Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

О Смерти лик! О Ночь, которой ведом
Страдалец, возрыдавший, трепеща!
Поплакать дай с тобою сообща,
Наперсница моим старинным бедам!

Велит Любовь — лишь за тобою следом
Брести, средь складок твоего плаща
Стенанью моему приют ища —
О той, что душу поразила бредом.

Вы, чудища, лелеемые тьмой,
Немые привидения и совы,
Скорей ко мне найдите путь прямой —

Откликнитесь на стоны и на зовы,
Чтоб, наконец, смутив рассудок мой,
На душу Ужас наложил оковы.

О дней моих печальных вереница,
Скорей подобная чреде ночей!
Я снадобья не испивал горчей,
Чем то, которым вынужден опиться.

Угрюма и незыблема темница,
Почти парализован свет очей.
Я слышу лишь тоскливый звон ключей,
Тюремщиков одни лишь вижу лица.

За мной решительно закрыта дверь:
Кто заточен — тот возражать не властен.
Страдание — попробуй-ка измерь.

Но плачу я, бессилен быть бесстрастен:
Любовь и Дружба — где же вы теперь?
Вы столь же далеки, сколь я несчастен.

Ты, кем на свод небесный невесомо
Армады звезд ведо́мы ввечеру,
Пред кем владыки — пепел на ветру,
Пред кем Земля — ничтожнее ато́ма;

Господь, рекущий людям гласом грома,
Склоняя их к терпенью и добру —
Увы, о Благолюбии в миру
Теперь его печаль неизрекома.

Ты, смертный, молишь, токи слез лия,
О нисхождении к своей особе —
Но провещает высший судия:

Творивший зло — не ведай сна во гробе!
И облечется, знай, душа твоя
Возмездным адом — воздаяньем злобе.

В узилище, где мне пришлось так туго,
Где я — почти в могиле — смерти жду,
Однако грежу и томлюсь в бреду;
Где бытие — подобие недуга;

Где тягота чрезмерного досуга
Ведет рассудок смутный в поводу —
Мою смягчают горькую нужду
Предупредительные руки Друга.

В наш гнусный век, когда для всех вполне
Уместно обходиться внешней формой,—
Ужели чудо Дружбы — не во сне?..

Ты утешаешь изможденный взор мой,
О добрый гений… Как же странно мне
Смотреть на то, что быть должно бы нормой.

Я расточил отмеренные годы,
Одной любви служа и день, и ночь.
Себе, слепцу, я грезился точь-в-точь
Бессмертным, причастившимся свободы.

Увы, меня влекли капризы моды,
Тщеславие… О прочь, соблазны, прочь!
Пред изначальным злом не изнемочь
Немыслимо для нищенской Природы.

Отрады жизни праздной и пустой,
Томление, несытый пламень в жилах —
Всё сгинет за последнею чертой.

О Господи… Избавь от пут постылых,
Скорей достойной смерти удостой
Того, кто жить достойно был не в силах!

Я больше не Бокаж… В могильной яме
Талант поэта, словно дым, исчез.
Я исчерпал терпение Небес
И быть простертым обречен во сраме.

Я осознал, что жил пустыми снами,
Несмысленным плетением словес —
О Муза! Если б ждать я мог чудес,
То ждал бы от тебя развязки к драме!

Язык от жалоб закоснел почти,
Однако, сетуя, учет подробный
Страданиям пытается вести:

Сравняться с Аретино[117] неспособный,
Рыдаю… Если б только сил найти —
Спалить стихи, поверить в мир загробный!

