Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

Если б я был
                       пароходом
быстроходным
                       и роста красивого,
я всю жизнь
                       черноморскими водами
от Батума б до Сочи
                       курсировал.
«Принимаю груз,
                       отдаю концы,
молодые борта
                       показываю».
И гудят гудки,
                       пристаней гонцы,
от Аджарии
                       до Абхазии.
Если б я был
                       самолетом
двухмоторным
                       дюралюминиевым,
я взлетел бы
                       с моим пилотом
на 2000 метров
                       минимум.
«А отсюда видна
                       золотая страна,
виноградная,
                       нефтяная.
И звенит во мне
                       не мотор — струна,
крик пропеллера
                       оттеняя».
Если был бы я
                       нефтепроводом
от фонтанов Баку
                       до Батума,
ух, и славно ж бы я
                       поработал
и об лучшей работе б
                       не думал.
«Молодая кровь,
                       золотая нефть,
мы родили тебя
                       и выходили.
Так теки ж по мне,
                       заставляй звенеть
и дрожать
                       нефтяные двигатели!»
Если был бы я
                       не поэтом,
а Тифлисом,
                       грузинским городом,
я стоял бы
                       на месте вот этом,
упираясь
                       в долину гордо.
Я бы вместо сукна
                       одевался в цемент
и под солнцем,
                       в июль накаленным,
задевал бы хвосты
                       проходящих комет
звездной лапою
                       фуникулера!

На кремлевской башне жил орел —
главы,
           когти,
                    крылья…
Золотой сияющей корой
птицу
          зори
                 крыли.

Будто башню он держал в когтях, —
вдаль
         глаза
                 косые.
А под ним, ночной буран крутя,
Кремль,
             Москва,
                             Россия.

Древний град с замоскворецких мест
дней
          тащил
                       вериги.
И орлу покорный ясный крест
нес
        Иван
                   Великий.

Будто не Иван, не Михаил,
но
         в порфире
                               Павел,
а орел чугунной ширью крыл
старой
          Русью
                     правил.

Рвы засы́пало, замшел кронверк,
плыли
            кровли
                      ржаво.
Думалось — не упадет вовек
скиптр,
            венец,
                           держава…

И казалось, что орел живой
круглый
             глаз
                         таращит,
Будто с вышки ждет сторожевой
птицы,
         вкось
                    летящей.

Но когда орел на двух крюках
вниз
           пошел
                   по брусьям —
он в рабочих поднятых руках
и
     не
               шевельнулся.

Не забился, не пошел на взлет…
Сняли,
             смыли,
                            сдули,
посмотрели: в слое позолот
грудь
        пробита
                       пулей.

И сказал рабочий, разобрав
герб,
      корону,
                   чашу:
— Он, наверно, мертвый с Октября.
Пуля
        эта
              наша!

Так он явно, царственный, издох,
что под знаком
                      тронным
ласточка свила себе гнездо
в глубине
                короны.

Птица башни утром умерла.
Ржавчину
                 развеяв,
отвезите мертвеца орла
в светлый зал
                         музея.

А теперь мы к башне вновь прильем
не
      орлов
                  бесхвостых, —
привинтим к рассвету над Кремлем
звезды,
           звезды,
                       звезды!

Озаряй Москву, и мир, и дом —
звездный
                  коммунизм!
Даже ласточке и той найдем
место
            над карнизом.

Из-за улиц, бросив яркость
из-за города-плеча,
протянулись, стали накрест
два прожекторных луча.

Разошлись и снова стали
на Большой Медведице,
двум полоскам белой стали
надо в небе встретиться.

Двух лучей светлы пути.
Я бы всем пожертвовал,
если б мог хоть раз пройти
по лучу прожектора!

Это так… вообще… поэзия…
А на самом деле для
того ли эти лезвия,
чтоб по ним ходили?

Я сказал бы: спишь ночами,
а зенитчик в ночь глядит,
чтоб схватить двумя лучами
птицу с бомбой на груди!

В музейном
               зале
в темной
             бронзе
мне
      показали
профиль
                   Фрунзе.

И в залах
               сизых
в вечернем
                     свете
стояли
           жизни,
витали
                   смерти.

В знаменах
                  дыры,
равнины
               в ямах,
а командиры
в спокойных
                    рамах.

Конем
         в набеге
на блеск
             ружейный,
застыв
             навеки,
неслось
            сраженье.

И нам
         хотелось
ворваться
                 в рамы,
в дым бросить
                     смелость,
свист сабель
                  в шрамы!

И каждый,
              с грустью
у стен
          ступая,
у уст
         почувствовал
ус
       Чапая.

У полуострова Кольского,
где солнце
                поставлено косо, —
по мшистой окраине мира
прошел
             и задумался Киров.

И что ему делать на Севере,
где даже растения —
                                    серые,
как могут быть нами любимы
одетые в стужу
                          Хибины?

Тут луч поскользнулся
                                      и тенью
бессильно пополз по растенью,
и край не мечтал
                              о посеве,
где встретились Киров и Север.

И Север не выдал богатства,
он начал
               в снега облекаться,
магнитными двигать плечами,
шаманить
                  косыми лучами.

Но Киров
            глазами просверливал
запретные прииски Севера,
окидывал взглядом
                                   Хибины,
входил в ледяные глубины.

Как Север ни прятал
                                  сокровища
в свои снеговые сугробища —
он вынул,
              зарытые в горы,
страны урожайные годы!

Не будет
           седого и сирого,
теплом обойденного края, —
здесь будут
                  по замыслу Кирова
рождаться сады, расцветая.

Давайте поверим,
                               что тропики
пришли на промерзлые тропки,
что ветер
                 приносит оттуда
листочки лимона и тута;

что солнце
                поставлено выше,
что злаки качаются, выросши
на мшистой
                 окраине мира,
где встретились
                         Север и Киров.