Вероника Долина - Цветной бульвар

Дом ученых сегодня вспомнили —
Прибалтийские очаги.
Прибалдевшие были, скованные —
Цепью с левой до правой ноги.

Там рыбачили и судачили.
Никого никто не стерег.
Не рыдая расстались с дачами
И пополнили лагерек.

Отказались от электричества.
И от стула, и от стола…
Не невиданное количество.
Но уж сотня-то нас была.

Седовласые беспризорные,
Авантюрные дураки.
Основали школы озерные —
Где сновали, как гусаки…

Гусаки со своими гусынями…
С сыновьями и дочерьми.
Никакой сумы не просили мы,
Ну и точно уж – не тюрьмы.

Так жила тогда академия:
Академики-старики
И еще два-три поколения
Не попавших под тесаки.

Не замечаешь мелкий чахлый дождь,
А он стоит стеной вторые сутки…
Когда с пакетом пончиков идешь,
Купила – и несешь своей малютке.

Танцуй и пританцовывай, душа,
Пока еще в хрустящей оболочке…
Что пончики… А тут и ты, шурша,
Покинешь тело бабки-одиночки.

Как Ходасевич пробочку свою
Пронес через горнило эмиграций —
Я пончики носить не устаю —
Как яблоки для гесперид и граций.

…Одних лишь этих булочных задор
Ласкает всех и вся, светло и хлебно.
Багет и мелких булочек набор —
И – где там дождь?
Все вообще волшебно.

…да и ладно.
И так сойдет.
Да и так – ничего…
И нет сил подняться.
Обняться.
То есть обнять его.

Того, кто сто раз уже
Мимо тебя проходил.
Или – чуть ли не проползал,
Как чужой крокодил…

Да и ладно.
И так все сходит.
Сходит, как кожа с рук.
Может, руки обварены.
День был черен.
И пар был крут.

Потому что пар —
Это тот же крутой кипяток.
Как ни странно.
Возьми хоть Запад,
хоть и Восток.

То, что ты надышишь,
То, что выдохнешь —
Носом и ртом,
То потом и ищешь.
Тоскуешь в слезах о том.

Не пиши тоскливо.
Ешь тонкий поджаренный хлеб
С абрикосовым джемом.
Пей ароматный чай.
Не скучай обо мне.
Не скучай.
Не скучай.

Нет у меня никаких новостей.
Нет ни собаки.
Ни малых детей.
Нет бесшабашных
Галдящих гостей,
Не замечающих
Псов и детей.

Нет ни гудящей моей головы.
Ни – понимающей сердце Москвы…
Все-то мне видится голым,
Медленным и невеселым.

Я ль не засеяла поле стихом?
Маком опийным,
Зеленым жмыхом…
Нечем особо гордиться.
Все никуда не годится.

Надо мне было выращивать мак.
А не дурацких детей и собак.
Мак – и другие понятья.
Все бы мне были как братья.

Смою с кожи последнее море
И последнее солнце сотру.
Эти тени соборные смою.
Этих птиц на соленом ветру.

Теплый выветрю запах багета,
Поразительный дух ливаро.
Это было короткое лето,
Но ведь было же. Не понаро

Шку… Куплю я печений миндальных,
И поеду себе в Шарльдеголль.
А в страну моих мидий медальных —
Целых месяца два – ни ногой.

Никто не поет в моем доме.
Никто не лопочет.
Никто не пыхтит,
Не дышит,
Не ходит на лапах тяжелых,
Пушистое светлое тело
С большою медвежьей башкою
Таща по длиннейшему коридору.
Никто не желает мне
Доброго утра…
Мягкого вечера – уж конечно,
Никто.
Никто не глядит – без укора,
С одною заботой:
Ты тут? Слава богу.
А больше-то ничего и не нужно.

Что долго-предолгое мое
Смиренное растительное лето?
А вот уже окончилось и это.
То было вышиванье и шитье.

Но тут-то грянут подлинно они,
Строительные грязные работы.
Вокзало-чемодан-аэропорты…
И ночи беспощадные, и дни.

Осенняя тревога, глухота.
Тяжелая родительская лента.
Невидимые записи туда —
Что вряд ли носит имя документа.

Что в этих новогодних
закромах?
Непросто верить —
Что орехи с медом.
Потопнет город
В собственных дымах…
Выходит так, что я —
оттуда родом.

Вот эта, знаю, четверть сентября.
По-девичьи желает узаконить
Штурм дождевой
И мокрый подоконник.
И лето – пролетевшее не зря.

Все говорят: пирожные и кофе.
Пирожные и кофе, говорят.
Ни в том, ни в этом – жаль, но я не профи.
Я ем и пью – почти что все подряд.