Ласкаемая ветром благотворным,
      Спешит на небосвод
Рассветная заря, даря природе
      С распущенных волос
Летящие живительные капли,
      Столь милые цветам,
Жасмин бутоны нежно отворяет,
      А страждущий Зефир
Среди колючек обретает розу;
      Коней разгоряча,
Взлетает Феб, держа златые вожжи,
      На синюю тропу,—
И небесами день завладевает;
      Но влажный пар земли,
Нагретой солнцем, рвется ввысь клубами,
      Все большими в числе;
Они всплывают, грузно разбухают
      И застят солнца свет,
Чтоб снова наземь рухнуть тяжким ливнем
      И оросить луга,
Просторы пастбищ и холмов зеленых;
      О, мощная струя
Столь ясного, столь сладостного Тежо,
      Что средь песков бежит,
Однако же в конце пути вливаясь
      В священный Океан,
Теряет самое свое названье.
      Пронзая облака,
Вздымается незыблемая башня,
      Могучую стопу
Опершая на выю преисподней:
      Титанов пленных так
Гнетет громада звездного Олимпа,—
      Но возникает гром,
Нутро земли взрывается внезапно,
      Фундаменты трещат,
И рушится твердыня Вавилона:
      Падением во прах
Безмерная исчерпана гордыня.
      Огромная скала
Легко атаки моря отражает,
      Бушующим валам
Противостав, остервенелой бездне.
      Но, сколь ни яр напор,
Скала стоит над морем невредимо.
      Но вот из лона туч,
Рождаемая пароксизмом бури,
      Летит стрела огня,
Вонзается в скалу — и вот громада
      Разбита на куски,—
Чего не сможет море — тучи смогут.
      Могучий авангард
Лихих, отваги полных эскадронов
      Летит, как бог войны,—
Здесь смертные бросают смерти вызов
      Под огненным дождем
Свистящих пушечных, тяжелых ядер;
      Бойцы громят, крушат.
Ломают, рубят, — наконец, победа —
      И вот чем кончен бой:
Ползет печальный воз останков жалких,
      Который волокут
Те из бойцов немногие, кто живы
      Остались под конец —
В пыли, в стыде, стеная от печали.
      Безжалостна судьба
И одинакова для всех живущих.
      Тот, кто задумал зло,
Заранее ощупывает лавры,
      Но понесет урон,
Затем что несть коварному удачи.
      Военный рок таков:
Воитель-варвар нападает яро,
      Идет на вражий строй,
Взмахнув клинком, победы алчет скорой;
      Убийца, дан кому
Молвой священный сан героя, — видишь
      Посланцем мира тьмы,
Что за тобою следует всечасно?
      Уже ты взят в кольцо
Противником безжалостным, — удары
      Чувствительны тебе,
Ты бранный меч роняешь в лужу крови
      И через миг падешь —
Ликуй, Природа: чудище издохло!
      Изменчив мир земной,
Послушен мановению Фортуны.
      Как много нежных муз,
Прелестных граций, ласковых амуров
      Несли отраду мне;
Я воспевал божественную Низу,
      Восторгом нежным полн,
Я голос единил и звуки лиры;
      Я гарпиям беды
Отпор давал, был лебедям защитой;
      Теперь, от всех сокрыт,
В темницу ввержен, в тяжкие оковы,
      Не знаю: жив ли я?
Меня клеймит молва за преступленья,
      На мне лежит позор;
Я Низу потерял, и с нею славу,
      И право жить в миру;
Но сохраняю высшую свободу:
      Как прежде, быть собой!

Багровое солнце
Садится за море.
Вселенную вскоре
Окутает мрак.

А в утлой лодчонке,
Качаясь на зыби,
Поет не о рыбе
Счастливый рыбак.

Поет о любви он,
О сладкой болезни,
И крыльями песни
Касается волн

Дыхание бриза —
И тихо на волнах,
Сочувствия полных,
Качается челн.

Пусть даже б отныне
Цветы не цвели бы,
Осыпало б липы
Неистовство бурь,

Луга почернели
И Тежо бы даже
На грязь и на сажу
Сменил бы лазурь,

Пусть звезды померкли бы
На небосводе,
Пусть все бы в природе
Вдруг сдвинулось с мест,

Пусть летнее солнце бы
Не пламенело
И все побелело
От снега окрест,

Пусть ветер пронизывал
Нас бы до дрожи,
И все-таки, все же,
Средь хлада и тьмы

В убогой лачуге,
Горянка, с тобою
Довольны судьбою
Остались бы мы.

Пусть злится зима,
За окошком лютуя,—
Тепло обрету я
В любимых очах.

Пусть ливень и ветер
Ревут, сатанея:
Ведь греет вернее
Любовь, чем очаг.

Я был дворянином,
Обласканным светом.
С университетом
Я тоже знаком.

Но счастье узнал я,
(И рад чрезвычайно)
Лишь ставши случайно
Простым рыбаком.

Пока был я знатен,
Пока был богатым,
Я властью и златом
Владел — но при том

Я вечно боялся
Навета, разбоя,
Не зная покоя
Ни ночью, ни днем.

Удел мой высокий,
Мне душу увеча,
Ложился на плечи
Мои тяжело.

А ныне с улыбкой
Живу я на свете:
Латаю ли сети,
Вздымаю ль весло.

Легка мне нелегкая
Эта работа.
От честного пота —
Покой на душе.

Доволен и счастлив
Я тем, что имею.
С любимой моею
Мне рай — в шалаше.

Мечты о богатстве
Меня не тревожат.
Любовь мне дороже
Сокровищ любых.

Родная! Что нам
Драгоценные камни?
И гибель сладка мне
В объятьях твоих!

И если мне рок
Оборвет ненароком
Ударом жестоким
Счастливые дни,

Не плачь обо мне.
У часовни над морем,
Объятая горем,
Меня схорони.

Под сенью креста
Я почию в покое,
Уйдя с головою
В разверзшийся мрак.

Но даже в могиле
Тебя не забудет
И счастлив пребудет
Твой верный рыбак.