Максим Богданович - Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Кто ж из нас порой не любит
Меж страничек желтых, старых
Книги, уж давно забытой,
Отыскать сухой цветок?

Уж и краски побледнели,
Опадают лепесточки…
Но какие чувства будит
В сердце слабом тот цветок!
Почему его хранили,
Что желалось, что забылось —
Вновь всплывет всё и разбудит
Милых мыслей длинный рой.
В мыслях вновь переживете
То, что больше не вернется,
И для вас еще дороже
Станет высохший цветок.
Строчки, строчки дорогие!
Зародились вы в мгновенье
Бурных чувств, что грудь вздымали
В то мгновенье, как волна.
Не беда, что чувства эти
В вас остыли и засохли,
Всё же в вас — воспоминанье,
И за то — спасибо вам.
И читатель вас не минет —
Ведь и у него бывали
Мысли, схожие с моими,
И такие ж волны чувств.
Всё, что было пережито,
Оставалось в сердце следом
И лежало недвижимо
Темной залежью, пластом.
Растревожьте ж, мои строчки,
Этот сердца пласт глубокий,
Пусть одно воспоминанье
За собой ведет другие,
Пусть читатель дни былые
В мыслях вновь переживет!

Когда я на миг закрываю
Глаза, утомленные лампой,
Когда перед ними всплывают
Из тьмы сине-алые блики, —
Всем сердцем тогда вспоминаю
Последнее наше свиданье,
Веселые алые губы,
Глубокие синие очи…

Как тот мотылек легкокрылый,
Что вот-вот сейчас встрепенется
И с мака взлетит, упорхнувши, —
На этих губах трепетало
И было не в силах сорваться
Одно тиховейное слово…
Какое? — Вы знаете сами.

Но где же те алые губы?
И где то волшебное слово?
Не диво, мои дорогие,
Что вдруг из-под век моих хмурых
Покатятся слезы скупые.
Тогда я прошу: прикрутите
Свет лампы хотя бы немного,
Он что-то глаза мои режет…

Рогом серебряным мглится
Месяц меж туч молодой.
Озеро ходит, клубится,
Плещется в нем водяной.

Он из глубин выпускает
В зыби змею за змеей;
Вот они стаей всплывают,
Яркой блестя чешуей.

Будут всю ночь они виться,
Будут хребтами блистать,
Будут до света резвиться —
Прыгать, сплетаться, нырять.

Жарким сияя червонцем
Сквозь поредевшую мглу,
Пустит встающее солнце
В них золотую стрелу,—

Сгинет змея за змеею,
Месяц уйдет молодой.
Долго о них под водою
Будет вздыхать водяной.

Разгорайся, огонь мой, где мрак сильный лег,
Пусть тебя шум ветров не пугает:
Гасят ветры всегда небольшой огонек,
А большой — лишь сильней раздувают.

Разгорайся сильнее, огонь мой, да так, —
Если б замер ты вдруг, обессилев,
Испугал бы людей обступивший их мрак,
Пусть огней никогда б не гасили.

Быть может, трудный путь житья
         Стал кольцевым, мой друг,
И вот в краю забытом я
Не раз рождался, как дитя,
         Пройдя весь полный круг.

Быть может, я не кончу жить.
         И снова наяву
Вновь стал бы путь со мной дружить,
И всё, что мозг сумел забыть,
         Я вновь переживу.

И может быть, в простор без дна
         Весь век мой круг летит,
И воя то новизна одна,
Что путь, мной пройденный сполна, —
         Иначе заблестит.

И в новом мире всё пройдет
         Былое предо мной…
Что ж: пусть мой смертный час пробьет,
Пусть снова жизнь меня ведет
         Минувшею тропой.

Не грусти, что солнца
Свет закрыли тучи —
Народится буря
Из тяжелых туч.

Правда, всё притихло:
Волны, бор дремучий…
Всё же будет буря.
Бей, удар, могуч!

Снежно-белая улица сонная,
А на ней между пятен навоза
Тут и там, потемнев от мороза,
Стынет хвоя, снежком занесенная.

Человека по этой вот улице
Провезли в катафалке унылом;
Крест несли, шел священник с кадилом,
Да извозчики сзади тянулися.

И вокруг оголялися головы,
И крестилися люди в молчанье;
Сердце ныло, теснило дыханье
У друзей от раздумья тяжелого.

Черный креп, дальний хор, запах ладана
И покойник, лежащий безгласно, —
Так таинственно всё, так ужасно,
Всё так просто и так неразгаданно!

Час поздний. Мрак весенней ночи
На узких улицах лежит.
А мне отрадно. Блещут очи,
Во мне от счастья кровь кипит.

Иду я радостный, хороший,
Душа счастливая горда…
А под резиновой калошей
Тихонько хлюпает вода.

Я жду, грустя. Ты почему из дому
Не выйдешь в зной на мой печальный зов?
По мягкому асфальту городскому
Оттиснули бы туфли ряд следов.

И незаметный для тебя и бледный,
Вокруг себя не видя ничего,
Я к ним припал бы… Вот и жду я, бедный:
Когда ж конец томленья моего?

Замерзла ночью быстрая криница;
Твоя пора, зима, пришла сюда!
Всё замерло, движенью нет следа,
И даже сверху слоем снег ложится.
Но всё напрасно, там под ним струится
Могучая, живучая вода.
Но подожди! Настанет час, когда
Сумеют волны здесь на вольный свет пробиться.

Я этот символ приложил к себе,
Согнувшись в злой и тягостной борьбе,
Постиг родной природы говор вещий.
Как — промолчу, ведь каждый здесь поэт,
Рассейте ж сами легкий сумрак речи,
Своей души туда пролейте свет!

Мы под навесом лип, укрывших нашу пару,
Идем проплеванной дорожкой по бульвару.
Окурки, скорлупа, бумажки под ногами, —
Но их замечу ль я, идя под ручку с вами?
Чрез дымчатый хрусталь прозрачно-темной ночи
Идущих мимо нас людей сияют очи,
Рубинами горят во мраке папиросы,
При свете россыпью на липах блещут росы…
Ах, сколько есть красы волшебной рядом с нами,
Когда взглянуть вокруг влюбленными глазами.

Белым цветом одета калина,
Но белее калины Марина.
«Отчего ты, как месяц, ясна?»
— «Я не знаю», — сказала она.

Раз вернулася поздно Марина,
В волосах же белеет калина.
«Отчего ты, как месяц, странна?»
— «Я не знаю», — сказала она.

Но не век расцветает калина,—
Не вплетает цветов уж Марина.
«Отчего ты, как месяц, грустна?»
— «Я не знаю», — сказала она.

А когда облетела калина,
Отравилася зельем Марина,
И, как месяц далекий, бледна
В белом гробе лежала она.