Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Когда Ты примешь мой мятежный дух,
Что искорка лишь духа Твоего,
Не сохраняй меня, как злых старух,
Как в диком поле гнойное стерво,

Как снег в овраге, как лебяжий пух.
Нет, атом влей тревожный в естество,
Чтоб я, как я, уже навек потух,
Собой усиля в мире божество.

Влей в звездные меня Свои аорты,
Чтоб я по ним кружился, как болид,
И созерцал другие натюрморты,

Иль где­нибудь меж мшистых Ниобид
Зацвел в цветов несеянном аккорде
Под бушеванье диких нереид.

Всё небо черный занавес из крепа.
Ни фонарей, ни звезд, ни маяка,
Ни вечного огня под сводом склепа.
Асфальт везде, да смертная тоска.

Что летопись юдольного вертепа?
Что желтые страницы дневника?
Всё, даже ласка Хаоса нелепа,
Когда не видишь Алого Цветка.

Лишь он один имеет для поэта
Глубокий смысл в непобедимой мгле:
Он Вифлеемская моя комета,

Цветок морозный на тюрьмы стекле.
И жду я, жду мистического света,
Жду Ангела на радужном крыле.

Как тюлевая занавесь туман.
Не видно ни холмов, ни снежных гор.
Лишь кружево платанов тешит взор,
Да призрачный небытия обман.

Но голубок, по временам, турман
Касается стекла как метеор,
И чьи­то слезы, жемчуг на подбор,
Волнуют, как раструбчатый дурман.

То тени наших бедных отошедших
Как облачный клубятся в небе флер,
В безбрежности покоя не нашедши.

Меня волнует тюлевый шатер,
И прячу я под одеяло плечи,
Чтоб укоряющий не встретить взор.

На Красном море знойная пустыня.
Завеянный песками монастырь.
Небесный купол турмалинно­синий.
Вдали Синай, лазурный богатырь.

Как плечи изможденной инокини,
Согнулся пальмы золотой потир.
Песок рябится, как муар старинный.
Палящий зной. Безбрежности псалтырь.

Два моря: золото, аквамарин.
Под своды церковки манит прохлада.
Глаза Мадонны коптской из глубин

Глядят веков. Чешуйчатые гады
Пред ней, как канделябры из Афин,
Зажженные во рту несут лампады.

Твоей рукой к безбрежности ведомый,
Словесный я хочу закончить труд.
Уже вдали Отцовские хоромы
Сверкают и зеркальный синий пруд,

Где отражаются в небытия истоме
Все те, что здесь безгрешные живут,
Все те, кого я видел в нашем доме,
В далеком прошлом несколько минут.

То пруд забвенья: шпажные ресницы,
Как камыши лиманные, шуршат,
И нектар пьют небесные в нем птицы.

Пылающий уже настал закат,
И мы исчезнем в нем, как голубицы,
Что воду крылышками шевелят.

Благословен навеки этот день,
День нашей первой в Светограде встречи,
Хотя нередко набегала тень
И слышались взволнованные речи.

Ты привела меня под лавров сень,
Ты исцелила от противоречий
И ты, благоухая как сирень,
К бессмертию ведешь, обняв за плечи.

С тобой я научился лепетать
Меж мачтового радостного скрипа,
С тобой сорвал седьмую я печать,

И весь расцвел, как царственная липа.
Ты мне жена и любящая мать,
И дочь, в Колон ведущая Эдипа.

Как змеевласые летят Эриннии,
Клубясь, на север дикий облака.
На них гиматионы черно­синие,
В них молнии костлявая рука.

Не уловить разрывчатые линии
Порывом живописного мазка,
Но оглядеть нетрудно их в унынии,
Когда охватит смертная тоска.

Я не убивший мать свою Орест,
Хоть и глядел, как бесы убивали
Ее со смехом, пригвоздя на крест.

Я убежал, покрыв лицо вуалью,
Чтоб жить среди неоскверненных мест,
С раскаяньем тяжелым и печалью.

О Господи, Твои следы повсюду
Я вижу на волнах и на песке,
Но Ты явись мне в рукотворном чуде,
Как Микель­Анжело на потолке.

Явись мне в «Хаосе» моем, покуда
Не созданном в келейном уголке.
Я не предатель Сына Твоего, как Иуда,
Нет Каина знака на моем челе.

Мне нужен образ, символ, аллегория,
Я жажду вылепить Тебя из глины,
Как ты меня в Моисеевой истории.

Ты должен образ мой приять в картине,
Ты должен на бесплодном плоскогории
Твои священные клубить седины.

Как волны, исчезают поколенья:
Ты на гребне жемчужный пузырек.
Вся Вечность мимолетное мгновенье,
Мерцающий болотный огонек.

Бросай в волну свои стихотворенья,
Из иммортелей связанный венок,
И проплывай в загробные селенья,
Как карусельный с мишурой челнок.

Всё лишь случайный на болоте блик,
Всё – перевернутое отраженье
На дне аквамаринных майолик.

Плыви, сверкай, прошло твое мгновенье,
Чернеет под тобой холодный Стикс,
Что погребает в урнах поколенья.

В лазури нежной снежные барашки
Плывут, купаясь в солнечных лучах.
В зеленой травке зацвели ромашки
С улыбкой детской в золотых очах.

Я сам как будто в чистенькой рубашке
Из гроба встал, услышав мертвых страх.
С весельем трелили повсюду пташки
На сладко спящих терния кустах.

Истлевшим тяжело хожденье ножкам,
Но верная ведет их Антигона
По сыроватым от дождя дорожкам

К ступеням золотого Божья трона,
И посылаю поцелуй я крошкам,
Ликующим у гробового лона.

Я видел ночью, как родился эльф
На дне обрызганной росою розы.
В долине это было древних Дельф.
Цвел олеандр и желтые мимозы.

Мохнатый шмель, воинственный как гвельф,
Вокруг кружился и жужжали осы,
Глядя в цветок, где десять крошек­дев
Серебряные заплетали косы.

Завернутая в чистые пеленки,
Там куколка лежала в ноготок,
И радужные были перепонки

И золотой у ней в кудрях венок.
Едва родясь, она пустилась в перегонки
За мотыльком чрез бархатный лужок.

Дождик льет, как слезы льются Божьи,
Ангелов и мучеников слезы:
На жемчужинки они похожи,
На росу, усыпавшую розы.

Я, со смертного поднявшись ложа,
Созерцаю белые плерезы,
Как ручьи текущие по коже,
Совершая вновь метаморфозы:

Вот я в небе розовая тучка,
Сумеречник с мертвой головой,
Иль в окошке трепетная ручка

Райской детки с лентой голубой,
Иль венца тернового колючка,
Лоб Христа пронзившая с тоской.

Зыбятся корибанты естества:
Листочки клейкие, струя фонтана
И розовые свечки у каштана...
Ласкающие руки Божества

Коснулись глаз моих, и голова
Кружится, будто бы несет тартана
Меня по синим безднам океана,
И под килем колышется волна.

Как серый занавес на древней сцене,
Раскрылось небо – и крылатый хор
Архангелов склонился на колени...

В звездистой бездне высится собор
С гробницами ушедших поколений –
И насладился ненасытный взор.