Вероника Долина - Цветной бульвар

Мой ангел.
Мы, пожалуй, торжество
Сегодня не устроим, как бывало.
А прежде, как бы время ни черство, —
Я детский день рожденья затевала.

Домашнее едва ли не кино.
Живые театральные картины.
Хотя сама заметила давно:
Все, кроме взрослых, там
Невозмутимы…

Из «Праги» было «Птичье молоко».
Из «Будапешта» – безотказный «Зденко».
Недорого все было и легко.
И никакого горького оттенка.

Мой ангел. Все. Иные времена.
Старик Макдоналдс что-то отодвинул…
Пирушек вроде стало до хрена.
Но что-то же он выгнал… или вынул…

Теперь у нас в Москве – не прежний дух.
Тебе, мой ангел, не четыре года —
Когда кругом летает светлый пух,
А мы идем в Макдоналдс,
Там – свобода!

Прости, мой милый, маме простоту.
И папе тоже. И сестру, и брата.
И бабушкину вспомни красоту.
Такие были девочки с Арбата.

На даче были, господи прости…
На даче хорошо. Кусты и птицы.
Возьми себя за шкирку, укроти.
Побудь щенком крота, его кротицы.

Включаем электричество и газ.
Чуть морщась, подметем помет мышиный.
Руины? Нет, мы не опустим глаз.
Не побежим сейчас же за машиной.

Все наклонилось. Тяжесть лопухов,
Укромные орешники да елки.
Едва отыщешь музыку стихов —
Как старые журналы спрыгнут с полки.

А их-то и придется избегать.
Все эти «Огоньки» и «Иностранки»…
Не хочется на них и посягать,
Как солью посыпать былые ранки.

Хоть небольшие… крови-то и нет.
Здесь крови нет. Но комары – на диво.
Лет через тридцать будет интернет.
А наше время было нерадиво.

Не бегать же, суставами хрустя?
Не заливать же милый дом слезами —
Когда почти что взрослое дитя
Уходит и идет сдавать экзамен…

Экзамены нелегкие в Москве.
Когда-то тоже было туговато.
Москва тебе – не завтрак на траве…
И не растительного пуха вата.

Состарилась теперь моя Москва.
Вот у меня такая же собака…
Подслеповат, но вроде голова
Работает. Работает, однако.

Экзамены… едва ли помогу.
Хоть что-то соберу ему в дорогу.
И подожду его на берегу,
Среди людей ваганьковских, ей-богу.

…Дитя пришло, почти ликуя.
Над головой его, бликуя,
Посверкивал зеленый луч.
Побрякивал в кармане ключ.

Дитя сменило майку свежу…
Уж мне казалось, что я брежу…
Айфон зажало в кулаке —
Да и исчезло вдалеке.

Таких оттенков был экзамен,
Чтобы вздохнуть под вечер:
Амен!..

Взяла таких ванильных белых роз…
Вся дюжина моя. И сверху ирис.
И вышла из ночных тревожных грез.
И небо надо мной
Висело, ширясь.

Висело, невеселое мое.
Топорщилось июньскими
Глазами.
Вот кладбище, а вот и забытье.
Прошли насквозь, но уголки срезали.

В июне есть такой приметный день,
Когда я обмираю, как мембрана.
Как от себя отброшенная тень.
Ну а коньки – пока отбросить рано.

И вот я отправляюсь – без коньков,
Но с розами, и ирисы наружу.
Такой уж это день. Каков?
Таков.
И, как всегда, я мучаюсь и трушу.

Не трусь, малютка.
Русь – она правей.
Она глядит нещипаною павой.
А ты опять о том, как соловей
Сегодня пел в кустах над Окуджавой.

..У собак легчайшая походка.
Легче, чем у бабочек, у птиц.
От братоубийства до потопа.
До размокших кружевных страниц.

От кухонных запахов – до банных.
Вплоть до аромата бельевой.
До младенцев шумных, богоданных —
Собранных в гостиной, в игровой.

…Вот идет легко, как император —
Хоть и в тяжкой упряжи из кож.
Человечьих душ аккумулятор.
Агнец, что на ангела похож.

Этой самой поступи воздушной
Как могу не слышать отголос,
Если мне в последней ночи душной —
Без собаки мерзнуть довелось…

Отнесите мое письмо
Тому – кому оно не придет само.

Да, одной из моих мечт
Было сделать одну из почт
Такой – чтоб была там бессильна речь.
И, возможно, всесильна ночь.

Отвезите мое письмо
Туда – куда оно не придет само.
Мне самой уже все равно
Ямщиком служить не дано.