Могу паштеты… кроличий,
утиный.
Могу прозрачный, с гренками бульон.
Была когда-то вовсе буратиной,
Где луковка – обед…
Но то быльем

Уж поросло… и я по гастроному
Изрядно бегаю,
Диковины ища…
Меня не сразу сыщешь,
Быстроногу…
Я тут и там, с кошелкой сообща.

Но все твердят: найди себе пирожных.
И кофе – раздобудь и овладей.
О сколько их, людей неосторожных…
К любви предрасположенных
людей…

…шла по брусчатке.
В городе во Львове.
Чего такого
мы все время ждем?..
И три-четыре
Небольших любови
За мной тащились
Тихо под дождем.

Как мушкетеров
Стройная команда…
Пока в отеле спит
Планше-планшет.
Да, я четверочник.
Но все стихи – как надо.
А кто отличник —
там другой сюжет.

Я в поезде… Но может, это
не поезд вовсе, если я,
Собрав все слабости поэта,
Пишу тебе, душа моя?

Да разве в поезде возможен
Сердечный крик, печальный вздох?
Ведь поезд краток и тревожен…
Он этим сладостен и плох,

Что не успеешь изовраться,
Со спутником деля часы…
А вот уж надо собираться —
Огни граничной полосы

Так ярко криво проступили,
Весь в звездах сизый небосвод…
Не может быть, чтоб пропустили
Мы станцию, как Новый год…

Я в поезде… но это тоже
Как будто бы на корабле.
И поезд мой – мороз по коже.
И стих мой – компас на Земле.

…Никого по эту сторону.
Все – по ту, по ту, по ту.
И стоит, понурив голову,
Плачет девушка в порту.

Не видать нигде кораблика.
Ветер дует и трясет…
Кто придет ее порадовать,
Свежей рыбки принесет?

Не горит свеча за окнами.
Были лодки, да ушли.
Камбалы, трески и окуни —
Отдыхают на мели.

Соляные склады старые.
Рыбный рынок, старый мол.
Морячки придут усталые.
Хоть один бы да пришел.

Вот идет она по берегу.
С ней почти что – благодать.
Не короткий путь в Америку.
Из Канады – долго ждать.

…Не потому,
что город при дожде
Покажется безглазым,
Бесполезным…
Не потому, что при любой беде
Все станет деревянным и железным…

Не оттого, что в теле пастуха
Уснет душа ягненка и барана…
А только тихий поворот стиха…
Застал тебя
Сегодня слишком рано.

И этот же скрипичный поворот —
Как звук ключа
В искривленной личине,
Уже проник – из уха
В нос и рот…
По сумрачной заре
И по причине…

Вот полон рот
Угрюмого дождя.
Тяжелых нот
тетрадки скоро явит.
Вперед, вперед.
Немного погодя
Все станет на места.
Зима заставит.

Отвыкла я от нежности сыновьей.
От этих и подобных пустяков.
Теперь присматриваюсь вот
К щеновьей.
От хвостика – до цепких коготков.

Игрушечное бархатное чадо.
Пушистый восхитительный живот.
И нет того – чего ему не надо.
И сам он вроде – мусоропровод.

Грызет…
Сейчас погибнут проводочки,
Поэта перезрелая любовь…
Мои запястья… эти кровоточки —
Следы его младенческих зубов.

И мальчики мои меня крушили…
Но все уже забыто на века.
И вместе собрались, и подложили
Испанца, диверсанта,
Двойника.

«Отверженных смотрю…
И эскалатор
Куда-то вниз уносит жизнь мою.
А в пятницу, в местечке
«Альма-матер»
Я снова по-осеннему спою.

Что в осени и не первоначальной?..
При дождике,
Почти что при свече,
Придите слушать
Голос мой печальный,
И повидаться стоит вообще.

Пускай Москва
Сияет как лучина.
С теплом и светом
Множество проблем…

Меж небом и землей
Живет мужчина…
А женщина?
Нигде. Уже совсем.

Ну, что нам с вами делать
Под дождем?
Ну, суши, что ли, заказать
В сушилке?
Их принесут…
Мы растрясем копилки.
И нехотя к десерту перейдем.

Ну, что нам делать с вами
При дожде?
Ну, обувь, что ли, перебрать
К погоде?
Так мы еще вчера
Смотрели вроде?
Такой, как надо, —
Не видать нигде.

Каких перчаток, шарфиков,
Зонтов?
Когда зима уже глядит
В затылок…
Каких сыров, паштетов
И бутылок —
Тех, что нашел
И оплатить готов.

Чем буржуазией эта дребедень —
Тем безобразней
Мутный праздник ночи.
Еще скудней сентябрь,
Еще короче.
Еще темней
И беспощадней день.