Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Кто там вдали, не мент ли?
Мимо детских качелей
Тень проскользнула к “Бентли”
С молотовским коктейлем.

Лопнет бутылка со звоном,
Взвизгнет сигнализация,
И над спящим районом
Вспыхнет иллюминация.

Ах, как красиво стало,
Грохнуло со всей дури,
Сдетонировал справа
“Майбах”, а слева “Бумер”.

Ах, как забилось сердце,
Как тревожно и сладко!
Вот и пришел Освенцим
Дорогим иномаркам.

Воют сирены грозно,
Тянут пожарный хобот,
Мент всем сует серьезно
Мутный свой фоторобот.

Людям вбивают в темя,
Что, мол, псих, пироман.
Нет, наступило время
Городских партизан.

Вы в своих “ Ягуарах”
Довели до греха,
Вызвали из подвалов
Красного петуха.

Глядя из окон узких,
Как пылают костры,
Русского Заратустру
Узнаете, козлы?

Тачки горят, как хворост,
На лицах хозяев ужас,
А зачем прибавляли скорость,
Проносясь мимо нас по лужам?

Ни за какие мильоны
Партизана не сдаст пешеход,
С Кольцевой на зеленую
Спешащий на переход.

Жгите, милые, жгите,
Ни секунды не мешкая.
Слава бутовским мстителям
Со славянскою внешностью.

От народа голодного,
От народа разутого
В пояс низкий поклон вам,
Робин Гуды из Бутово.

Собирались в стольном Киеве-Вие
Почитать своих стихов и попьянствовать
С Украины, Беларуси, России
Стихотворцы стран восточно-славянских

Как на пиршество при князе Владимире,
Над привольными днепровскими водами
Петь слетелись Гамаюны и Сирины
Сладкозвучные сатиры и оды.

Были здесь старые евреи облезлые —
Наши живые классики,
Было будущее русской поэзии —
Молодые резвые пидарасики.

Представители разных поэтических каст
Чередовались на одном микрофоне,
Едва отчитался поэт-верлибраст,
Уже читает силлабо-тоник.

Хотя, на мой взгляд, большой разницы нет.
Как они себя делят на тех и этих?
Когда шел в буфет, выступал “актуальный
                                              поэт”,
А пошел в туалет, выступал уже “новый эпик”.

Потом читали (друг-другу) стихи
                                    в планетарии,
Где вокруг продавались трусы и платья.
Почему-то по планетариям больнее всего
                                               ударила
Победившая свобода и демократия.

Как еще Гесиод возроптал на свою судьбу,
Нету участи горше, чем участь поэта!
Целыми днями слушай их (и свое) “Бу-бу-бу!”
И ни банкета тебе, ни фуршета.

Вот в прошлом году катали на пароходике
                                       по водам Днепра,
До середины которого долетит редкая
                                                   птица,
А в этом году не было подобного ни хера,
По-моему, это никуда не годится.

Так и встретились во Киеве-граде,
Творческими достиженьями горды,
Мастера, изводящие единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.

А в Киеве (как всегда) выборы, площадь
                                                   ревела,
Вились прапора и клеймили кого-то позором.
И никому до поэзии не было дела,
Положил народ на поэзию с огромным
                                                  прибором.

А Майдан орал гайдамацкие песни,
Славил Гонту и Железняка.
И в тысячу раз всех стихов интересней
Были коленца из боевого гопака.

P.S.
Так шо же нам робить с тем трагическим
                                                   фактом,
Что интерес к поэзии совершенно издох?
Да писать надо лучше! Больше образов
                                             и метафор,
Метонимий и этих как их, блядь? Синекдох!

А иначе обгонит нас жизнь, как трамвайный
                                                            вагон,
И не о русской поэзии будет грезить народ,
А о том, что Ксюша Собчак опустила
                                              Катю Гордон
Или, допустим, наоборот.
И Белинского с Гоголем он, гондон,
Ни за что нам с базара не понесет!

В тот момент, когда вроде
Русь привстала с колен,
Черт-те что происходит
В древнем городе N.

Там в тиши переулков,
Где царит благодать,
Проживала с дочуркой
Одинокая мать.

Жили бедно и скромно,
Хлеб имели да кров.
Там, под сенью церковных
Золотых куполов.

Если ты не сломался,
Не продался за грош,
Все равно свое счастье
Ты когда-то найдешь.