Давно. Давно. Давно.
Сто двадцать лет тому.
Оно. Оно. Оно.
Ей страшно. И ему.

Дымится полоса.
Страна мужей и жен —
Где всяк на полчаса
Разъят, разоружен,

…Невыносимо гол,
Неприхотлив, как галл.
Умел бы – не ушел.
Умел бы лгать – солгал…

В те прежние года
Никто не думал лгать.
Мы верили тогда,
Что надо избегать —

Позорной левизны,
Тяжелой правоты.
Ни мужа, ни жены.
Теперь скажу – понты.

Без воздуха, во мгле
Сто двадцать лет живу.
Не знаю, кто во мне
Колеблет тетиву…

Бывает, что стрела
Перечеркнет строку,
Сама я не смогла.
И больше не смогу.

Мой бедный.
Тяжелы твои дела.
…а было дело – я тебя взяла,
Малюсенького, месяцев пяти,
Чтобы скорей на дачу отвезти…

Чтоб радовались дети,
Мой отец —
Тебе, мой толстолапый молодец.

…Давно когда-то, догадал же черт,
Меня попасть в один аэропорт.
Расхристанной, зареванной, во сне…
Такой в тот год любовь явилась мне.

Явилась – и изгрызла мне лицо.
И ела на глазах мое мясцо.
Как темный зверь, как небольшой шакал,
Который в темноте меня искал.

И вот, в далеком аэропорту,
Когда я заступила за черту,
Такого я увидела щенка,
Что онемели сердце и щека…

Такой был медвежонок тот щенок,
Так славно ковылял у самых ног…
И села я на пол еще в слезах,
А встала – было олово в глазах.

Да, олово. Я с ним живу давно.
Готовлю с ним обед. Иду в кино.
Особенно кино… но тот щенок —
Он был отец, и муж, да и сынок.

Прошла эпоха. Он на небесах.
И, как овчарка, умер на часах.
И я взяла второго, не смогла
Без этого овчинного тепла.

Теперь и он… уже почти что там.
У нас кардиограмма – не фонтан.
У нас одышка, тяжкий, вялый ход.
Над нами оловянный небосвод.

…живут же как то…
Научусь еще.
Последнее пушистое плечо.

Все подросли. Все выросли в семье.
Какой-то ужас – все, одновременно.
И что ж теперя, что ли, о себе
Подумать, что ль, коленопреклоненно?..

Все справились с задачей.
Только я…
Все хлюпаю, не выучив уроки…
Они успели. Даже колотья
В боку – не наступили сроки.

А я была такою в их года…
Я в тридцать лет —
О, я была такою…
Мужчине объяснялась без стыда.
Без страха статься дурой городскою.

А песенки! А песенки пучком!
Ну, кто там был – тот песни эти помнит.
…Сынок, не бойся. Будешь дурачком —
Хоть мамою своею будешь понят.

Нет, я ни в чем не виновата.
Но правая моя рука —
Та выбрала кольцо из Цфата,
На лапках, чтоб наверняка.

Да, я ни в чем не виновата.
Но симпатичный продавец,
Чего он там наколдовал-то,
С густой бородкою стервец?

…Сто раз мне жизнь казалась адом.
Сто раз я вспоминала Цфат.
Где продавец назвался – Адам.
И точно – был не виноват.

Мальчики пятидесяти лет —
Хруст рубашки, мягкий блеск штиблет…
Или карта Острова сокровищ?
Или робингудов арбалет?

Мальчики пятидесяти лет…
Туз-король – усатенький валет,
…Все это теперь в одном флаконе,
И парфюму тоже – равных нет.

Мальчуган пятидесяти лет —
Это супермен, легкоатлет.
Зоркий глаз, неслышная походка.
В Катманду – невидимый билет.

Но не все попали в Катманду.
С полдороги – и в Караганду.
…тихо ждет Москва, Михал Борисыч.
На ходу. Хоть в будущем году.

Позвоните мне, позвоните!
Вы струною во мне звените…
Ваши строчки со мною рядом…
Ну и дальше – лесом и садом…

Позвоните мне с вашей грустью…
Вашей Францией… нашей Русью…
Если что не дай бог приснится…
Если диск земной накренится…

…Позвоните туда, оттуда,
Просто так – без стыда, без чуда,
С головною болью, сердечной,
с вашей памятью бесконечной…

Позвоните, я все улажу…
Усажу, уложу, разглажу…
…дело к вечеру или к ночи.
Одиноче и одиноче.

Дело взрослое… Извините,
Что-то вроде – подать пальто —
Это самое «позвоните!».
Кто там был-то?
Не помню кто.