упорхнёт, чтобы стрельнуть в спину из логова.
Бросите на кровать или в клумбу цветочную
с ленточкой комплиментов.
Осторожно: обучение может перейти в заочное,
а любовь так скучна без объекта.

Вы накормите меня поцелуями досыта,
растаю, как вне электричества
морозильная камера,
не нашедшая лучше способа
разморозить всё то, что замерло.

Ослеплю, легче управлять слепым.
Как только увижу, так сразу
взором голубоглазые цветы
плесну вам из черепа вазы.

Извилины повиснут лапшой на ушах,
всё это и будет флиртом.
Не надо, не стоит меня возвышать,
я не настолько смирная.
Предлагаете руку? Я возьму,

если в ней есть деньги,
вместе с сердцем, вы обещали большое,
станцую с ним сальсу или меренги.

А вы думали, я встану на кухне
выколачивать из отбивной последнюю душу,
как сознание из фантазии, если под мухой,
выбирая, под кем ему лучше?

Вам ли, художнику, интеллектуалу
всего женского, обозначать моё место?
Облицуйте своё лицо моим овалом,
не спешите пока невестить.

Спустил купленную щуку велений в пруд,
она распотрошённая уплыла,
раздвинув свободы глянец,
бараньи рёбра пастись на луг,
более не плотоядный – я вегетарианец.

Успокойтесь, организмы из мяса,
оценивая ваши продажность и купечество.
Мне ли за бедность букв извиняться,
я перестал язвить и кусать языком человечество.

Рассаду тёпленьких слов
высажу на подоконник,
чем бы вы ни занимались,
получите их мысленно или бандеролью,
напомните только адрес.

Сладеньких стишков накрапаю
на могилку чувств,
чтобы лежалось мягче.
Со временем из вашего сердца прорастёт
мраморный бюст
и сухо заплачет.

Языком вылижу тротуары,
лишь бы стало на душе чище,
вспотела кровля, включились ударные,
шёл дождь, я по городу, как по земле днищу.

Вырванные глаза оставляю на каждом здании,
выдохом согреваю осень, сердце
мне поручило задание
выветриться и куда-нибудь деться.

В челюсти набережной блёкнут
плотным забором зубов – дома,
губы, вывалились ступенями, мокнут
в речке, как выгнанные в речь слова.

Что мы говорим не так, делаем,
что погоду выворачивает,
паршивее настроения,
пиная впереди, себя, часть от целого
до полного саморазрушения.

Что-то не клеится,
меняйте мировоззрение, как микросхему,
не в окна выпадайте Билл Гейтса,
идите сквозь стену.

Если не сердце стучится,
а бессердечие,
за границей ищите
любовь к своему отечеству.

Корыстью не лапайте чувства,
останутся отпечатки,
стяните с лица искусственную
кожу – оно в перчатке.

Ты вылепишь из меня статую
по образу и подобию,
которой никогда не стану,
из гипса фигуру матовую,
идеальную и способную.

Я не та женщина,
хоть и талантлив скульптор,
блёкнут зрачки от счастья,
в них белизна кромешная,
преданностью беспутная,

сказочна и холодна,
как зимою Дания.
Тебе не отвыкнуть от очарования леденящего?
Подожди, я принесу страдания
в обёртке из настоящего.

Чистосердечно к тебе обращаюсь
в стужу метели пыльной,
я не вернусь и не обещаю,
как не хотелось сильно.

Ты в голове,
платок русых прядей
и утончённость движений,
яркий пожар фонарей автострады,
нас облака не поженят.

Смех так беспечно сквозь белые зубы
прыгал по воздуху счастьем,
рифма скупа, метафоры скупы,
преданные отчасти.

Чистосердечно, с любовью, прощально
я бы хотел в глаза,
с инеем звёзды твои хрустальные,
много ещё сказать.

Из слов выделывается стихотворение,
из гордости гимн.
Убей меня за убийство времени,
если расточительным стану таким.

Не тот ли, кто истекает жалости кровью,
страданием человечным раним,
убей меня остротой тупою,
убей меня, если я стану таким.

Брошу окорок неподвижной души,
где плоть на него стала похожа,
убей меня, если я стану таким,
убей меня, даже если это безбожно.

Свет моих глаз в тебя, как в дым,
он пахнет морским прибоем, он шумный.
Убей меня, если я стану другим,
если я стану благоразумным.

Бесконечно одинока,
словно ранняя заря,
сверху падали жестоко,
больно сыпались слова.
Бледнолица, беззащитна,
но от этого изящней,
ты, далёкая от флирта,
полюбила, не иначе.
Бесконечно одинока,
и заря тебе не пара,
не знакомая с пороком,
отвратительным и старым.

Замена совести души поношенных механизмов,
обращайтесь, если тоскуете, как я тоскую.
Откройте глаза и ими слизывайте
страницы – я открыл мастерскую.

Усыпление любых видов чувств,
ликвидация пожаров сердца,
по необходимости в ваше низменное облачусь,
торчите на слове, как на инъекции.

Всем водки сегодня,
я буду читать,
закусывайте! Не стесняйтесь,
пусть слова разорвут мне Самсоном пасть
за творческое разгильдяйство.

Я верю примерно во что вы верите,
и это катастрофически отдаляет.
Пока моего голоса не угас сквозняк,
духоту выветривайте,
валяя то, что и я иногда валяю.

Не слушайте, не читайте – всё х….
Доверьтесь организма столице,
оно стучит, как подъезд – дверьмя,
входите… а за столом – интуиция.
Так мол и так, вот вам на изучение
моего внутреннего голоса ор,
помогите наладить общение,
мы заплатим, товарищ ЛОР.

Интуиция – это ваше всё,
всё, что ещё только может случиться,
в личку сбросьте ей письмецо,
если сердцем не достучитесь.