Евгений Плужник - Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Гей, как выйдет солнце из-за леса,
Как на плесе загогочут гуси
И в лугах рассветных перепелка
С чистых трав холодных рос напьется,—

Косари умоются водою
До восхода, ключевой, студеной,
Из криницы голубой и доброй,
Отобьют свои литые косы
Так, что звон их эхом отзовется.

Меж ярами ветер и горами,
Травы плачут, никнут под косою.
Зверобой желтеет на покосе,
И под солнцем росы побелели.

Словно цапли дружною цепочкой
Из конца в конец шагают луга,—
То косцы проходят чередою,
Смуглым войском молча выступают.

Пот их лица щедро окропляет,
Как слезами, очи заливает.
Клеверище по́д ноги ложится
И склоняет алые головки.

Гей, земля, ты матерь хлебороба,
Голубыми реками повита,
Вся в убранстве ты стоишь зеленом
Под высоким небом необъятным,
Убранная яркими цветами,
Ты неси, перенеси на крыльях
Косарей от края и до края!

Гей ты, ветер, парубок певучий,
Парубок певучий и веселый,
Подсуши на совесть клеверище
И обвей богатые покосы!

Гей ты, солнце, мудрый господине,
Ты, небесный золотой целитель,
Припекай, да в меру клеверище,
Наливай духмяными медами,
Прикрывай могучими руками
От дождей, от лютой непогоды!

Гей вы, тучи, молнии и громы,
Вы ордой незваной не нагряньте
И косцов в лугах не потревожьте,
Пусть они свое окончат дело,—
Подождите где-нибудь за морем!..

Закатилось солнце за дубраву,
И на плесе гуси задремали.
Косари домой идут с работы —
Ждет их ужин с тихою беседой.

То не рыба в море разгулялась,
То не птицы в небе закружили,—
Разбрелися с граблями девчата
По сухим и пахнущим покосам.

Гей вы, годы молодые, воды,
Что струитесь рощами, полями,
Разливайтесь реками, морями,
Разноситесь песнями над нами
И над павшим долу клеверищем!

Сколько звезд на небе в час полнощный,
Столько здесь копен стоит высоких —
На лугу раздольном и душистом.

Но яснее ясных звезд высоких
И стройнее всех дивчин на свете
По лугу красавица проходит,
Говорит сестре своей любимой:

«О сестра, зеленая купава,
Ты кукушка в роще, на калине!
Вновь печаль мне сердце обвивает,
Вновь тоска переполняет душу».

А сестра ей: «Милая моя ты,
Не печаль то — молодость играет,
Не тоска твою терзает душу,
А глаза косца, что, как агаты,
Глубоко в сердечко заглянули».

Пролетела галка через балку,
С выпаса стада плетутся шляхом.
Над рекою разлилась, как речка,
Парубка задумчивая песня.
Ты кого встречаешь, поджидаешь?
Отчего ты, хлопец, так невесел?

Посмотри, стоит повсюду в копнах
Ровных и высоких клеверище.
И домой торопятся сестрицы,
Две сестрицы, быстрокрылые птицы.

И это люди?! Ветер и леса
В их взоре отражаются жестоком,
Перекликаются в них голоса,
Загубленные алчностью до срока.

Пригнувшись к холкам рыжих и гнедых,
Тавро удач и неудач несущих,
В замётах возникают снеговых
Кентаврами, пугая дол и кущи.

И конский пот, как дьявольский настой,
Хмельные ноздри жжет им и щекочет.
Нагое сердце в ярости слепой
Темней и злей шальной крещенской ночи.

Взведя привычно стылые курки,
Они спокойно жертву выжидают.
Железом мышц прокуренной руки
Железный ствол уверенно сжимают.

Когда весной доверчивый кулик
В большой воде без устали резвится,
За ним следит их отрешенный лик,
Чтоб наповал сразить смешную птицу.

Когда ж повеет осень холодком
И дух предзимья проникает в поры,
Ловцы, прищелкнув весело кнутом,
На зверя спустят лающие своры.

И, дружно оглашая лес и дол,
Ловцы удачи снова будут рады.
И, все любя, холодный вскинут ствол,
Паля без содроганья и пощады.

Несут янтарно-светлые меды
Привычно в соты труженицы пчелы.
Взгляни на них и тоже выходи
На улицы, на площади и в поле.

Неси и ты свой разум, кровь и плоть
С другими вместе в этот день прекрасный,
Чтоб старый мир бесстрашно расколоть
на да и нет, на белый и на красный.

Легла зима. Засыпало дороги.
Дрожат от стужи хаты. В закрома
Засыпан хлеб, и скудный, и убогий.
Мороз трещит, за окнами — зима.

О, бедный тот, кто сквозь метелей сети
Идет один, без цели и мечты.
Лишь сообща с другими можно эти
Преодолеть заносы и дойти.

Когда снега безбрежны, словно море,
И вьюги вьются над селом моим,
Я выхожу на белое подворье
И становлюсь, как прежде, молодым.

Не оттого ль, что снова с узелками,
С упрямством воли, мысли и руки,
Как я когда-то, теми же путями
Из хат родных уходят пареньки.

Уже искали истин Пифагоры
И для жрецов горел огонь наук,
Теперь вселенских сказочных просторов
Коснется плугом землепашца внук.

Он даст земле, Микула современный,
Красу и мощь — и расцветет земля.
И станет поле — полем несравненным,
И чудо-злаки нам взрастят поля.

Идут, идут… А мать вослед с порога
Безмолвно машет стареньким платком,
И снег летит, и так бела дорога,
Как белый свет, что встал за их селом.

На мосту, над темною водою,
Где ты шла, незримо таял снег.
Тихо вербы веяли весною,
Ветром чей-то доносило смех.

Словно лучик, в облаке горевший,
Светлый взгляд был дивной чистоты.
На снегу сыром и посеревшем
Оставались детские следы.

И белела призрачно косынка,
Растворяясь медленно во мгле.
И казалось, таяла снежинка,
И светлее было на земле.

Над землею вешней
Вновь ветряк парил.
Белую черешню
Ветер разбудил.

Книгу не оставил —
Разметал листы.
Сердце! Ты не камень?
Не железо ты?

Эпоху, где б душою отойти,
Из нас, наверно, каждый выбрать вправе.
Для выбора немало есть тут, право,
Народов, царств, — все можешь здесь найти.

Легенд библейских, эллинов черты
И готики органные октавы,—
Все это на бумаге мы оставим
Или рискнем на холст перенести.

Но не любить или любить черед
То, что вокруг иль в нас самих растет,
Что мы творим иль кем-то мы творимы,—

Лишь тот, кто слеп и холоден, как лед,
И в ком чернила, а не кровь течет,
Вопросами тревожится такими.

Суровых слов, холодных и сухих,
Перебираю связки, словно четки,
Выбрасывая с легкостью из них
Все сладкое, как вафлю из обертки.

Не надо слез. Не нужен здесь и смех,
А лишь удар, прицельный и короткий,
Что обожжет, как плеть, манкуртов всех
И, как стрела, пронзит характер кроткий.

Сорву со стен я коврик расписной,
Дешевые цветы и позолоту,
Чтоб день взошел, как песня, молодой,

Как углеруб выходит на работу,
Чтоб жест руки размеренно-скупой
Пласты литые сокрушал собой.