Будет все превосходно,
Если ты сердцем чист.
Полюбил ее модный
Из Москвы журналист.

Годы счастья настали,
Наступил оптимизм,
Только зависть людская
Отравляла им жизнь.

Им бы жить по старинке
Возле теплых печей,
Ненавидят в глубинке
Нас, крутых москвичей.

Эта зависть так просто
Довела до беды
Посреди этой косной,
Бездуховной среды.

Как-то после прогулки,
Что бывает нередко,
Заигралась дочурка
Возле лестничной клетки.

Спотыкнулась неловко
Пол был скользкий, как лед,
И упала головкой
В межэтажный пролет.

Дочка выжила чудом,
Но, чтоб злобу сорвать,
Обвинили иуды
В покушении мать.

Кто же в это поверит?
Нет таких дураков,
Даже дикие звери
Своих любят зверьков.

Был ли факт, чтоб орлица
Заклевала орленка?
Или, скажем, волчица
Вдруг загрызла волчонка?

За любые мильоны
Мать дитя не швырнет
В этот гулкий, бездонный
Межэтажный пролет.

Оказался расправой
Резвый, как КВН,
Скорый суд и неправый
В древнем городе N.

Обрекая на муки,
Прозвучал приговор,
И кровавые руки
Потирал прокурор.

Ах, присяжный, присяжный,
Что ж ты прячешь глаза?
Почему ты продажный?
Суд — он ведь не базар.

Принимая решенье,
Позабыл ты про стыд,
Ты поддался давлению,
Бог тебя не простит.

И коллегию вашу,
Всех кто, будто шутя,
Разлучили мамашу
С ее крошкой дитя.

По скамьям вы расселись,
Только веры вам нет,
Был оправдан лишь Бейлис
Да Нухаев Ахмет.

Много в нашем народе
Еще зла и измен.
Черт-те что происходит
В древнем городе N.

Дожидаясь рассветного часика
Средь похмельной моей бессонницы,
Я читал блог ходячего классика —
Стихотворца Бориса Херсонского.

Как там в Грузии на фестивале
Среди пальм и столов накрытых
Жирно потчевали хинкали
Знаменитых русских пиитов.

Там в бассейнах плескались форели,
Их ловили, варить несли.
Как увидят, блядь, посинели,
Заливали в уху “Шабли”.

Жрали блюда деликатесные,
Пили весело и легко.
А вокруг их ансамбли местные
Танцевали им “Сулико”.

Их встречали послы и епископы,
Им устраивала там шоу
Прогрессивный поэт тбилисский
Пресловутая Кулешова.

Подливали им “Цинандали”,
Щедро мазали им повидло.
Меня, правда, туда не позвали,
Так как я — бездарность и быдло.

Раньше лишь Евтушенко так где-то
Принимали в Советском Союзе.
И поэтому все поэты
Были в данном конфликте за Грузию.

И не надо о пятой колонне,
Я вам правду открою простую —
Всем известно, кто девушку кормит,
Тот в дальнейшем ее и танцует.

Это ж надо быть негодяйкой,
Чтобы шавкою, полной злости,
Грозно скалится на хозяйку,
Угостившею вкусной костью.

И не то чтоб “Давить их, гадов,
За измену Родине-маме!”
Я к тому, что “Кормить их надо!”,
Как в какой-то старой рекламе.

Я поэт, по мозгов квадратам
Могу жарить похлеще “Града”.
Только, если нету зарплаты,
На хера мне все это надо?

Мне же, блядь, от родимой власти
И стакана-то не налили,
Но сто раз в милицейской части
Оставляли следы на рыле.

Сотни лет поэты с поэтками
Харчевались не очень густо,
Но всегда имели объедки
Со стола царя иль курфюрста.

Отнесись к ним по-человечески,
Заплати по 2000 долларов,
И поэты врагам отечества
Разобьют их собачьи головы.

Мы б эпитеты подыскали
Посильней чем “Мочить в сортирах!”.
Нет, не зря нам товарищ Сталин
Выделял на Тверской квартиры.

А пока вы жидитесь дать бабки,
Господин президент и министры,
Будут русские Гомеры и Петрарки
Сплошь агенты империалистов.

Если уровень жизни поэтов
Вы не сделаете достойным,
Все просрете, также как эту,
Информационные войны.