Максим Богданович - Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Я хлеба у сытых просил и молил —
            Они мне каменья давали,
И эти каменья меж ними и мной
            Стеною огромною встали.

И вот она выше и выше растет,
            И многих пугает порою.
Что ж будет, коль дрогнет, коль рухнет она?
            Кого погребет под собою?

Загорелись кровью очи. Вдаль несется
С темной ели звук тоски и смеха
И широко в чаще отдается,
Повторенный голосистым эхом.

И, пугаясь, ждешь исхода ночи.
Всё сдается: встал лесун великий, —
Огневеют, блещут кровью очи,
Не смолкает смех глухой и дикий.

От всей души я шлю приветы:
Три года здравствует дитя —
На языке родном газета;
От всей души я шлю приветы,
В простом, сердечном слове этом
Желаю долгого житья.
От всей души я шлю приветы —
Три года здравствует дитя!

Сосны, ели, хвощ да хвоя,
Темный мох.
Знаю я — косматый леший
Тут залег.

Завалился он на хвою,
На кору,
Всё колышет и всё движет
Он в бору.

Пылают осины, калины
Червонные сыплют листы
И вязкой желтеющей глины
Тяжелые кроют пласты.

И леший, согнувшись понуро,
Бредет по раздолью дорог.
Обшарпана старая шкура,
И сломан о дерево рог.

Дорога вся в лужах. Размыта
Дождем проливным колея.
И чавкает грязь под копытом,
Шуршит, выползая, змея.

Косматая шерсть перемокла,
Бредет старикашка во тьму,
И льдинки, как битые стекла,
Царапают лапы ему.

Спешит он дойти до трясины:
Там — мягкие, теплые мхи,
А здесь только плачут осины
И колются сучья ольхи.

Раскрасился сажею вечер.
Дождь бьется с волною речной;
Гуляет, гудит над ней ветер
И воет, как волки зимой.

Спокойно мне здесь под водою,
Я возле постава лежу;
В него упираясь рукою,
Я с мельницей сказку твержу.

И кружится жернов проворен,
И ходит стена ходуном;
А думы — что колос без зерен, —
Не стану бороться со сном.

Постав я ногою толкаю,
Склоняюсь ко дну головой —
Дремлю, а потом засыпаю
Под шум непогоды глухой.

Разгулялася веселая метель,
Пробудился, в поле кинулся Подвей,
В голову ему ударил снежный хмель,
Не сдержал он буйной радости своей.

Пляшет, скачет. Снег срывается, летит,
Веют белые над полем рукава,
А Подвей несется, кружится, гудит,
Запевает, удалая голова!

Рвется, треплется рубаха на ветру,
Разметались космы, пали на глаза,
Сучья с треском наземь рушатся в бору,
Стонут, плачут на раздолье голоса.

Долго, долго будет тешиться Подвей!
А когда в постель повалит снежный хмель, —
Белый мрак его сокроет меж полей,
Заметет, завалит буйная метель.

Я, больной и бескрылый поэт,
Помню, раз позабыл свое горе, —
Это чудо принес ваш привет.
Я — больной и бескрылый поэт.

Может, стих моей жизни уж спет, —
Так пускай вам хоть песня повторит,
Как больной и бескрылый поэт
На минуту забыл свое горе.

Дождик в поле, и холод, и мгла…
В деревушке мерцают огни.
Там, таясь, испугавшись, легла
Доля горькая в черной тени.

И под темными крыльями ночи
Не видны мне теперь ее очи.

Только ветер осенний ночной
В поле грустно гудит и поет
О родимой сторонке глухой
И о доле несчастной ее.

Сжала сердце мне песня ночная,
Пусть же ветер опять запевает,

Пусть поет средь родимой земли
И разбудит в сердцах наших стыд,

Чтоб на битву с неправдою шли
Те, в ком совесть сегодня не спит.

Долю черная ночь не укроет,
Если выльется слово живое!

Темень. Бор сосновый мшист и дик.
              Смерть пришла уже ко мне…
Ты зажгись, зари вечерней лик,
              В этой мглистой вышине.

Страшно и тоскливо в час ночной
              Помирать. Шумит трава.
Где-то дятла слышен стук глухой,
              Громко ухает сова.

А умрешь — притиснут грудь пласты
              Глины. Встану ж на яру,
Голову просуну сквозь кусты,
              Гляну в небо и умру.

Скатится корона, побежит,
              Золотая, в серый мох.
Крот могилу рыть мне заспешит,
              Пронесется ветра вздох.

В небе встанет месяц-молодик,
              Заблестит роса в огне.
Ты зажгись, зари вечерней лик,
              В этой мглистой вышине.

На небе месяц всплыл зеленый,
Он вскоре станет снежно-бел.
Над лесом, где вздыхают клены,
На небе месяц всплыл зеленый.

Мир спит, не видя в дреме сонной,
Что свет за тучкой заблестел
И в небе месяц всплыл зеленый,
Что вскоре станет снежно-бел.

Моя душа — как ястреб дикий,
Что рвется в небо на простор
И вольных пташек ловит крики, —
Моя душа — как ястреб дикий.

Услышав их, стряхнет великий
Свой сон, взлетит превыше гор, —
Моя душа — как ястреб дикий,
Что рвется в небо на простор.

Вчера еще бури раскаты
Гремели, выл яростный ветер,
И чайки метались над морем,
Как белые снежные хлопья,
И темно-зеленые волны
Взлетали живою стеною,
Рассыпавши белые кудри.
Взлетали, катились по морю,
Одна за другой набегали
На дикий, обрывистый берег.
И бурые скалы дрожали
От силы их тяжких ударов,
На грудь принимая и в брызги
Дробя ледяные громады.
А буря стонала, и волны
Под грохот и гул погибали
Так весело, гордо и вольно,
Не думая даже о смерти.
И я был веселым и гордым,
И чувство свободы волною
Меня поднимало высоко,
Сердечную тину смывая.
Всё то, что годами под спудом
Лежало в глубокой дремоте,
Теперь пробудилося разом
И стало могучим и цельным.
Я чувствовал в это мгновенье,
Что стал я свободным и сильным,
Я знал, что и я — человек.
………………………………
Промчалась суровая буря,
А море еще не утихло.
В безбрежном свинцовом просторе
Повсюду вздымаются волны,
Бегут без надежды, без воли,
Понуро влекутся на берег,
Бессильно вползают на скалы
И гибнут с ворчаньем глухим.
Мне жалко вас, хмурые волны!
Мне жаль вас всем сердцем усталым,
Душою, уже опустевшей:
Вы — сестры родные мои!